— Ладно, Иван, не будем препираться, я тебе верю. Тем более что с Басмановым у меня свои счеты. А королю можешь передать, что Дума на престоле хочет видеть его сына, а не этого самозванца.
— И все?
— И все, Иван. А ты что, хотел письмо к нему? Нет, брат, тебя обыскать могут и все… И сам погибнешь, и других потянешь. Так что лучше на словах. А на будущее, пожалуйста, оставайся подле царя. Если что он новое придумает, сообщай мне.
— Хорошо, Василий Васильевич. Спасибо.
— За что?
— За то, что поверили мне.
— Не вздумай еще кому довериться, налетишь на доносчика.
— Не беспокойтесь, Василий Васильевич, я к вам-то шел дрожал как лист осиновый.
— Во жизнь, Безобразов, все дрожат. И перед кем?
— Он и сам в страхе живет, князь.
— Неужто?
— Да, да, сколько раз мне по ночам признавался, кругом только врагов и видит.
— Ну так и есть, — засмеялся Голицын. — Он ведь не дурак, соображает. Оттого и мечется.
12. Появление «племянничка»
Терский казачий атаман Федор Бодырин созвал на совет своих старшин и есаулов решать, как быть? Куда за «зипунами» идти? Бравый казак Афонька Дуб предложил идти по Куре-реке на Каспий, там и потрясти турских купчишек:
— Их корабли полны добра и золота, есть чем поживиться.
Затея не нова, старики еще помнят, как на Каспий хаживали, скольким не довелось воротиться, на корм рыбкам пришлось отправиться. Потому Афоньку сразу осадили:
— Помолчи, Дуб, не мельтеши. Надо искать царского жалованья.
Эвон донцы и запорожцы привели царя Дмитрия к Москве, посадили на престол, он их деньгами завалил.
— Но мы-то не ходили с ними.
— Вот то-то что не ходили, — сказал Бодырин. — Нам надо своего царя произвесть.
— Так это ж будет не настоящий.
— Ну и что? Дмитрий тоже, гутарят, не настоящий, а вон как Москву тряхнул. Тут главное, чтоб царь навроде матки в рою, а на него уже народишка сбежится.
— А кого объявим-то? Дмитрий уже есть.
— Давай думать.
— А что думать, объявим Петра Федоровича, мол, сын Федора Ивановича и Ирины Федоровны, Годуновой сестры.
— А у них был сын?
— А Бог его ведает. Раз вместях жили, значит, и рожали кого-нито. Народ простой все равно не знает.
На том и порешили: избрать царя Петра Федоровича — чем терские казаки хуже запорожских.
Атаман Бодырин оглядел старшин внимательно: кто из них в цари гож? Уж больно староваты и рожи у них, что кирпичи обожженные, красные. Царю, конечно, надо бы личность побелее.
— Не обижайтесь, атаманы-молодцы, но никто из вас на царя не тянет. Надо бы кого помоложе и рылом побелее.
— Може Митьку — сына стрелецкого выбрать? — предложил есаул Хмырь. — Он и грамоту ведает.
Бодырин приказал рассыльному позвать Митьку, да поживей — одна нога тут, другая там. Явился Митька в расстегнутом бешмете.
— Ты грамоту ведаешь? — спросил Бодырин.
— Ведаю, — отвечал Митька.
— Мы тут решили тебя в цари выбрать.
— Вы что, атаманы, совсем с хлузду съехали, какой я царь?
— Ты обожди, Мить, послушай, — сказал Бодырин и стал объяснять, каким он будет царем. — И есть и пить будешь по-царски, трудить тебя ничем не будем.
— Оно, конечно, царем быть дело хорошее, — согласился Митька. — Но вот беда, я в Москве ни разу не был. Кто за нее че спросит, а я баран бараном, чего буду отвечать?
Старшины переглянулись: довод резонный. Не подходит Митька в цари, хотя и грамотный.
— Слухай, Митрий, может, ты знаешь кого, кто на Москве бывал, чтоб не старый, молодой навроде тебя? А? — спросил Бодырин.
— А Илейка Иванов. Он там родился и холопствовал.
— Илейка? Это которого из Астрахани привели?
— Он самый, атаман.
— Мить, услужи. Найди его и вели в атаманскую избу притить.
— Хорошо, — согласился Митька. — Счас позову.
— Токо, Митрий, не трепи языком насчет царя.
— Я что, баба, че ли? — обиделся Митька.
Илейка появился перед старшиной несколько смущенный, на портах опилки, стружки сосновые, видно, стружком и пилой работал. Но лицо вроде не красное, почти белое. «Годится», — решил атаман и спросил:
— Ты грамотен, Илейка?
— Нет, — отвечал тот.
Бодырин не удержался, крякнул от досады.
— А в Москве бывал?
— А как же, я там и родился, и в кабале был у Григория Елагина, оттуда и бежал на Астрахань.
— Ну как, атаманы-молодцы, — обратился Бодырин к старшине. — Москву знает, а грамоте нет. Как будем?
— А на кой царю грамота, — сказал Хмырь. — Я немного володею, ежели что, могу накарябать указ.
— Верно, есаул, — поддержала войсковая старшина. — Сами станем писать его именем.
Тут удивленному Илейке Бодырин объяснил, для чего его вызвали и спросил:
— Так согласен ты быть царем Петром Федоровичем?
— Да я че, ежели старики велят, отчего не стать, — отвечал Илейка.
— Вот и умница. Хмырь, садитесь с Дубом и пишите первый указ.
— Об чем?
— Ну как? О том, что на Тереке объявился законный наследник царского престола Петр Федорович и зовет всех обиженных под свою руку, что будет жаловать всех разными товарами и деньгами за верную службу.
— А где я наберу этого всего? — смущенно спросил Илейка.
— Ты царь. Это не твоя забота. Пойдем Волгой, там есть города богатые, а по Волге купчишки с товарами… Наберем, Илейка, то бишь государь, тебе казну знатную.
— Ну а если нам вдруг мой хозяин встренется, я ж ему в кабалу продавался?
— Не встренется. Ну а если навернется на свою беду, мы с ним мигом управимся, петлю на шею и подвысь.
Так на Тереке объявился новый царь Петр Федорович, и морем на нескольких стругах отправился он с невеликой армией к Астрахани. О пополнении ему заботиться не надо было, по степи скакали в разные стороны казаки с его указом, в котором сулилось всем, кто примкнет к нему, хорошее жалованье. А царское жалованье для любого казака — мечта желанная. И если пускался в поход царь Петр с отрядом едва достигавшим тысячи, то под Царицыном у него было уже четыре тысячи и несколько пушек с добрым запасом пороха. Маленькие городишки сдавались «царю» почти без боя, да и купцам, плывшим с товарами, связываться с такой силой не приходило в голову: «Берите, берите, токо живота даруйте». И все забирали и живота даровали.
Когда причалили под Самарой, на царском струге собралась войсковая старшина — решать, что делать дальше. Поскольку «царь» по молодости ничего не мог придумать, всем заправлял атаман Бодырин Федор.
— Надо слать грамоту царю московскому. Хмырь, бери бумагу, будем сочинять царскую грамоту.
— С чего начнем, — бормотал атаман, более обращаясь к себе, чем к старшине. — Значит, так, если наш царь сын Федора, а Дмитрий брат Федора Ивановича. Знатца ты ему племянником доводишься. Так? Так. Поэтому пиши, Хмырь: «Дорогой дядя Дмитрий Иванович! Я царевич Петр — кровный сын царя Федора Ивановича и имею такие же права на престол, как и ты. Но я не хочу зла меж нами… Позволь мне притить на Москву и…»
Атаман неожиданно споткнулся и никак не мог придумать продолжения письма, хотя и щелкал пальцами. Глядя на глазевшую на его старшину, рассердился:
— Думайте, думайте? Почему я один должен напрягаться?
Илейка, понимавший, что письмо пишется от его царского имени, вздумал подсобить атаману:
— …и обнять тебя по-братски.
— Ты хоть не лезь, — проворчал Бодырин. — Твое дело царствовать, вот и царствуй. Мы туда не обниматься идем, а свое жалованье требовать.
Илейка-царь смутился и даже покраснел. Тут Афонька Дуб нашелся:
— Тогда так и пиши, мол, жалуем за жалованьем моим людям. А? Чем плохо?
— Ладно, пиши, — кивнул атаман Сеньке Хмырю, хотя слова Дуба ему не очень понравились, подумал: «Дуб есть дуб, чего с него взять».
Больше часа потратила старшина на царское письмо, уж очень не привычный для казаков труд, то ли дело саблей врага рубить: р-раз, р-раз и готово, либо ты, либо он в ковыле. А тут сиди, думай, аж в висках саднит.
С письмом царя Петра в Москву был отправлен из старшины самый грамотный — есаул Семен Хмырь с двумя товарищами. Из царской казны их хорошо удовольствовали деньгами в дорогу, дабы не отвлекались в пути на добычу пропитания. Через Калужские ворота въехали в Москву без особых помех, сообщив приворотной страже, что они «до государя с грамотой государевой».
Однако, выехав на Красную площадь и узрев могучие красные стены Кремля, заробели посланцы.
— Слухай, Хмырь, а не покрутят нам тут головы, как курятам. Глянь вон, кто в ворота ни въезжает, у всех оружие отымают. Не нравится мне это.
— А мне, думаешь, нравится, — мялся есаул, ни на минуту не забывавший, какого «царя» он тут представляет. — Ходим, браты, в кабак, там покумекаем, как быть.
