Чумбока с утра обсуждал с родственниками семейные дела. Они поклялись друг другу, что старая вражда забыта. Время от времени в их компании раздавался дружный смех.
Афоня вошел с постромками в руках. Сегодня на нем все обязанности по хозяйству. Тунгус накормил собак, исправил нарты и сейчас сел чинить ремни. Он слушает, что говорят горюнцы, иногда вставляет насмешливое словцо в общий разговор.
Чихачев решил, что теперь остается срисовать хребет, видимый с реки, но для этого придется забраться на какой-нибудь холм. Он взял бумагу и вышел вместе с Афоней и с мальчишками, которые взялись найти ему место, откуда хорошо видны горы.
— А что он кушает такое, грызет крепкое как камень и мочит водой? — спросил дядюшка Дохсо у своего племянника Чумбоки, едва за Чихачевым закрылась дверь.
— Это сухари! — ответил Чумбока.
— И ты кушаешь?
— Как же!
— А нельзя ли нам попробовать? — осведомился долговязый Кога, поднося нос к мешку.
Чумбока развязал мешок и дал родичам по сухарю. Прибежали дети из соседних юрт, а за ними женщины и мужчины. Все хотели сухарей. Пришлось дать и им. Самары ели, а Чумбока расхваливал все русское.
Через час, когда Чихачев и Афоня вернулись, тунгус заметил, что мешок с сухарями опустел более чем наполовину.
— Это ты родичей угощал? — спросил он гольда.
— Да…
— Разве ты не знаешь, что Николай не может жить без сухарей? Это ты можешь жрать одну юколу! Обрадовался, что к родственникам приехал, начал их угощать! Зачем ты сухари роздал? Что ты будешь теперь делать, если Чихачев помрет от голода, что скажем капитану?
Они говорили с Чумбокой по-гиляцки. Присутствовавшие в юрте не понимали их, но заметили что-то неладное.
— Вкусное какое угощение! — сказал вошедшему Чихачеву дядюшка Дохсо, показывая на огрызок сухаря. Тут и Чихачев увидел опустевший мешок и все понял. На душе у него вскипело. Первой мыслью было выпороть мерзавца, но тут же вспомнил про обычай местного гостеприимства. Чумбока не раз говорил, что маньчжуры, приезжая, угощают всех водкой, а у Чихачева водка была только на случай болезни. А цвелые морские сухари привели тут всех, кажется, в восторг. Может быть, и в самом деле стоило угостить… Чихачев подумал, что надо сдержаться и нельзя выказывать досаду. В нем с детства вырабатывали умение скрывать свои чувства, быть сдержанным. Но тут их очень трудно скрыть! Все-таки очень досадно! Он пересилил себя, улыбнулся и сказал хозяевам, что ему очень приятно, если угощение понравилось.
— Вот видишь! — обрадовался Чумбока, обращаясь к Афоне, хотя у него и скребло на душе. Он с опозданием сообразил, что наделал.
Афоня молча завязал и убрал мешок подальше. На другой день, когда двинулись вниз по Желтой реке и вышли на Горюн, тунгус всю дорогу корил Чумбоку. К вечеру снова началась пурга. Слышался шелест снега, несущегося по сугробам, и грохот невидимой в его потоках тайги.
У Чихачева пальцы застывали.
— Сюда, сюда! — кричал Чумбока, хватая вожака за хребтину и постромки и поворачивая его к берегу.
Где-то во мгле послышался собачий лай. Вскоре подошли к стойбищу. Собаки оживились и, напряженно упираясь задними лапами, потащили нарты по обледеневшему берегу куда-то вверх. К удивлению путников, едва вошли они в юрту, как с кана, из-под одеяла, вылез и поднялся во весь рост знакомый долговязый, сухой старик с бородой из нескольких длинных седых волос.
— Дедушка Кога? Ты как сюда попал? — удивился Чумбока.
— Я торопился, чтобы рассказать тут новости, — отвечал старик, — что едете вы, что надо хорошо встретить! Протоками раньше проехал. Только немножко замерз.
Когда сели за столик и собрались почти все жители стойбища, Кога потихоньку сказал Чихачеву:
— Все здешние люди сухари очень любят!
Чумбока испуганно глянул на Николая Матвеевича, Афоня с гневом — на Чумбоку, тот — на Когу.
Чумбока стал уверять старика, что сухарей больше нет.
— Нет, надо их угостить! — сказал Чихачев, догадавшись, о чем речь. Он развязал мешок сам и роздал всем по сухарю.
Через неделю приближались к устью Горюна. Ехать на нарте нельзя, снег рыхлый, велики сугробы, собакам трудно, приходится помогать. У Чихачева сбиты ноги. Сухарей осталось десятка два. Афоня отказался от своей порции.
В одной из деревень остановились отдыхать на два дня. Чумбока, желая искупить свою вину и пополнить запасы продовольствия, сходил с хозяином на берлогу и убил медведя. Теперь есть свежее мясо, но зверь царапнул Чумбоке ногу, она болит.
Надо спешить. Еще неизвестно, когда доберешься в Де-Кастри. Чихачев помнит приказ: там надо весновать, сделать опись залива. Могут появиться иностранные суда. Невельской твердит, что весной можно ждать описной эскадры у этих берегов. Дело свое Чихачев исполнил на Горюне и на Амгуни добросовестно. Но часто приходило на ум, что все это выше сил человеческих. Мешок пуст. Вокруг на тысячи верст ни горсти муки, ни единой пекарни. Опять метет пурга. Вовремя, вероятно, не выехать из этой деревни. Разбирала досада на Невельского.
Наконец все прояснилось, ветер стих, солнце засверкало на снегу. Путники снова побрели, пробивая упряжке дорогу своими лыжами.
Вечером опять ночлег в деревне. Тут почти устье Горюна. У одной из юрт стоят широкие нарты, на них — тюки и сверху красная дуга. Сытые, рослые собаки залаяли басами на приехавших.
— Пистолеты у тебя, Николай, заряжены? — спросил Чумбока.
— Заряжены.
— Маньчжуры тут. Это их собаки.
Чихачев не боялся. Он устал и так раздражен, что готов хоть сейчас драться и стрелять. Напади только маньчжуры, он бы им показал! Но он понимает, что надо терпеть, не драться, а завязывать дружбу, договариваться о торговле, как велено.
Вышли маньчжуры с косами и в шапочках. Они сами испуганы и усиленно кланяются. Один из них, Тин Фа, румяный толстяк, улыбается широко.
— Знакомая компания! — воскликнул Чумбока.
— Встречал их прежде? — спросил Чихачев.
— Встречал. На Тыре, когда там был капитан. Они купцы, путешествовали вместе, знакомы с Геннадием Ивановичем. И Афоня их знает.
Чихачев почувствовал, что тут надо держать ухо востро.
— Так ты из Иски? Капитана приятель? Ое-ха! Пойдем к нам в гости, будем тебя угощать, — говорил худой усатый маньчжур в длинном черном ватном халате.
В юрте на столике водка и табак. Николаю Матвеевичу подали горячие паровые пампушки, кашу с маслом. Ургэн — высокий усатый маньчжур в черном халате — велел работнику достать в одном из мешков и разморозить курицу.
«Какая роскошь!» — думал Чихачев, невольно проникаясь симпатией к новым знакомым. Маньчжуры путешествовали с комфортом, у них было все. А у него нет ничего, он голоден, товары почти все распроданы и раздарены. Надо как-то заинтересовать маньчжуров, убедить, что с русскими меняться выгодно, что у них есть нужные для маньчжурских купцов вещи.
Чумбока расспросил здешних жителей, которые тоже приходились ему родственниками, ругают ли эти маньчжуры русских. Гольды ответили, что маньчжуры про русских ничего не говорили. Чумбока прекрасно понимал маньчжурский язык, который знал с детства. Он оказался отличным переводчиком, передававшим все оттенки речи.
— Капитан обещал нам на Тыре выбрать хорошее место, где мы могли бы с вами съезжаться для торговли и размена товаров, — говорил Чихачеву худой Ургэн. — Почему же до сих пор это не сделано? Мы видели ваше красное сукно и ситец. Они очень хороши. Капитан говорил, что вы могли бы привозить нам моржовый зуб. Где все это? Если ты приехал торговать, то где же твои товары?
— Мы уже все распродали, — пустился Чумбока на выручку своего начальника.
Маньчжуры смотрели с некоторым недоумением. Чумбока догадался, что они заметили пустые мешки. Если бы продались товары, в мешках были бы меха.
— Мы все давали в долг, мехов не брали, — пояснил гольд.
Тин Фа сказал, что так и с ним бывало: раздавая товары в долг, он возвращался с пустыми нартами, сам голодный. Именно в это время, весной, когда почти все лучшие меха уже скуплены! И Тин Фа прелюбезно улыбнулся.
Сказано это было с таким выражением, что не поймешь, всерьез он поверил или с очень большим тактом помог Чихачеву выйти из затруднительного положения, оставаясь, однако, при своем мнении.
Но на случай встречи с маньчжурами у Чихачева было красное сукно. Оно извлечено сейчас из мешков, к восторгу покупателей.
— Что тебе надо, Николай, за это, какой товар? — спрашивал Тин Фа.
— Соболей и водку!
Маньчжуры сказали, что все это есть у них.
От вина у Чихачева горели щеки и уши. Маньчжуры наперебой выказывали ему дружбу. Они сказали Чихачеву, что готовы выручить его и отдать ему часть своего продовольствия в долг. Чихачев отказался, заметив, что навстречу ему идет целый обоз нарт со всеми припасами.
