Григол Чиковани - Шони

Повар прислушался. «Царевич людей призывает!»— услышал он клич, поглядел на янычар и незаметно вышел во двор. Заговорщицки переглянулся с крестьянином, водившим лошадей. Не говоря ни слова, один подошел к дверям, другой к черному ходу, заложили обе двери на тяжелый засов, перенесли туда сено, приготовленное для коней, и подожгли. Вспыхнуло пламя. Повар и крестьянин бросились к коням

Луна медленно угасала. На склоне горы крестьяне косили траву, вокруг стояли янычары.

«Царевич Вамех людей собирает!»

Косцы взмахнули наточенными косами, полетели на землю отсеченные головы. Крестьяне молча прикрыли травой убитых.

«Царевич в поход зовет!»

Вооружались монахи в монастырских дворах, перекидывали через плечо сумки с запасом еды.

Так поднималась Одиши.

У обедневшего народа не оставалось ничего, кроме рук и сердца. Все отбирал постылый враг — опустошал кувшины с вином, очищал амбары от зерна, резал скот и птицу, забирал посуду, срывал с плеч одежду, уводил женщин и детей, сажал на корабли в Поти и Анаклии и увозил в Турцию. Те, кто оставались в Одиши, закипали праведным гневом и жаждой мщения. Ненависть к врагу росла. Народ только и ждал того дня, когда раздастся клич. И вот он раздался — из лачуг и дворцов, молелен и монастырей.

Поднятый на ноги народ внезапно нападал на вражеский караул, разорял лагеря, перекрывал дороги, разрушал мосты, уводил лошадей, похищал обозы, направляясь к месту сбора — Волчьей долине.

Когда царица всходила на эшафот, по тропинке, ведущей в горы, пробирались к Волчьей долине Эсика Церетели, Мурзакан и Ута Эсартия.

Ута вез на своей черной, как ворон, Арабии завернутого в бурку связанного царевича. Теперь, когда до положенного срока оставалось совсем немного, путники не стали терять времени, чтобы переносить Вамеха с одного коня на другого, и Арабии приходилось несладко под двойной тяжестью.

— Быстрее, Арабия, дорогая! — шепотом упрашивал коня Ута, чтобы Вамех не услышал его.

Царевич не знал, кто его похитители. Самому богу не простил бы он, что его оторвали от матери в такой грозный час.

Лошадь, словно понимая, как дорого время, ровной рысью взбегала на подъемы.

Вот уже появились высокие отроги, серпом опоясывающие Волчью долину.

Сторожевые, охраняющие единственный вход в лагерь, сразу узнали всадников и пропустили их.

Узнали прибывших и воины, но, не найдя среди них царевича, удивились. Кто мог подумать, что его везут связанным, в бурке.

Войска расступились, пропуская маленький отряд к Тариэлу Чиквани, стоявшему посреди лощины.

Три всадника одновременно осадили коней перед предводителем войска. Спешился Мурзакан и осторожно взял у сына его ношу. Пока Тариэл Чиквани недоуменно ее рассматривал, он разрезал кинжалом веревки.

Как орлиные крылья, распахнулись полы бурки, распустился башлык, и удивленные воины подались назад.

— Царевич!

— Слава тебе, правитель Одиши!

Затекшие руки и ноги не подчинялись Вамеху. Теперь он знал, кто его похитители. Пораженный, глядел он на покорно склонившегося перед ним дядьку. Рассудок его помутился, рука потянулась за кинжалом, но остановилась, — в эту минуту где-то вдали глухо, един слышно загудел огромный монастырский колокол.

Мурзакан медленно обнажил голову.

Еще горестнее застонал колокол.

Снял шапку Тариэл Чиквани и встал на колени.

Звон становился все ближе и явственней.

Опустились на колени воины.

Затуманенным взором глядел Вамех на коленопреклоненное войско. Под лиловыми рассветными лучами скорбные лица воинов казались очень бледными.

А колокола все звонили… Еще и еще… Три-четыре-пять…

— О мать моя… — шевельнулись застывшие губы Вамеха.

Мрачно и зловеще гудели большие и малые колокола.

«Веди народ твой…» — услышал он голос матери.

Долго стояли воины на коленях. Взошло солнце, и встал Тариэл Чиквани.

«…На бой праведный…»

Засверкали на солнце грозные лица, горящие жаждой мщения.

«Веди народ твой…»

Тариэл Чиквани поглядел на царевича.

— Твоя мать зовет нас, Вамех. Веди нас, теперь ты наш правитель!

В молчаливом ожидании стояли вокруг воины — измученные, ободранные, голодные, конные и пешие, вооруженные и безоружные. У кого не было копья и сабли, лука и стрелы — пришли с топорами, палками и вилами.

— Убили царицу!

— Убили мать и защитницу нашу!

Грозно гудел лагерь. Он походил на внезапно разбушевавшуюся реку, которая по пути приняла в себя полноводные потоки и малые ручейки — наполнилась, взволновалась, налетела на плотину и остановилась, чтобы набраться сил перед последним рывком. Возгласы походили на волны, крики — на треск плотины.

Заржали кони, застучали копыта, забряцало оружие.

Лопнула плотина, река прорвалась и потекла могучим потоком.

«Веди народ твой на бой праведный…»

Вокруг Вамеха стояли отцы и мужья, обманутые прежним правителем. Они предали забвению старую вражду, чтобы в трудное время поддержать царевича и освободить родину от врага.

Дрогнуло сердце юноши. Ута быстро подвел ему Арабию и подтянул стремя. Вамех благодарно взглянул на него и взлетел в седло — молочный брат понял его и в этот раз. Мурзакан ободряюще улыбнулся своему воспитаннику, как не раз улыбался в детстве во время игр и забав.

Потом лицо Мурзакана исчезло за пыльной завесой, и перед глазами встало лицо матери.

«Веди народ твой…»

Вамех видел, как движутся ее губы, такие знакомые, теплые, родные, которые он больше никогда не увидит.

«…На бой праведный…»

Двинулись за царевичем войска. Тариэл Чиквани и Эсика Церетели следовали по обе стороны от правителя.

«Веди народ твой…»

Поскакали вперед знаменосцы.

Зацокали копыта.

«…На бой праведный…»

Гудели большие и малые колокола Одиши.

Сквери — козуля, по-мегрельски.

Курсали — похитители (мегр.).

Сахлт-ухуцеси — дворецкий.

Шони — сван (мегр.).

Батони — господин, владетель, а также почтительное обращение.

Архалук — национальная одежда.

Накданвири — дар, приносимый родителями невесты жениху (сван.).

Начвлаши — ответный дар жениха невесте (сван.).

Сардар — военачальник.