Дорога плавно поднималась. Показались окраинные хаты и сараи. Ряды замешкались, офицеры искали своих, и Дымников увидел, что прямо на него с винтовкой наперевес идёт Меженин. Осунувшийся, подсохший, злой, по-боевому ссутулившийся. Сейчас убьёт. Или потом, в бою, в спину.
Но выстрел раскатистым весёлым хлопком прозвучал вверху, над первыми рядами. Порхнуло лёгкое белое облачко шрапнели, хлёсткий град сыпанул по земле, по людям. Кто-то закричал, требуя Таню и Варю — медсестёр, на которых Леонтий строил некоторые планы, обязательно связанные с хорошей баней.
Как бы не заметив Меженина, поручик устремился к своей роте. Кутепов стоял в окружении помощников. Соболь по обыкновению чуть ли не на ухо докладывал ему что-то. По дороге двигались верховые, за ними катились два орудия. Подъехал Деникин в сопровождении адъютанта. Шрапнель рвалась всё ближе. Генерал бравировал. Спешился, снял фуражку, утёр носовым платком лицо — ни дать, ни взять, мужичок на пашне, но с хитрецой: всё вижу, своего не отдам. Поговорил с Кутеповым о начинающемся бое:
— Регулярные войска. 154-й Дербентский полк перешёл на сторону красных. Надо драться всерьёз. Вы, Александр Павлович, идёте прямо в лоб. А вот и артиллерия для вас. Батарея на прямую наводку.
Какая там батарея — два орудия. Но ездовые с нагайками, лошади передвигаются правильной рысью, зелёные стволы масляно поблескивают, затворы — слепящие зеркала. Впереди — командир, полковник Миончинский, на передках расчёты. Дымников узнал Вальковского. Тот был произведён в прапорщики, и звёздочки нарисованы на погонах химическим карандашом.
Кутепову не нравилась идея атаки в лоб:
— Антон Иванович, я не хочу устраивать бой по дороге. Я их через речку возьму вместе с корниловцами. Это же не речка, а ручеёк.
— Действуйте, полковник. С Богом.
— Поручик Дымников! — крикнул Кутепов, заметив Леонтия. — Передайте третьему взводу мой приказ: сворачивать к речке за мной.
— Так вы тот самый Дымников? — заинтересовался Деникин. — Что-то мне о вас говорили. Но я обязательно вспомню.
— Господа офицеры, вперёд! — кричал Кутепов. — За великую Россию!
Дымников не первый раз видел Кутепова в таком бою, где надо смело идти на пули. Полковника охватывал весёлый, едва ли не мальчишеский азарт. Он со смешками, с прибаутками, с «Федорой Ивановной» подбадривал и торопил подчинённых с бесстрашием, заставлявшим забывать о смерти, до которой только руку протяни. Словно шёл не в бой, а на учения.
Цепь выровнялась, Кутепов осмотрел своих подчинённых, и голос его зазвучал по-строевому, парадно и решительно:
— Ровный шаг! Интервал — четыре шага! Винтовки наперевес! Огня не открывать! Идём без единого выстрела! Смотреть в лицо врагам!
В окопах на окраине деревни возникло неясное движение. Трёхдюймовки замолчали — в них прямой наводкой били орудия полковника Миончинского.
Пехота Кутепова размеренным шагом двигалась вперёд без выстрелов, с винтовками наперевес. Падали убитые и раненые — потерь будто не замечали, только смыкали строй: сзади спешили медсёстры. Видя молча наступающих рыцарей белого дела, красные обратились в паническое бегство.
Справа на отступающих бросились корниловцы, и Кутепов приказал своим: «Вперёд!» Они догоняли противника, били штыками, хватали, расстреливали из винтовок.
Так начиналась война бесстрашных белых рыцарей против злобной, ненавидящей их массы, настоящая гражданская война.
К Деникину подбежал генерал Марков и крикнул:
— Этому я в Академии Генштаба не учил! Здесь придумал.
— Кутепов нашёл правильную тактику, — сказал Деникин.
Роман Гуль, идя в задней цепи, восхищался и плакал. Ведь их так мало, этих доблестных офицеров и юнкеров. Они вскоре все погибнут в таких боях, никто не дойдёт до Москвы. И вся эта атака ровным шагом, без выстрела — мираж... Да. В памяти останется мираж. В песнях, в стихах... Какие-нибудь будущие мальчишки, с замиранием сердца вглядываясь в этот мираж, трепещущий на киноэкранах под бой барабанов, будут тяжёлым вздохом провожать падающих убитых и раненых — их не замечают наступающие с винтовками наперевес офицеры, только ряды смыкают.
— Господа, не забывайте приказ генерала Корнилова: пленных не брать! — крикнул Кутепов. — Кто на расправу — туда, к дороге.
Дымников опустил взгляд и услышал знакомый голос:
— Я пойду. Кто ещё?
Поручик осторожно посмотрел — это говорил Меженин.
Человек 60 пленных в растерзанной, растрёпанной одежде вывели из деревни. Подъехал полковник Нежинцев, командир ударного Корниловского полка, бравый молодец лет тридцати с равнодушно усталым лицом человека, обязанного выполнять какое-то поручение. Подполковник лишь мельком взглянул на пленных, склонивших головы и бессильно опустивших руки.
Вместе с Межениным вышли человек пятнадцать: некоторые с напряжёнными лицами, пряча глаза, другие изображали лихость.
— Конвой, разойдись! — скомандовал Нежинцев. — Команде приготовиться. Пли!
Выстрелы трещали беспорядочно. Дымников наблюдал за Межениным. Тот методично убивал одного за другим выстрелами в голову. Некоторые молча падали, другие кричали, плакали, становились на колени, протягивали руки. Одного такого Меженин добил почти в упор, наклонившись. Некоторые из стрелков после первого выстрела торопливо уходили, другие били до конца.
— Вон того добей, — сказал Меженин стрелявшему рядом. — Видишь, ползёт?
— Я его штыком, — сказал тот и несколько раз с размаха всадил штык в корчащееся тело.
Дымников не мог оторваться от этого кровавого зрелища. Меженин шёл прямо на него. «Теперь меня за тургеневскую Лизу», — мелькнула нелепая мысль.
Разумеется, нелепая. Сели рядом.
— Угощу хорошими, — сказал Меженин, доставая ростовские папиросы. — Ствол в крови, твою мать. Мозги вышибал пролетарию. Я убивал их с особенным чувством. И буду убивать. Борцы за свободу, продавшиеся немецким шпионам. Убивать — высокое мужское чувство. Читал Ницше?
— Да, конечно, — бормотал Леонтий. — А ты здесь как? Когда?
— Так же, как и ты, Лео. Я здесь для того, чтобы идти на Москву и Петроград, а не разорять нищие кубанские деревни. И таких, как мы, много в Добровольческой армии. Мы освободим Россию от красной нечисти, но сначала мы с тобой...
Меженин замолчал, повернулся лицом к Дымникову, и Леонтий заметил вдруг, насколько огрубел, заматерел штабс-капитан, знаток русской литературы и любитель тургеневских женщин.
— Что мы с тобой должны сделать, Игорь?
— Сначала мы должны убить Корнилова.
Екатеринодар атаковали с запада. Штаб Корнилова был устроен на ферме Екатеринодарского сельскохозяйственного общества на высоком правом берегу Кубани. Здесь же расположились переправившиеся кутеповцы и другие войска, прятавшиеся от обстрела в оврагах, ямах.
Меженин и Дымников лежали на берегу, разглядывая панораму города, задымлённую, вспыхивавшую зеленоватыми молниями артиллерийских выстрелов. Окраины исполосованы большевистскими окопами, ближе к реке — окопчики наступающих корниловцев.
— Если он останется жив, — начал Меженин, — то мы, Лео, все останемся здесь, в братских могилах. Он погубит всех, на кого ещё могут рассчитывать честные русские люди. Этот маленький генеральчик-инородец, вскруживший головы десятку недоучек юнкеров, привёл нас сюда на смерть. И сам уже чувствует конец — впервые после Ростова собирает военный совет.
— Когда ты, Игорь, впервые предложил мне это... эту акцию, я был возмущён. Русский офицер не может участвовать в заговоре против своего генерала.
— История говорит о другом. Да и России сейчас нет. Чтобы восстановить страну, навести порядок, нужен всего месяц, а то и меньше. Я в Новочеркасске встречался с атаманом Красновым[24]. У него под боком, в Таганроге, немцы. Он сказал: немцы дают полк и артиллерию и вместе с казаками гонят красных до Москвы. Корнилову это предлагали, но наш маленький Чингисхан, не сумевший воспользоваться властью Главковерха в 17-м и даже растерявший всех своих верных текинцев, когда-то давал присягу воевать с немцами и остаётся ей верен. После его смерти Добровольческая армия пойдёт за Красновым, и мы въедем в Петроград в немецком вагоне.
— Как мы это сделаем? — спросил Дымников с некоторым беспокойством.
— Здесь это очень легко, — Меженин указал на маленький домик, где размещался штаб, и как раз в этот момент, метрах в ста от него разорвался снаряд, — но думаю, что всё произойдёт без нашего участия.
Тем временем продолжался бой, корниловцы пытались атаковать, но в конце концов прочно залегли. Тогда из своего укрытия поднялся подполковник Нежинцев. Дымников, конечно, не мог разглядеть его лицо издали, но чувствовал, знал, что на этом лице та же равнодушно усталая гримаса, которая была во время расстрела пленных, когда у Леонтия возникла тайная мысль: «И тебя бы туда, под выстрелы в упор». Теперь же он увидел, как Нежинцев что-то пытался крикнуть, но не успел: пуля ударила в голову.
