Гляжу, как безумный, на черную шаль.
И хладную душу терзает печаль…
Звуки неслись из вагона, под которым Виталий только что пролез. Он постучал в стенку вагона.
— Скажите, это Рабочая улица?
— Самая что ни на есть она! — отозвался мужской голос. — Пролетарский бульвар, улица Жертв японских интервентов…
— Тише! — сказал другой голос. — Ведь не знаешь, кто там, а треплешься!
Заскрипела дверь, на пороге показалась женская фигура.
— Вам кого надо? — Наклонив голову, женщина всматривалась в Виталия.
— Мне надо слесаря Пужняка Алешу. Он в депо работает.
Рядом с женской фигурой появился мужчина.
— Вот он — я! Потомственный, почетный. Весь на виду!
— Да перестань ты паясничать, Алешка! — с сердцем сказала женщина, отступая в глубь вагона. — Проходите. Пужняк здесь живет.
Виталий поднялся по скрипучей лесенке и вошел в вагон.
Остановившись на пороге, Виталий осмотрелся.
Десятилинейная керосиновая лампочка освещала неярким светом внутренность вагона. Ничто не напоминало здесь теплушку. Перегородки внутри делили ее на две небольшие комнатки. Первая была кухней и столовой. Тут стояли: стол, покрытый полотняной скатертью, стулья-самоделки, крашенные белой краской, откидной диван, устроенный из полки вагона, жестяной умывальник, за чистой занавеской подобие шкафа — прилаженный на стене ящик, в котором аккуратно были сложены тарелки и другие предметы обеденного обихода. Полочки были покрыты бумагой, опущенные края которой выстрижены замысловатым узором. Веселенькая ситцевая занавеска в зеленый горошек отделяла первую комнату от второй. Так как в первой комнате не было ни зеркала, ни туалетного стола, а также кроватей, Виталий догадался, что вторая комната служила спальней.
— Проходи, проходи, товарищ! — сказал хозяин.
Хозяйка предупреждающе кашлянула, и хотя Виталий в этот момент не смотрел на нее, почувствовал, что она сделала какой-то знак.
— Что ты мне сигналы делаешь? — простодушно сказал хозяин. — Что я, не вижу, кому можно, кому нельзя говорить! Это тебе не Семеновский огрызок, где за «товарища» башку оторвут…
Виталий обернулся. Хозяйка, смущенная замечанием, сделала вид, что оно ее не касается. Виталий рассмотрел, что это совсем молодая девушка. Вряд ли ей исполнилось семнадцать. Русые волосы ее отливали золотом, полная грудь была обтянута дешевенькой шелковой кофточкой с простенькой брошкой. Серые, навыкате глаза, чуточку озорные, какие часто бывают у девчонок-подростков, больше похожих на мальчуганов, освещали простое, миловидное лицо. Длинные косы свешивались тяжелыми жгутами почти до пояса. Девушка держала руки за спиной, поспешно спрятав их после услышанного замечания. Виталий протянул ей руку:
— Будем знакомы! Антонов!
Не слишком ласково девушка протянула и свою руку:
— Таня Пужнякова.
Затем Виталий поздоровался с хозяином. Тот тоже оказался молодым пареньком, чуть старше Виталия. Светлые волосы, зачесанные назад, делали его похожим на девушку. Та же приятная их волнистость, тот же оттенок спелой пшеницы, что и у новой знакомой Виталия. Юноша невольно посмотрел еще раз на девушку. Если бы не косы, да пухлые губы, да женское платье, парня и девушку можно было бы спутать, так сильно походили они друг на друга. Парень сказал, перехватив взгляд Виталия:
— Сеструха моя! Вместе живем. Похожа? Вся в меня!
— Похожа!
— Ну, это еще посмотреть, кто на кого! — недовольно передернула плечами Таня. — Скорее ты на меня похож, шалопут!
Оставив без внимания ее замечания, Пужняк подставил стул гостю и сел сам, выжидательно глядя на него.
— Я от дяди Коли! — осторожно сказал Виталий, искоса поглядывая на девушку.
Алеша понимающе кивнул головой и тотчас же подмигнул сестре:
— Таньча! Поди погляди, каша бы не подгорела на «буржуйке»!..
— Хватился! — развела руками Таня. — Уж давно сняла. Ужинать можно.
Алеша виновато покосился на Виталия.
— M-м… — промычал он, ища предлог. — Ну, поди погуляй, что ли.
— Спасибочки вам! — взметнула девушка своими озорными глазами. — Сказал бы прямо: надо, мол, поговорить с человеком. А то выдумывает. Ах, Алешка, ты Алексей! — С этими словами Таня взяла гитару и вмиг исчезла за дверями.
— Комсомолка? — спросил Виталий.
— Нет, где ей, — снисходительно ответил Пужняк.
— Чего так?
— Несознательная еще. Все хиханьки строит да на гитаре играет…
— Ну вот что, товарищ Пужняк, надо нам поговорить по делу…
…Через час Таня просунула голову в дверь и взяла несколько ожесточенных аккордов на гитаре, чуть не оборвав струны.
— Эй, господа-товарищи, на сегодня хватит. Лето летом, а на этом кладбище вечером сыро, как в погребе. Я больше не могу. Зуб на зуб не попадает… Честное слово! Бр-р-р! — Она демонстративно застучала зубами и вскочила в вагон. — А потом… я есть хочу до чертиков. Алешка, кончай турусы разводить. Каша поди уже заледенела!
Повесив гитару на стену петлей пышного розового банта, украшавшего гриф, Таня засуетилась, собирая на стол. Загремели ложки и тарелки. Из-под толстого солдатского одеяла, сложенного на табурете, достала она чугунок, с настороженным вниманием поглядела под крышку и вся расцвела.
— Дошла каша, братка! Будто в русской печи сварена! А похвалить некому… Первый сорт! Вы, Антонов, будете с нами ужинать? Конечно, что за вопрос!.. Вы такой каши в жизни не ели!.. Ее, знаете, надо сначала прокалить на сковороде, потом варить, а воды должно быть только вполовину больше, чем крупы… А потом в тепло…
— Перестань, Таня! Неинтересно товарищу про кашу… — заметил с досадой Алеша.
Но Таня невозмутимо продолжала:
— …чтобы упрела! А потом сдобрить ее свиными шкварками. И получится такая, что пальчики оближешь!
От упревшей каши, и верно, шел такой аппетитный запах, что Виталий, почувствовав, как он голоден, невольно проглотил слюну. Таня, следившая за гостем, по-детски восторжествовала:
— Ага! Что? Это еще есть не начали! — и она причмокнула пухлыми губами.
Все трое принялись за еду. Таня каждому налила в эмалированную кружку чаю. На некоторое время все разговоры прекратились. Уплетая хваленую кашу, Таня подмигивала то брату, то гостю, ничуть не смущаясь тем, что видит его впервые.
Утолив голод, Алеша сказал сестре:
— Таньча, товарищ будет у нас жить.
Девушка состроила гримасу.
— Удивил, смотри! Да я слышала, как вы тут распределяли, что куда поставить!
Алеша поперхнулся.
— Ты что? Подслушивала?
— Немножко. Ничего, кроме этого, не слыхала. Только когда вы громко заговорили…
— Таньча! — сердито сказал Алеша, силясь придать своему простому, открытому лицу суровое выражение.
— Что «Таньча»? Гром не из тучи? — фыркнула девушка. — Другой брат давно бы меня в помощь взял. А я у тебя все в девчонках хожу.
Алеша покраснел, возмущенно глядя на Таню. А она, словно не замечая его взгляда, добавила:
— Не таращь зенки-то… чего доброго вылезут! Вот и товарищ тебе то же скажет. Правда?
— Правда! — невольно сказал Виталий.
— Ну вот и я говорю! Кушайте, Антонов, вы такой каши не едали!
На новом месте Виталий спал, как всегда, без сновидений, спокойно, крепко.
Разбудило его какое-то движение в комнате. Сквозь сон юноша расслышал легкие шаги. Кто-то протопал босыми ногами по плетеному коврику, застилавшему пол вагона. Негромко скрипнула дверь. Все смолкло. Затем дверь заскрипела опять, и те же шаги послышались вновь. Виталий открыл глаза.
Через маленькие окна в вагон лился утренний свет.
Босоногая, с растрепанными со сна волосами и заспанными глазами, в сорочке и в наспех надетой юбке, Таня хлопотала по хозяйству. Искала какую-то посуду, держала в одной руке нож и сковороду.
Заметив, что Виталий смотрит на нее, она сердито сказала:
— О! Уже! А ну, повернитесь к стенке. Еще рано. Я скажу, когда надо будет вставать. Еще десять минут можете лежать.
Виталий отвернулся к стене.
— Я ведь не знал, кто ходит. Я не нарочно.
— Знаю, что не нарочно. А то я бы начисто выцарапала глаза… Я ведь злая! — сказала Таня, стуча котелком, ножами и вилками.
Проснулся Алеша. Он выглянул из-под одеяла.
— Уже бузишь, Таньча? Ну, баба-яга! Не дай бог, кто на тебе женится несчастный человек будет! Товарищ Виталий! Ты не смотри на нее. Она уж такая сроду!
Таня и тут не осталась в долгу:
— Не учи ученого, Алешка… знаешь!
Она исчезла в своей комнате. Появилась через пять минут в кофточке и туфлях. Волосы ее уже не торчали в разные стороны, а были причесаны. Вышла из вагона, крикнув напоследок:
— Десять минут на вставание. Поды-ы-майсь!
Вернулась она в вагон со сковородкой, наполненной жареной картошкой.
Прерывистый гудок депо заставил их поторопиться с завтраком.
В депо Алеша подвел Виталия к седоватому рабочему в менее замасленной куртке, чем у всех остальных.
