Вернулся старик с девушкой, и пеленки принес — по ним-то и узнал Фелисьяно, что Оливия — его дочь; обнял он ее и дал ей свое благословение. Видя такой редкостный случай, заплакал горько Эрасистрато и молвил:
— Ах, если бы Господь сподобил и меня, о добрый мой господин Фелисьяно, отыскать дочь, которая у меня пропала, но напрасны мои сетования, ибо тело ее нежное пожрали дикие и свирепые звери.
Осведомился Фелисьяно, что же случилось; рассказал Эрасистрато, как львица унесла с выпаса его дочь, а жена от пережитого ужаса скончалась. Спрашивает тогда Фелисьяно:
— Какие на девочке были знаки?
— Сударь мой, была у нее на шее золотая цепочка, а на цепочке той — золотой орел, — ответствует Эрасистрато.
И молвил тут Фелисьяно:
— Глядите, не этого ли орла Леонарда на груди носит?
Поглядел он и говорит, что да; а Фелисьяно ему:
— Ну, значит, это — ваша дочь.
Обнял старик Леонарду и благословил ее; затем попросил, чтобы ему рассказали, каким чудом попала она к Фелисьяно; тот ему изложил все честь по чести: и как на охоту пошел, и как львицу поднял и убил из ружья, а девочку, вынутую из львиной пасти, назвал Леонардой. Тут и Коринео признался, что он Эрасистратов сын и что уж десять лет отца не видал.
Справили они две свадьбы в великом веселии и ликовании: брат взял в жены сестру другого брата, а сестра вышла замуж за брата другой сестры, и стали они жить честно да Бога славить.
Раз аббат достойных правил
Угадать ответ не смог;
Повар честь его сберег.
От лихой беды избавил.
Измыслил некий король, по наущению злых языков, отобрать аббатство у одного достойного аббата и передать другому; призвал его к себе и говорит:
— Преподобный отче, поелику уведомили меня, что не обладаете вы ученостию в той мере, каковой ваше звание требует; я, ради блага моих подданных и успокоения собственной совести, хочу задать вам три вопроса, и ежели вы мне их разъясните, то в двойном выигрыше окажетесь: клеветники ваши будут изобличены во лжи, а я оставлю за вами аббатство до конца ваших дней; ежели же не найдете решения, не обессудьте.
На что аббат ответствовал:
— Говорите, ваше величество, а я все силы приложу, дабы вопросы ваши истолковать.
— Ну так вот, — начал король, — во-первых, хочу я, чтобы вы изъяснили, какова мне цена; во-вторых, где находится середина мира; и в-третьих, что я в мыслях держу. А дабы не говорили потом, что я застал вас врасплох и принудил отвечать наугад, я даю вам месяц на размышления.
Вернулся аббат в свой монастырь, но сколько ни рылся в Священном писании и в творениях древних, нигде не мог на три вопроса найти ответы, которые бы ему достаточными показались. А поскольку означенные вопросы не выходили у него из головы, бродил он по монастырю и рассуждал сам с собою довольно громко; однажды услышал это монастырский повар, подошел и спросил:
— Что с вами, ваше преподобие?
Аббат молчит, а повар ему:
— Не побрезгуйте моим советом, сударь, ибо по одежке встречают, а по уму провожают, и малая птаха всю округу будит.
И не отступился, покуда аббат не открыл все, как было. После чего и говорит:
— Сделаем так, отче: сбрею-ка я бороду к надену ваше платье; а поскольку я немного на вас похож и к королю пойду, когда уж смеркнется, никто и не заметит обмана, приняв меня за ваше преподобие; я же честью своей клянусь, что вас из этой беды выручу.
На том и порешили: облачился повар в аббатовы ризы и, сопровождаемый слугою, как то положено по этикету, предстал перед королем. Завидя его, король велел ему сесть подле себя и спросил:
— Ну, любезный аббат, что новенького?
Отвечал повар:
— Явился я сюда, ваше величество, дабы постоять за свое доброе имя.
— Вот как, — изрек король, — ну-ка, послушаем, какие ответы придумали вы на мои три вопроса.
И говорит ему повар:
— Во-первых, спрашивали вы у меня, какова вам цена; расчел я, что двадцать девять сребреников, ибо Христа продали за тридцать. Во-вторых, интересовались вы, где находится середина мира; она у вашего величества под ногами, ибо коль скоро Земля наша круглая, как шар, куда ни ступишь ногою, там у нее середина, и ничего тут супротив не скажешь. В-третьих, должен я отгадать, что вы в мыслях держите; а то вы держите в мыслях, что говорите сейчас с аббатом, а на самом деле перед вами его повар.
Изумился этому король и вопрошает:
— Это что, правда?
А тот ему:
— Да, государь, я — повар, ибо для таких вопросов и повара довольно, и незачем беспокоиться господину аббату.
Смелость повара к его находчивость пришлись королю по праву, и он не только аббатство оставил за его хозяином, но и самого его щедро наградил.
Не хотел Танкред с Фебеей
Брандианы честь сберечь:
Брат на брата поднял меч,
Злобы в сердце не имея.
Правил как-то в Шотландии славный король по имени Ахиллей, молодой и еще не женатый; Богу угодно было, чтобы однажды он занемог. Будучи на краю могилы, поклялся он, что если Господь избавит его от недуга и вернет прежнее здоровье, то он примет схиму и будет остаток дней своих служить всевышнему в монашеском звании. Случилось так, что очень скоро он поправился и, дабы исполнить обет, вызвал своего брата Калимеда, который давно уже был женат и имел дочь по прозванию Брандиана, посадил его на свой трон и препоручил свое королевство, заставив всю знать присягнуть ему; сам же удалился от мира в аббатство Санта-Флор.
Став шотландским королем, Калимед выказал великую щедрость и широту души — не только в отношении своих подданных, но и со всеми чужеземцами; к тому же дочь его отличалась красотою, добродетелью и приветливым обхождением, а потому ко двору его стекалось знатных кавалеров без числа. Меж ними прибыли два брата, Ричард и Дульсид, сыновья британского короля, и сын герцога Альбанского по имени Танкред. Ричард, видя, что он титулом и званием принцессе ровня, назвал ее своею дамой, принялся ей служить и в ее честь устроил при дворе несметное множество пиров, турниров, состязаний и прочих забав; и всюду он блистал, ибо рыцарем был безупречным. Королева и король Калимед несказанно всему этому радовались и его уже за сына почитали, каждодневно оказывая ему внимание и являя свою милость.
Однако же и Танкред не оставлял служения Брандиане, тщась изо всех сил понравиться ей; но, видя, сколь мало проку в его стараниях и как обласкан Ричард, решил он испробовать другой путь для достижения желаемой цели, а именно — взялся обхаживать Фебею, любимую камеристку принцессы Брандианы, да с таким пылом, что уж через несколько дней добился от нее всего, чего хотел, и почитай что каждую ночь проводил с нею в свое удовольствие, в полночь, когда все мирно отдыхают, поднимаясь в ее покои по веревочной лестнице, А вступив с Фебеей в подобные отношения, выбрал он случай и попросил камеристку, чтобы она перед своей госпожой за него словечко замолвила: так, мол, и так, дни и ночи терзает Танкреда любовь; а ежели принцесса окажет ему такую милость и как-нибудь согласится выйти за него, он ей, Фебее, даст семь тысяч дукатов в приданое. Не отказала Фебея; однако же претило ей себе во вред стараться, ибо в случае успеха потеряла бы она возлюбленного; с другой стороны, манило ее приданое, Танкредом обещанное; в конце концов корысть взяла верх, и с Брандианой девица поговорила. Но поскольку у той на сердце был один Ричард, она про Танкреда и слушать не стала — больше того, пригрозила Фебею прогнать, если еще раз об этом заикнется.
Получив такую отповедь, Танкред завязал с Ричардом наитеснейшую дружбу и однажды наедине высказал ему следующее:
— Сударь ты мой Ричард, коль скоро я тебя за друга почитаю, хотел бы я кое-что между нами разъяснить: отлично тебе известно и ведомо, что уже долгое время я служу Брандиане; ни для кого также не секрет, что хочу я через труды мои и старания жениться на ней, и король, насколько я знаю, препятствий чинить не будет; так не след тебе стоять у меня на пути и желать того, чего вряд ли достигнешь.
Ричард ему на то ответил:
— Удивляют меня, Танкред, твои речи, будто раньше меня полюбил ты Брандиану; не замечал я, чтобы ты хоть единым взглядом свое чувство выказал, но не в этом суть, ведь не можешь ты не знать, сколь велика любовь ко мне Брандианы; она ни о чем ином и не помышляет, как только стать моей супругой. И дабы не питал ты напрасных надежд, скажу тебе, что от нее самой не раз я слышал, будто она тебя терпеть не может.
— Ах, — молвил Танкред, — вижу я, в каком заблуждении ты пребываешь и сколь ослеплен ты своей любовью; но если ты уверен, что любим принцессой, как вслух об этом провозглашаешь, давай биться об заклад: расскажи мне, какие милости оказала она тебе за время, пока ты ей служишь, а я расскажу, какие я от нее получал; и у кого выйдет больше и весомее, тот и останется ее рыцарем.
