паршиво отчего- то на душе было.
С того дня изменилось к Лене отношение и командира. Она стала настоящей связной
и начала курсировать из отряда в Мозырь, Пинск, Ганцевичи, Баранавичи, передавая
сводки с фронта подполью, принося в отряд данные о фашистах.
В городах, деревнях, поселках появились листовки подполья, загремели взрывы.
Белорусская служба порядка "Полесская сечь" провела акцию по "освобождению
Полесских земель от "большевистской заразы". К сентябрю "летучие отряды"
перебили и рассеяли на линии Столин, Сарны, Олевск, Овруч, больше пятнадцати
тысяч не сумевших прорваться к своим и оставшихся воевать на оккупированной
территории советских войск.
Часть влилась в отряд имени Ленина.
За сентябрь партизанам с помощью подполья удалось взорвать электростанцию,
водокачку, повредить железную дорогу, пустить состав с бронетехникой под откос,
убить более двухсот только полицаев.
В ответ режим ужесточился. Если с самого начала фашисты не миндальничали с
населением, с первых дней руководствуясь в своих действиях лишь двумя правилами:
террор и принуждение, то к сентябрю вовсе озверели. По деревням и весям
прокатилась волна жестоких репрессий. Народ притаился, не зная кого винить, к
кому примкнуть.
Полицаи зверствовали наравне с гитлеровцами, искали «бандитов», как называли
партизан, но хватали всех кого хотели, вешали, жгли, расстреливали, а заодно
грабили и насиловали. А наряду с настоящими советскими партизанами начали
активно действовать и Белорусская народная партызанка. Они были против и красной
и коричневой чумы, но при этом грабили и убивали, как последние, вламывались в
хаты, уводили скот, забирали последнее.
Простые люди не понимали, кто есть кто, не знали, кому верить, кому нет, и
затаились.
А меж тем, надвигались не только холода, но и голод.
В начале октября Лена несла очень важный груз из Ганцевичей. Путь лежал мимо
деревни и она решила, завернуть, во-первых, немного обогреться, во-вторых,
узнать что-нибудь, в — третьих, в заветном кармане на спине были три листовки.
Было бы хорошо наклеить их и здесь, чтобы люди знали — война не закончилась
победой фашистов, их войска не маршируют на Красной площади, товарищ Сталин жив,
а Красная армия героически стоит за каждый клочок родной земли, а не сдается
полками, как писали в газетах и листовках фашисты.
Завернула и попала в облаву. Полицаи из местной жандармерии и группа СС сгоняли
всех на площади и церквушки. Прикладами, пинками выгоняли из домов всех от мала
до велика. Схватили и Лену. За шиворот притащили к стоящему перед толпой офицеру
и пихнули в ноги. Девушка прокатилась и сжалась, решив, что самое лучшее,
изобразить дурочку.
— Встат! — рявкнул переводчик. Девушку подняли и, она увидела… Игоря.
Глаза в глаза, лицом к лицу — перед ней в немецкой форме офицера СС, в черном
блестящем плаце, заложив руки за спину, с каменным лицом стоял ее брат! Холеный,
лощеный, аккуратный, с чуть брезгливой миной на лице — стоял и холодно
разглядывал ее, как какое-то чучело.
У Лены горло перехватило, сердце замерло. Губы дрогнули и сжались.
— Где ты взял этот страх, Ганс? — спросил держащего ее за шиворот капрала
Игорь.
— Очень подозрительная личность, герр обер — штурмфюрер! — отрапортовал тот. —
Ее нашли на краю деревни, по документам — не местная! — подал отобранный у
девушки аусвайс. — Вполне возможно партизанка!
Игорь презрительно скривился.
Лену мгновенно замерзла, но не от страха — от непонимания, что здесь делает
Игорь, почему в этой форме?
Разведка? Да, да, конечно!
— Не смеши, — скривился и махнул рукой в перчатке. — Отведи к машине.
Лену потащили к стоящим неподалеку «Опелю» и крытому грузовику. Вокруг стояли
солдаты СС, окружив толпу. А та молчала. Было что-то страшное в этой тишине.
Женщины крепко прижимали к себе детей, те жались к ним и все с обреченностью
смотрели на фашистов. Мальчишки, девчонки, старики — все были словно заморожены
и ждали не иначе смерти.
— Вчера возле ваша деревня был убит официр доблестный немецкий армия, — начал
картаво излагать переводчик. — Мы есть хотеть знать, кто совершить преступления.
Тихо, только где-то далеко завыла собака и, ветер кинул щепотку промозглого
воздуха в лица.
Лену пробрала дрожь, она стояла и тряслась, желая умереть сейчас, прямо в эту
минуту — только не в следующую, только чтобы не знать, что будет дальше.
— Если вы есть молчать, вы есть сообщник! — постановил переводчик. К толпе
шагнул Игорь:
— За каждого убитого немецкого офицера будет убито пятнадцать человек.
Толстяк перевел и толпа чуть отпрянула.
Игорь вскинул руку и начал указывать пальцем на людей: женщина, девушка, старик,
старуха, мальчишка… И не выводили, их выдирали из толпы, прикладами отбивая
свои жертвы. Поднялся жуткий крик и вой.
И прогремели выстрелы. Игорь отстреливал людей. Сам! Упал парень, старик, как
подкошенная рухнула дородная пожилая женщина…
Лена сжала зубы и закричала про себя так, что оглохла.
Последний выстрел. Последний труп.
Двое детей ревя навзрыд тормошили тело бабушки, а та лежала открыв рот и
смотрела в небо.
"Сволочи!! Подонки!!" — рвалось из груди девушки, но наружу ни звука, только
лицо перекосило и пальцы свело в кулаки.
Игорь спокойно развернулся и пошел к машине.
Встал, как ни в чем не бывало перед Леной и, спросил:
— Du ist partisanen?
— Ты есть партизанка? — перевел переводчик.
Лена не слышала. Она стояла и смотрела на своего брата и не верила, что видит
его. Она ошиблась, это не Игорь, не может быть Игорем. Ее брат командир Красной
армии, ее брат коммунист, ее брак кристально честный и чистый человек. Он не
станет расстреливать мирное население!
— Хауптман, вы думаете, этот заморыш может быть партизанкой?
— Ничего нельзя сказать точно, герр обер — штурмфюрер. Она упрямая.
— Или немая?
— Это легко проверить, — улыбнулся мужчина. — Ганс, — кивнул на девушку
здоровяку — капралу. Тот схватил ее за шиворот и начал бить. Один удар, второй.
Лена вздрагивала и смотрела на Игоря, сама не понимая, что хочет увидеть. Но его
лицо было все так же бесстрастно, взгляд холодно-равнодушен.
Еще удар в лицо и Лену отбросило. Она скрючилась от боли и, получила пинок.
Ботинок пришелся по лицу, вскрыл губу и ожег щеку, нос, глаз.
— Хватит, — бросил Игорь. — Если это партизанка, то я коммунист. Мне
осточертела эта жалкая деревня. Уезжаем, — барским жестом приказал солдатам и
сел в машину.
Фашисты садились в грузовик.
Лена смотрела вслед «Опелю» и эсесовцам видным из кузова грузовика и ничего не
чувствовала, не понимала.
Кто-то поднял ее, куда-то понес — и этого не понимала.
Она видела Игоря, своего любимого, самого справедливого, самого правильного
брата, удивительного в своей чистоте и бескорыстности. Видела его в форме
советского офицера, улыбающимся мягко и мудро в ответ на ее глупые заявления.
Видела взгляд его лучащихся нежностью и любовью глаз. Его манеру жевать
папироску и иронично морщить лоб. Видела как его ласковая рука убирает прядку с
лица Нади, как он любуется своей женой, обожает, не скрывая и не стесняясь.
Тогда он был настоящим или сейчас?…
Ее мутило от непонимания, душило от слез и отчаянья. Это не Игорь, нет! — выло
внутри.
Она могла оправдать его в чем угодно, могла объяснить себе и понять все… кроме
хладнокровного убийства пятнадцати ни в чем не повинных людей.
А может, ей все это приснилось?
Что-то холодное прижалось к глазу и, Лена вскочила как ужаленная, уставилась на
незнакомую женщину.
— Лежала б ты. Покалечили изверги, — прошептала она белыми губами. Девушка
посмотрела на нее, перевела взгляд на прижавшуюся к ней испуганную девочку с
двумя тонкими, торчащими в стороны косичками, и поняла — нужно уходить. Если ее
