Всё слетело с него, как только он узнал о князе Юрии.
Мчался вслепую к Красному двору, узнавал и не узнавал дорогу, по которой когда-то зимней ночью ехал на обед к князю Ростиславу. Давно уже нет Ростислава, не поедешь к нему на обед - теперь должен был ехать на смерть Долгорукого!
Дулеб ещё мог бы спасти князя. Если бы это было вчера или позавчера, тогда непременно спас бы! Но и сегодня он будет бороться за жизнь, потому что пришёл на этот свет, чтобы бороться за жизнь людскую. Лишь бы только застать Юрия живым, лишь бы тот сохранил в себе хоть бы капельку жизни.
Застал. Но поздно! Приготовил травяные отвары, сделал князю холодные примочки. Поздно!
Юрий умирал. На миг пришёл в сознание, узнал Дулеба, хотел обрадоваться, но был не в силах. Сказал еле слышно:
- Долго не шёл.
- Пришёл, княже.
- Сыны мои…
Ещё что-то прошептал. Кажется: "Кровь моя, сердце моё, огонь мой!" Но этого уже никто не услышал, и князь не слыхал ничего.
Малым выезжал на санях из пылающего Чернигова, подожжённого преступным братом Мономаха Олегом. Мономах выводил дружину, жену свою, детей, в красных отблесках пожара ехали сани, а по обочинам дороги хищно щерились половцы, по-волчьи облизывались, сожалея, что ускользает такая богатая добыча.
Проехали сани - сомкнулись хищные ряды степняков. Вот так и после его кончины нарушится мир с дикими этими ордами, и снова станут они истязать Русскую землю, оденут её в красный огонь пожаров, и будет она гореть неугасимо, и никто ей не поможет.
Красные пожары - будто призрачные красные леса. И ни треска сушняка, ни шума ветра, что-то холодное и скользкое…
В красных лесах среди красных деревьев красные руки вырастали из земли, возникали из ничего, сплетались вокруг него в змеино-безжалостных тисках, и в их адском нагнетании исчезало тело, исчезала мысль, даже боль уступала место чему-то жутко-безбрежному и безнадёжному, как вечность.
Это приходила к нему смерть.
Дулеб встал на колени перед ложем.
Сыновья Долгорукого, самому старшему из которых было шесть лет, самому младшему - два года, без матери (она побоялась идти к мёртвому), появились в гриднице, ещё и не постигнув детским умом своим того, что там произошло, увидели незнакомого человека на коленях перед ложем и тоже упали на колени и так на коленях от самых дверей по затоптанному сапогами полу в последний раз приблизились к своему отцу.
Кровь моя, сердце моё, огонь мой!
Долгорукого положили в церкви на Берестове, где упокоилась его мать, простая киевлянка, не признанная ни боярами, ни иереями, ни летописцами.
В ночь перед похоронами сгорел в Киеве боярский конец, чуть не до самой Софии. Были слухи, будто подожгли люди с Подола. В этом пожаре сгорел воевода Войтишич. Восьминник Петрило спасся - когда вспыхнул пожар, он был на Красном дворе. А может, по пути к Красному двору. Потому что поздней ночью восьминника ещё можно было видеть на своём дворе, видеть, как он бесшумно подпирал тяжёлым бревном дверь хижины, в которой спали его подручные - приземистый и дубина, как высекал искру и раздувал фитиль, как ждал, пока загорятся сухие щепки за углом хижины, а потом бежал, спотыкаясь о невидимые преграды, к коню и гнал изо всех сил в сторону Лядских ворот.
Ещё будут пожары в Киеве, мятежи, грабежи, потрясения, ещё будут греметь в течение столетий битвы, и может показаться, будто напрасно погиб Долгорукий, напрасно всю свою жизнь шёл к этому великому городу, потому что шёл за своей смертью. Увидеть Киев - и умереть. Быть может, и для этого иногда стоит жить человеку?
Так думал Дулеб, переправляясь в насаде через Днепр. Ещё не записал в свои пергамены - лишь думал.
Держал путь на север, на Суздаль, к князю Андрею.
Снова затерялся на самом дне глубоченных пущ, отважно погружался в них, надеялся оставить им свою боль и свою растревоженность.
Леса стояли, как люди. Старшие деревья поднимались над младшими, возвышались неотступно, с упрямой неизбежностью, ни одно не собиралось падать, а если и падало, то погибало незамеченным в тёмной тесноте, не в силах нарушить извечную чащобу.
Но так казалось лишь постороннему глазу. На самом же деле лес болезненно переживал каждую смерть, каждое падение; каждая отломленная ветка, каждый треск сучьев отдавался судорогой в его могучем теле, неизвестно ещё, в чём отчётливее проявлялся извечный дух леса: в покорно-молчаливой гибели деревьев или же в приглушённых стонах боли.
Киев, 1970 - 1972
Агарянские - от библейского названия восточного народа агаряне - арабы;
алтабас (олтабас) - парча, вывозилась с Востока, употреблялась на платья, зипуны, телогреи, шапочные верхи, рукава, башмаки;
анбургский - гамбургский;
аравиты - арабы;
архимандрит - глава монастыря;
архистратиг военачальник, обычно употребляется с именем архангела Михаила;
архонт - в Древней Греции высокая выборная должность, в Византии слово обозначало начальника, здесь - князь.
Берендеи - кочевые тюркские племена, упоминаемые в древнерусских летописях то торками, то чёрными клобуками;
берестянка - берестовая лодка на лёгкой деревянной основе;
берладники - в Древней Руси XII столетия главным образом смерды и другие слои населения, убегавшие от феодального гнёта и поселявшиеся в низовьях Дуная, преимущественно в небольшом городе Берладе (теперь Бырлад). Впервые упоминается в Ипатьевской летописи под 1159 г. в связи с нападением шеститысячного отряда во главе с князем-изгоем Берладником на города Галицкого княжества;
бехтерцы - латы;
бирич - глашатай, а также сборщик податей и штрафов;
богский - т. е. бугский, иными словами, расположенный по реке Буг, которая в древности называлась Бог;
больми - очень, слишком;
братина - медная или деревянная огромных размеров посуда для питья, предназначенная, как указывает само название, для братского дружеского возлияния;
бретяница - амбар, кладовая;
бродники - бродяги, разбойники;
бортник - охотник за диким лесным мёдом;
борть - пчелиный улей в дупле дерева;
буртасский - от названия племени, проживающего в древности в низовьях Волги по соседству с хозарами, - буртасы, преимущественно занимались изготовлением меховых товаров;
бутурлык - доспех на ноги всадника.
Василевс - титул византийского императора;
вежа - сторожевая наблюдательная башня;
вельми - очень;
вервие - грубая пеньковая верёвка, канат;
весь - древнее финское племя, обитавшее вокруг Ростовского и Переяславского озёр;
вертлюга - застёжка в виде крючка и петли;
викинги - древнескандинавские морские разбойники, грабившие некогда прибрежные страны Европы;
вира - денежный штраф за убийство или увечье, налагавшийся на преступника в Древней Руси;
влатии - ткань;
вои - воины.
Гапка - большая плоскодонная лодка;
гелоны - сарматское племя, жившее на Днепре, примерно на территории нынешней Украины;
городня - срубы, засыпанные землёю или камнями для укрепления;
гость, гости - купцы, торгующие в чужом городе или в чужой стране;
гривна - 1) древнерусская денежная единица; 2) шейное украшение в виде обруча;
гридница - парадное помещение в княжеском дворце;
гридь - княжеская дружина;
грифон - греческое легендарное животное, имеющее птичью голову и туловище львицы с орлиными крыльями.
Десница - правая рука;
детинец - внутренняя укреплённая часть города;
дивитиссий - верхняя парадная одежда византийского императора;
доменица - малая чугунно-плавильная печь.
Елико - сколько;
епитимья - наказание, налагавшееся в монастыре настоятелем.
Жуковины (жучка, жиковина) - перстень с драгоценным камнем или перстень-печать.
Забороло - дощатый бруствер на городской стене или валу;
заразиться - разбиться.
