Сама Хуанхэ, самая большая река в Китае после Янцзы, огромным бурным потоком неслась к морю. Пересечь ее становилось сродни подвигу, так как на реке началось половодье и надо было, держа сампан под углом к течению, грести изо всех сил, чтобы попасть в противоположный вход в канал.
К счастью, капитан Шан не раз проделывал этот путь, а лоцман знал все опасности и имел наготове мощный перлинь, чтобы бросить его на сушу, как только сампан приблизится к северному берегу на достаточное расстояние. Закрепленный с помощью канатов сампан было уже легко направить в спокойные воды.
Последний отрезок Великого канала от Желтой реки до входа в реку Вэйхэ не превышал сотни миль, и они прошли его в четыре дня. Приближаясь к Тяньцзиню, расположенному у слияния канала и реки, Роберт заметил восстановленный французский собор на западном берегу, а затем стены, башни и пагоды самого города. Тяньцзинь был первым встреченным путешественниками городом с тех пор, как они покинули Чэньцзян, но Роберт не собирался осматривать никакие города, кроме Пекина.
Канал, после пересечения Вэйхэ ставший значительно уже, теперь поворачивал на северо-запад и выводил сампан как раз к стенам Пекина. Роберт неотрывно смотрел на приближающуюся столицу, ощущая смешанные чувства: Пекин казался немногим больше или многолюднее Шанхая или даже Нанкина, но это была столица Цинского правительства, нервный центр обширной империи, которой, по общему мнению, сейчас правила одна-единственная женщина — и эту женщину когда-то поцеловал его отец!
Документы Роберта позволили ему войти в город без особого труда, хотя все бумаги были тщательно изучены, прежде чем его впустили в ворота. Вторично молодого человека остановили перед Тяньаньмэнь — воротами в Запретный город. Ни один человек не мог пройти дальше без курьера императора или, как в данном случае, вдовствующей императрицы. Передав письма и документы охране, Роберт стал терпеливо ждать.
Ему не пришлось долго томиться в ожидании. Вскоре пришел евнух, весьма элегантно выглядевший в красных одеждах.
— Вы молодой Баррингтон, сын Баррингтона Великого? — обратился он к Роберту резким высоким голосом.
— Да.
— Идите со мной, пожалуйста.
Роберт последовал за евнухом через ворота.
— Меня зовут Вань Кайсань, — важно заявил тот. — Я второй после Чжан Цзиня.
— Чжан Цзиня? — переспросил Роберт. — Он старый друг моей семьи.
— Чжан Цзинь очень влиятельный человек, — заметил Вань Кайсань. — Полезно иметь такого друга.
Глядя по сторонам, Роберт шел по широкой улице, разительно отличающейся от улиц за воротами прежде всего тем, что они с евнухом были единственными прохожими на ней, в то время как снаружи Роберту приходилось с трудом прокладывать себе путь в толпе.
Справа и слева от дороги стояли дома. И здесь бросалось в глаза отличие от внешнего города. В Китайском и Татарском городах встречалось достаточно много роскошных домов, но к ним, почти стена к стене, лепились лачуги и даже палатки. В Запретном городе каждый дом был окружен верандой и приподнят на сваях на случай наводнения в сезон дождей. Они расположились на значительном удалении друг от друга, в окружении зеленых лужаек и тщательно подстриженных кустов.
Все дома оказались обитаемыми, и Роберт почувствовал на себе взгляды многочисленных женщин, вышедших на веранды полюбоваться необычным зрелищем — появлением постороннего мужчины, который не был ни мандарином Верховного совета преклонных лет, ни членом императорского клана.
До Роберта доносился возбужденный женский говор. Он видел, сколь явный интерес у них вызывает, и в нем росло беспокойство.
— Не обращайте на них внимания, молодой Баррингтон, — сказал ему Вань Кайсань. — Они так истомились по сексуальному разнообразию, что, дай им волю, разорвут вас на куски, чтобы завладеть вашей мужской принадлежностью.
«Слабое утешение», — подумал Роберт.
— К ним вообще допускают мужчин?
— В Запретном городе живет только один мужчина, молодой Баррингтон, и он — император. А императору всего одиннадцать лет от роду. К тому же, — добавил евнух, — он, в отличие от предшественника, совсем не озабочен проблемой плоти. Нет, нет, большинству этих женщин приходится обходиться с помощью пальцев и дилдо. А это не приносит полного удовлетворения.
Наконец они миновали дома, и взору Роберта открылся дворцовый ансамбль. Прямо перед ним высились огромные храмы, а слева, чуть в отдалении, — императорский Дагоба, сверкающий из-за деревьев, окружающих Орнаментальные Воды, точно громадная беломраморная бутылка.
— Это, должно быть, самый красивый город в мире, — предположил Роберт.
— Город действительно красивый, — согласился Вань Кайсань. — И вам посчастливилось его увидеть, молодой Баррингтон.
Роберт приходил все в большее восхищение от дворцового ансамбля. Он увидел знаменитую Лестницу Дракона, на ступенях которой, ведущих к Алтарю Неба, желтый дракон изображен с таким мастерством, что возникала иллюзия, будто он движется, непрерывно извиваясь, вниз по лестнице.
— Только императору позволено ступать на Лестницу Дракона, — сообщил Вань Кайсань.
По обе стороны высились и другие храмы, но Вань Кайсань повел Роберта между ними к дворцовому ансамблю. Теперь им попадалось больше евнухов и меньше женщин, однако евнухи проявляли живой интерес к чужаку. У Роберта же дух захватило от несказанной красоты Орнаментальных Вод — огромного искусственного озера, питаемого водами многочисленных каналов, окружающих город, и усеянного островами, к которым вели украшенные тонкой резьбой изогнутые мраморные мосты. Мосты и маленькие пагоды, построенные на островах, а также сверкающая гладь озера были и сами по себе прекрасны, но абсолютную завершенность этой красоте придавали деревья и кустарники, расцвечивающие окрестности осенним разноцветьем со всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками.
Вань Кайсань подвел Роберта к одному из мостов — теперь ясно слышался лай маленьких собак, — и, перейдя его, они увидели группу дам и нескольких евнухов, сгрудившихся вокруг довольно-таки маленькой фигурки женщины. Цыси сидела перед мольбертом. Она рисовала.
Дамы и евнухи обернулись взглянуть на Роберта, а собачки с возбужденным лаем помчались ему навстречу, но поскольку тот не выказал страха, нападать не стали. Цыси, однако, не повернула головы и продолжала наносить на полотно уверенные короткие мазки.
Один из евнухов отделился от перешептывающейся свиты и направился поприветствовать Роберта. Несмотря на густой грим, видно было, что он уже далеко не молод. Джеймс Баррингтон говорил Роберту, что Чжан Цзиню немного за пятьдесят, но евнухи всегда выглядят старше своих лет. Роберт впервые видел столь дорогую одежду, как та, в которую облачился этот евнух.
— О, молодой Баррингтон! — Он взял Роберта за руки. — Рад вас видеть. Вы очень похожи на отца.
— Вы мне льстите, Чжан Цзинь.
— Я говорю правду. Пошли. — Держа Роберта за руку, он повел его вперед. Дамы, обмахиваясь веерами, смотрели на него огромными глазами, и Роберт вспомнил слова Вань Кайсаня о том, что они разорвут его на части, если им будет позволено. Трудно было поверить, что эти нежные, симпатичные, ярко изукрашенные создания способны на такое.
Ну, да Бог с ними. Роберт стоял у плеча Цыси, и наконец вдовствующая императрица повернула голову, чтобы взглянуть на него.
Его отец рассказал, какой красотой отличалась эта женщина в юности, и, без сомнения, следы былого очарования сохранились в ее лице правильной формы, хотя и сильно нарумяненном. Глубина темных глаз, рисунок маленького рта и, прежде всего, глянец дивных черных волос — только их очертания угадывались под громоздким головным украшением, но выглядели они притягательно. Какова ее фигура, скрытая под несколькими желто-красными одеяниями, оставалось только догадываться, но, судя по полноте лица, Цыси была плотной женщиной.
— Мне тоже нравится то, что я вижу перед собой, молодой Баррингтон, — сказала она тихим голосом.
Роберт покраснел и, запинаясь, извинился:
— Простите меня, ваше величество.
— Вам нравится мой рисунок, молодой Баррингтон?
Роберт сглотнул. На холсте был изображен фрагмент окрестностей Орнаментальных Вод. Цветовая гамма казалась привлекательной, а изображение деревьев и домов выглядело просто мазней.
— Это прекрасно, ваше величество, — бодро соврал он.
Цыси улыбнулась.
— Я иногда подозреваю, что мое истинное призвание — искусство, и моя жизнь потрачена даром. Ваш отец много рассказывал обо мне, я думаю. А вот о вас он мне поведал мало. Этот пробел вы должны восполнить, молодой Баррингтон. Мы еще поговорим.
Она вернулась к мольберту, а Роберт в ужасе взглянул на Чжан Цзиня: неужели он проделал весь этот путь только ради обмена накоротке ничего не значащими словами? Возможно, он сделал что-нибудь не так? Роберт опять взглянул на императрицу.
