Министерство угольной промышленности утвердило предложение комбината, и на свет появился приказ "Об изменении плана добычи". Ивановский пробежал по машинописной копии приказа вверх-вниз. На шахте "Юнком" в связи с появлением суфлярных выделений метана в 12-й восточной лаве количество поступающего в шахту воздуха не обеспечивает выполнения установленного плана. Впредь до приведения вентиляции шахты в соответствии с требованиями Правил технической эксплуатации план снижен... Соответственно увеличен план по шахтам "Наклонная", "Капитальная", "Глубокая"... Ну что ж, горному черту не прикажешь. Обычное дело - газ. Было бы хуже, если бы вместо суфляров случился внезапный выброс.
Однако Ивановский недолго философствовал о подземной стихии. "На шахте "Марковка" не подготовлена к сдаче в эксплуатацию 5-я западная лава пласта Л-7. Соответственно по шахте "Зименковская" увеличить план на 90 тонн".
- Значит, расхлебывать за чужого дядю? - воскликнул Ивановский.
Все девяносто тонн Тюкин обрушил на него. Ивановский зашатался. Тюкин, наверное, тоже шатался, но тяжести не мог сбросить. Другие участки и без того еле-еле брели, спотыкаясь о завалы.
- Выдержи! - приказал Тюкин.
Ивановский стал держать. Где бы он ни был, эти девяносто тонн висели на нем Он закаменел из-за них. Потом он стал приносить домой новую врубмашину, вентиляторы местного проветривания; квартира забилась железом, но его каменный панцирь треснул. Вместе с Ивановским приходили Устинов, Бухарев, Миколаич, еще тридцать или пятьдесят человек. От панциря стали отваливаться куски и глыбы. Однажды Рита увидела на обнажившемся теле Анатолия кровавую рану.
Рева отработал как тягловая лошадь срок своего наказания на старой шахте. Зять Еременко жил вместе с ним под одной крышей и считал себя правым в том, что не дал увезти ему подводу с топливом. Рева не тронул его, но мысленно каждый день убивал.
Грушовцы считали, что со дня на день в Ревиной семье исчезнут мужчины: одного увезут и зароют, второго увезут и посадят. Еременко сперва оглядывался на любой шорох, потом перестал, лишь напрягал шею, Рева его не замечал. Теща, как только узнала, что мужа перевели на позорную работу, схватила кочергу и перетянула зятя по спине Однако после рук не распускала, лишь поносила зятя, с большой выдумкой желая ему разнообразных напастей.
Дочка тоже правильно оценила своего мужа как предателя. Потом вдруг напала на Реву, что-де тот воровал у государства не от нужды, ибо тогда на дворе еще стояло бабье лето, а из-за своей кулацкой настырности. Рева сильно оскорбился.
Внучонок ползал по полу, слизывал со стен побелку и встревоженно тянулся к бабке, когда слышал ее ругань.
Реве не хотелось в тюрьму. Он посоветовал зятю перебраться в общежитие, но Еременко ему сказал: нет, папаша. Рева не устоял против такой наглости и попросил снова, приложившись для убедительности к его уху. Еременко ошибочно подумал, что тесть решил его кончать, выдернул из-под ног Ревы половик, и Рева рухнул. Дом содрогнулся. Еременко схватил табуретку, приготовился.
Рева отдохнув на полу, понял, что зять останется здесь жить. В этом раздумье его застала жена, выходившая кормить свинью. Увидев скомканный половик, перевернутый стол, битые тарелки и сидевшего на полу Реву, она заплакала. На него посыпались укоры, что с ним житья не стало, что ирод детей своих со свету сживает, лучше бы не возвращался с того Кизела, куда он эвакуировался, оставив ее немчуре.
Рева сгреб ватник и ушел.
На улице стояла голубая "Победа" секретаря горкома Пшеничного. Рева вспомнил, что на его жалобу ему ответили, будто он наказан правильно, и стал решительно кружить вокруг "Победы", ожидая секретаря.
На крыльце показался Миколаич, наряженный в белую рубаху и грубошерстный костюм.
- Беда, Миколаич! - крикнул Рева. - Пусть твой зять выйдет! Вопрос жизни и смерти.
- Стоп! Так не пойдет, - раздался сверху громовой голос. - Рева не должен просить. Он требует!
- Что тебе? - спросил Миколаич, оглядываясь.
- Зятя зови! - потребовал Рева и вошел в калитку.
- Он занят.
- Нехорошо, Миколаич. Наша жизнь рушится, а ты как слепой.
Рева решительно двинулся в дом.
За столом сидели незнакомые люди, разговаривали. Рослый мужчина в кожаном пиджаке спорил с бледнолицым худощавым брюнетом о том, что представляет из себя Грушовка. Пшеничный молча попыхивал прямой трубкой, слушал разговор, досадливо хмурясь. И тоже был одет странно: в синие хлопчатобумажные штаны и бежевую суконную курточку. Катерина Пшеничная была с накрашенным лицом, постреливала глазами в сторону кожаного пиджака и курила сигарету. Рева остолбенел. Жена секретаря курила!
- Товарищ Пшеничный, - сказал он. - Пусть я злодей...
- Кто это? - спросил рослый, в кожанке. - Не мешайте. - И продолжал свое: - Сейчас очевидно, что сценарий надо дорабатывать на ходу. Мы считали...
- Но семья меня преследует! - перебил его Рева. - А в семье должны уважать родителей.
- Товарищ, закройте дверь с той стороны! - прикрикнул рослый. - Мы считали, что в центре должна быть шахта. Но это неправильно. В центре будет Грушовка. Поселковая патриархальщина сталкивается с индустриальной эпохой. Средина века! Естественно, драматизм самого исторического процесса. Перелом. Надо усилить конфликт в семье Пшеничных. У Кати - корни в Грушовке, она горожанка только внешне... Вы ввели в сценарий ее соседку Татьяну, одинокую инженершу. Ну так смелее сыграйте на контрасте. Пусть Пшеничный влюбится в нее, что ли!
- Сто раз было, - заметил Пшеничный. - Передовой муж, отсталая жена.
- Я в порядке размышления, - сказал рослый. - В принципе, все уже было.
- Но ведь у Пшеничных любовь, - заметила Катерина.
- Да, любовь. Ну и что? Пшеничный любит грушовскую девчонку Катю, а тут на его глазах вырастает образованная городская дама. Вот она учится, работает, преображается.
К Реве подошел пожилой мужчина и отвел его к окну с геранью.
- Чего тут творится? - спросил Рева.
- Работаем Кажется, будем менять пластинку. Вы кто?
- Я мастер угля Рева Анатолий Иванович.
- Понятно. А я заместитель министра угольной промышленности Точинков Иван Кондратович.
Рослый раздраженно посмотрел на Точинкова, тот понимающе кивнул.
- Что же вы конкретно предлагаете? - спросил бледнолицый брюнет. -
Сценарий утвержден худсоветом. Я профессиональный кинодраматург, у меня девять фильмов...
- Борис, я уважаю ваш талант! Но здесь нужен еще взгляд современного человека. Нужна обобщающая метафора. - Рослый неопределенно повел рукой. - Вот, например У меня дома есть горный хрусталь, а внутри его есть кристаллы эпидотов, которые он поглотил, потому что растет быстрее. Я представляю дух Грушовки как этот кристалл. Как такое сделать в фильме? Задача.
- Олег, дорогой мой, не надо никаких кристаллов! Достаточно Устинова и Ивановского. У меня столько архивных материалов, что мы можем усилить любую линию.
- Снова бытописательство?
- Вот, например, письмо главного инженера шахты "Зименковская" в ЦК. Он предлагает закрыть шахту "Пьяная" как мелкую и нерентабельную. У нас там работал один второстепенный персонаж. Шахта - дореволюционная. Подъездных путей нет. До железнодорожной ветки - четыре километра. Расположена на склоне балки Дурная. Осенью и зимой вывозка невозможна. Старая шахта - как образ, понимаете? Грушовка выдержит все.
- Закрыли шахтенку?
- Представляете, закрыли. Может, мы эту идею вложим Ивановскому?
- А без Ивановского не обошлись бы? Не надо розовых слюней. Ивановский у нас нацелен на карьеру, не щадит ни себя, ни людей. Шахтенка его просто не интересует.
- Тогда можно Устинову. Как раз ему подойдет такой поступок.
- Устинов вообще меня стал смущать. Ну навел относительный порядок в общежитии, избрали членом шахткома, отвел парней в вечернюю школу. Не слишком ли герой голубенький?
- А его отношения с Розой?
- С Розой? Да, здесь можно посочнее... Может, их как-то...
- Нет, не надо, не надо! Только без постели, пожалуйста! И без этих обнаженных грудей. Извините, Олег, мне дорога именно та мысль, что Роза из женщин, которые, когда мужчины воевали, спасали и дом, и детей, и все будущее.
- Боря, я с вами целиком согласен. Здесь должно состояться хорошее чувство. Ну с этим понятно. У нас впереди еще эпизод с дракой Устинова и грушовской шпаны, где Роза защищает его, как львица. Это я вижу. А вот приезд Пшеничного на шахту надо бы подать поярче. Может, ему заехать на машине в лужу перед шахтой?
