Соколов сплюнул и скрылся в корпусе. Кашкин, уже приметивший, что Виталий работает споро, не в пример другим, понизив голос, обратился к нему:
— Хорошо работаешь! Очень хорошо… Видно, не такой висельник, как эти! — кивнул он в сторону напарника. — Лается?
— Не без этого! — ответил Виталий.
— А пошто? — заговорщицки наклонился Кашкин к юноше.
— Да, говорит, зря гоню!
— Им бы, лентяям, семечки лузгать да с девками балясы точить! — сказал Кашкин с отвращением. — Работа срочная, военная! Господин Суэцугу торопит, а они тянут… как мертвого кота за хвост! — Неожиданно он спросил шепотом: А еще что говорил твой напарник?
— Да я не слушал! — простодушно ответил Виталий!
— А ты послушай, — еще тише произнес Кашкин, опасливо оглядевшись. Потом мне скажешь. А?
— Да… неловко как-то! — поежился Виталий.
— А я тебе в ведомости выработку подыму… А?
Виталий искоса посмотрел на Кашкина. Напускная его простоватость обманула мастера; лицо Кашкина изобразило жадное любопытство и ожидание. «Ну, подлюга!» — подумал Бонивур.
— Подумать надо, — сказал он медленно, словно расценивая, стоит ли овчинка выделки. — Выработку-то поднимать не след бы, заметно будет…
— Ну-ну, подумай! — скороговоркой выдохнул Кашкин, видимо, обрадованный тем, что новичок оказался податливым. — А что касаемо денег, можно и чистоганом… А?
«Так! Значит, ты мастер на все руки», — ответил про себя Виталий. Кашкин опять заглянул ему в глаза.
— Так ты слушай, что говорить будут… А я к тебе завтра опять подойду. А?
— Можно и завтра! — ответил Виталий.
Кашкин исчез так же незаметно, как и появился. Виталий нагнулся и под вагоном последил, как удалялся мастер. Потом тихонько стукнул по корпусу, давно приметив, что к пробою заклепки прижато ухо напарника.
— Эй, друг! — крикнул он негромко.
Насупленный напарник показался над бортом. Виталий спросил его:
— Слыхал?
— Ну?!
Виталий пожал плечами.
— Не понимаю, чего вы его терпите? Расскажи ребятам. Убрать этого гада нужно.
Парень вдруг расплылся в широчайшей улыбке, которая осветила его замызганное лицо. Черной рукой он взъерошил свои русые волосы, выбившиеся из-под кепки, и сказал:
— А я думал, ты…
Виталий усмехнулся:
— Индюк тоже думал.
Соколов заметил:
— Мы давно за этой шкурой следили. Улик не было. Что-то он с тобой больно быстро вкапался.
— Ну, видит молодого, «неиспорченного» рабочего! — расхохотался Виталий. — Знаешь, и на старуху бывает проруха!
Напарник натянул кепку на глаза.
— Ладно!
Незадолго до конца работы он попросил Виталия поработать одного, сам же ушел. Виталий заметил, как он разговаривал с мастерами.
Поздним вечером Виталий и Пужняк возвращались из депо домой.
Огромная, неправдоподобно оранжевая, будто нарисованная луна тяжело выкатывалась из-за силуэтов зданий, словно нехотя подымаясь вверх. Густые тени лежали между вагонами. Они скрадывали очертания составов, путей, делая их неузнаваемыми.
Молодые люди шли медленно. Вечерняя прохлада после деповской копоти и духоты была приятной.
Невдалеке запыхтел паровоз. Потом он сконтрпарил. Раздался лязг буферов, перестук колес на стыках рельсов. Вдруг пронзительный крик пронесся над путями. Затем все стихло.
— Никак кого-то зарезало! — встревоженно ахнул Алеша.
Он бросился по направлению крика. Длинные черные тени мгновенно поглотили его фигуру. Со всех ног Виталий полетел за Пужняком.
На третьем пути, у маневрового состава, озаренная багровыми вспышками факела, бросавшего кровавые блики на рельсы, сгрудилась небольшая толпа. Сдержанные возгласы, сумрачная неподвижность людей, глядевших на что-то под колесами товарного вагона, заставили Алешу и Виталия броситься туда.
— Что случилось? — спросил Пужняк тревожно.
— Кашкин под поезд угодил! Шел-шел, поскользнулся — и каюк! — ответил ему незнакомый голос.
На следующий день обнаружилось, что Кашкин был не совсем простым мастером. Обычно в несчастных случаях дело ограничивалось составлением протокола. Тут же наехала целая комиссия: железнодорожное начальство, прокурор, какие-то военные, наконец, японский офицер. Комиссия заседала в проходной будке броневого цеха. Рабочих, оказавшихся вблизи места происшествия, вызывали поодиночке, расспрашивая об обстоятельствах смерти Кашкина. Виталий забеспокоился: ему вовсе не хотелось лишний раз сталкиваться с каким-либо начальством. Он, нахмурясь, ожидал вызова:
Антоний Иванович подошел к Бонивуру.
— Чего зажурился? — спросил он Виталия.
— Юноша повел плечом.
— Не люблю по начальству таскаться, Антоний Иванович! — ответил он. Не с руки мне с ними толковать!
— Это можно устроить! — понимающе сказал мастер. — Мы с Алешей разговаривали уже. Никто тебя не называл.
Допрос не дал никаких результатов. По показаниям выходило, что Кашкин во время работы иногда прикладывался к чарочке, часто к вечеру доходя до «третьего взвода»; шел навеселе и на этот раз; видно, закружилась голова, и он попал под колеса маневрового состава.
Потом рабочих собрали на площадке у входа.
Военный прокурор сказал, что этот случай очень подозрителен, что не первый раз здесь погибают мастера, которые не уживаются с рабочими.
Толпа зашумела. Из задних рядов донеслись выкрики:
— Мастер мастеру рознь!
— Сыскных дел мастера!
— Когда рабочий пострадает, никого это не интересует, а тут, вишь, какое представление!
Прокурор обратил негодующее лицо к начальнику депо. Тот замахал руками на кричавших. Однако шум не прекратился. Передние угрюмо молчали. Задние продолжали:
— Довольно людей мурыжить!
— Скажите спасибо, что одной собакой меньше стало!
Начальник депо вскочил на инструментальный ящик.
— Тише! Тише, господа!
— Мы не господа, а рабочие! — крикнул кто-то.
— Тише! С вами хочет говорить господин Суэцугу, представитель японского командования!
Начальник депо слез с ящика, вытер потное лицо и исчез за спинами военных. Из группы выступил японец. Он надменно выпрямился, свысока, насколько позволял его маленький рост, оглядел собравшихся.
— Зачем кричать? — сказал он, старательно выговаривая слова. — Кто кричит, тот плохо работает!
— Уж чего бы лучше вам было: работай — молчи, помирай — молчи! — опять крикнул кто-то.
Японец снисходительно улыбнулся.
— Молчание — золото! — сказал он, видимо, щеголяя знанием русского языка.
— Вот ты и помолчи! — раздался тот же голос.
Толпа одобрительно загудела. Суэцугу, приняв прежнее выражение, продолжал наставительно:
— Это странно, что когда мы хотим выяснить, как погиб ваш товарищ…
— Анчутке черному он товарищ!
Незнакомое слово заставило японца прислушаться. Он сбился. Потом закончил, выражая крайнее недоумение:
— …вы не хотите этого!
Алеша Пужняк, стоявший впереди, глядя прямо в рот японцу, крикнул:
— А вы бы лучше выяснили, как погибли наши товарищи — Лазо, Сибирцев и другие. Не забыли? В двадцатом году?
Японец сморщился.
— Как это может быть, — продолжал он, словно не слыша замечания Алеши, — чтобы человек мог попасть под поезд?
Алеша опять вставил:
— А как может быть, чтобы человек попал в топку паровоза, а?
Стоявший рядом Антоний Иванович дернул Алешу за рукав.
У Суэцугу испортилось настроение. Он оставил попытку договориться с рабочими. Уже другим тоном выкрикнул:
— Вы не можете соблюдать порядок! За вами надо смотреть. Мы поручили вам военный работ. Теперь мы поставим военный охрана… Вы не есть хоросо рабочи!.. Вот!
Разгорячась, он стал прохаживаться перед толпой. Глядя в амбразуру вагона, Виталий увидел японца. Лицо его показалось Виталию знакомым. Он стал припоминать, где видел его. Память тотчас же воскресила апрельский день 1918 года, когда чудесно преобразившийся из парикмахера в японского офицера Жан указывал японскому отряду здание гимназии, занятое под казарму.
После заявления Суэцугу комиссия отправилась восвояси. Едва члены комиссии повернулись к выходу, Алеша засунул два пальца в рот и по-разбойничьи свистнул. Свист прокатился по цеху. Суэцугу нервно обернулся. Алеша сделал наивные глаза. Тотчас же засвистели в другом месте. Так, провожаемая свистом, комиссия дошла до ворот. Напоследок, когда члены комиссии переходили полотно, кто-то с недюжинной силой пустил по нему вагонный скат. Скат, легонько подскакивая, чуть слышно звеня, многопудовой катушкой, помчался к выходу из цеха. Члены комиссии бросились врассыпную, позабыв всю важность, с которой до сих пор держались.
Насмешливый хохот раскатился по цеху.
Алеша разыскал Виталия. Лицо Алеши разрумянилось, он довольно поблескивал глазами:
— Ну что? Каково?
— Ребята, вижу, боевые, — задумчиво сказал Виталий. К ним подошло еще несколько человек, прислушиваясь к разговору. — Только несерьезно все это. Надо дело делать, а не свистеть да скаты катать.
