Четыре года прошло с тех пор. Он не ученик уже, не начинающий, не младший в большевистской семье. Он член исполнительной комиссии районного комитета. Нет, эта должность не принесет ему каких-то почестей и благ. Но доверие товарищей окрыляет душу. Сколько времени будет он делать работу, порученную ему сегодня? Этого никто не скажет заранее. Но пока он может, он будет делать ее со всей силой души и ума.
Вася Алексеев
(второй слева) с молодыми рабочими Путиловского завода.
Наутро он так же, как вчера, идет на завод. Словно бы ничего и не изменилось. Но в голове его зреют новые замыслы, новые планы.
С этого дня он часто бывает на собраниях групп, кружков, и люди, впервые видящие его, с удивлением замечают, что приход этого невысокого паренька как-то сразу меняет настроение товарищей. Словно что-то светлое и даже праздничное входит вместе с ним. Все начинают улыбаться: «Здравствуй, Вася!», «Глядите, Вася пришел!» И тянутся к нему. И он уже в центре беседы.
В пушечной мастерской открылся книжный киоск издательства «Благо». Вася стал пропадать там часами. Было трудно оторваться от полок с книгами, так много хотелось посмотреть, полистать, да и унести с собой. Он постоянно поддавался соблазну. Свободных денег не было, но книги продавались в кредит, достаточно было показать свой рабочий номер, продавец делал запись, и деньги вычитали из получки. Вот тогда, у кассы, Вася, случалось, обескураженно разводил руками:
— Ох, с чем же я к матери явлюсь?
А на следующий день снова шел в киоск и снова перебирал книги на полках, листал их и снова говорил продавцу Швецову:
— Запишите на меня.
Иногда он заводил со Швецовым спор, особенно когда замечал в киоске новую партию «пинкертонов»:
— Зачем вы торгуете такой дрянью, темните ребятам мозги?
Швецов что-то объяснял про коммерцию, намекал, что есть тут и тактические соображения. К распространению этой литературы полиция относится благосклонно. К киоску меньше придирок, а ведь получить разрешение на торговлю книгами в мастерских было не легко.
Вася оставался непримиримым:
— Тактика тактикой, но у вас тут беспринципность. Книга должна поднимать людей, светить им, а это… — И он раздраженно бросал на прилавок очередной выпуск «Ната Пинкертона» или «Ника Картера».
Впрочем, со Швецовым можно было ладить. Тем, кого он хорошо знал, Швецов доставал и недозволенную литературу. В пакете с покупками Вася не раз уносил такие книжки.
И, как он ни любил книги, это было не единственной причиной, заставлявшей его так часто задерживаться около киоска. Пушечная мастерская была велика — больше пяти тысяч рабочих, всё время появлялись новые люди. Надо было приглядеться к ним, узнать поближе, а те, кто интересуется книгой, прежде всего привлекали внимание Васи.
Как-то, кажется еще осенью 1915 года, он встретил у киоска молодого, аккуратно одетого паренька, который спрашивал учебник по математике.
— Зачем тебе математика? — сразу поинтересовался Вася.
— Я в вечернем техническом училище занимаюсь, — сдержанно и даже немного сухо ответил паренек.
Вася на его сдержанность не обратил внимания. Вечернее техническое училище его заинтересовало, да и сам паренек.
— Как тебя зовут? Володя? А фамилия? Гилис? Так… Скажи-ка, много ли наших заводских ребят ходит на эти курсы? И какое настроение у них? Всё технику жуете или задумываетесь кое о чем другом?
Дело было уже после работы, они вместе пошли к проходной. Постепенно Вася расшевелил собеседника. Уж очень живо интересовался всем, очень непосредственно держался. Гилис рассказывал ему об училище, о ребятах. Потом стал сам задавать вопросы:
— Почему столько газет накупил? Зачем тебе?
— А ты думаешь, учиться можно только по учебнику математики? Я вот по газетам учусь… Да у меня и книг много. Приходи ко мне домой в Емельяновну — дам почитать.
Второй раз они повстречались на Ушаковской улице. Гилис шел, держа под мышкой коньки. Было это недалеко от дома путиловского кружка любителей спорта, и Вася с удивлением спросил:
— Ты никак к любителям собрался?
Володя кивнул головой.
— Да разве это для тебя место? Ты что, не знаешь, каков этот кружок? Их спорт — это же чисто буржуазная затея. Кто в кружке? Инженеры, мастера, да их сынки, а вы сбоку припека.
— Почему, — сказал немного обиженно Гилис, — я могу ходить на каток, как и все, а меня это как раз интересует.
— Как все! — возмутился Вася. — Там хозяева те, кто загребает деньги. Они действительные члены кружка, они всё и решают. А тебя разве примут? Ты пробовал подавать хоть не в действительные члены, а в сотрудники? Это же у них, так сказать, меньшие братья…
— Я подавал, — ответил Гилис. На этот раз голос его звучал уже не так твердо. — Пока не приняли, забаллотировали…
— И снова подашь — снова забаллотируют. Они нашего брата никогда за ровню не признают, а что пускают на каток и на танцульки — это же ловушка. От политической борьбы хотят отвлечь. Вот кадеты специально спортивное общество для рабочей молодежи устраивают, «Маяк» зовется. Так ты думаешь, они возлюбили нас? Окрутить, обдурить хотят. Мол, занимайся спортом и жми, трудись на батюшку-царя. А про их барыши не опрашивай, про то, что хлеба тебе не хватает, — помалкивай, о забастовках и думать не смей, боже избавь. Спортсмены, мол, вне политики. А это политика и есть, самая настоящая и самая подлая буржуазная политика!
Что Гилиса и второй раз в кружок не примут, Вася предсказал точно. Через некоторое время Володя подал новое заявление, и его опять забаллотировали. Но рассказать об этом Васе ему не пришлось. Они встретились снова только в семнадцатом году, сразу после Февральской революции. В проходной конторе Путиловского завода сходились на свое первое легальное собрание нарвские большевики. Были приглашены и сочувствующие рабочие. Гилис пришел в проходную и увидел там Васю. Только тут на собрании он узнал, что его знакомый — активный большевик, член районного комитета.
Вася подошел к Гилису, крепко пожал ему руку:
— Значит, ты с нами, Володя? Вот это хорошо! Давно я тебя не видел и, признаться, тревожился, что задурили тебе голову «любители спорта». У них хитрая игра… Ну да теперь времена другие, теперь им нашего брата уже не провести.
Он сразу заговорил об агитации среди рабочей молодежи, дал поручение, и Гилис с той поры стал его надежным помощником, а вскоре был принят и в партию большевиков…
С танки голубевшей бригады, когда Вася начал в ней работать, стояли в центре пушечной мастерской. Все проходят мимо, можно каждого повидать. Но в пушечной становилось тесно, вокруг появились пристройки. В одну из них перевели и бригаду мелких токарных станков. Теперь токари оказались совсем на отшибе. От основной мастерской их отделяли слесарно-сборочное и лафетное отделения, но там работали преимущественно в одну смену. По вечерам и ночью токари были изолированы ото всех.
Новое отделение пушечники прозвали Сахалином. Токарный участок именовали «чертовым уголком». Работала там большей частью молодежь — Вася Тютиков, Коля Андреев и другие Васины дружки. Сперва они приуныли:
— Скука смертная в этом чертовом уголке, свежего человека не увидишь…
Потом оценили местоположение участка: от начальства подальше, значит можно свободнее жить.
И правда, «чертов уголок» становился по вечерам своего рода молодежным клубом. Живо и горячо обсуждали события, громко, не стесняясь говорили о заработках, которых не хватало даже на полуголодную жизнь, — дороговизна, порожденная войной, быстро росла, продукты исчезали из ланок. Говорили о проклятой войне, о бездарности царских генералов, о Распутине и о заводских начальниках, совсем распоясавшихся в последнее время:
— Хотят спустить три шкуры и со взрослых рабочих, и с подростков. Ребят теперь в мастерских много, а ведь заставляют их тоже работать по двенадцать — четырнадцать часов.
Заглядывали в «чертов уголок» партийцы из других отделений и мастерских, назначали тут встречи, когда надо было срочно обсудить неотложные дела. Мест, удобных для таких встреч, на заводе было немного. Еще собирались в ямах, под фундаментами станков в строящейся новопрокатной мастерской, но часто пользоваться каким-либо одним местом было нельзя.
Старшой Голубев был настроен оборончески, разговоров, которые вела молодежь, не одобрял. Работал он обычно в день, после пяти часов ребята чувствовали себя свободно.
Опасен был новый инженер Орлов, появившийся в мастерской во время войны. Про него говорили, что он один из держателей путиловских акций и потому старается выжать из рабочих побольше. Во всяком случае, Орлов непрестанно придирался к рабочим, сыпал штрафами направо и налево. Он повадился ходить в «чертов уголок» по ночам, старался попасть туда незаметно, прислушивался к разговорам, а если замечал, что рабочие собрались вместе, что-то обсуждают или просто пьют кипяток, — подымал крик, штрафовал на самую большую сумму, какая только была возможна. И еще грозил выгнать с завода, отправить на фронт.
