просто хотелось, чтобы любимый клавесин был всегда рядом и она могла бы играть на нем когда вздумается. Отец, который в конце концов всегда уступал ее просьбам, не стал противиться.
Франческа обвела взглядом изящные узоры и великолепные цветы, нарисованные на корпусе инструмента. Она села за клавесин и сделала глубокий вдох, а потом коснулась пальцами клавиш. Комнату наполнили чистейшие, хрустальные звуки. Руки Франчески затанцевали, давая жизнь музыке.
В тот день она разучивала произведения Скарлатти, но сейчас ей захотелось забыться в мелодии первой сонаты для клавесина авторства Бенедетто Марчелло. В волшебной работе знаменитого венецианского композитора девушка чувствовала истинную любовь к родному городу, будто само дыхание Венеции легло в основу чудесной музыки. Франческе никогда не надоедало играть это произведение. Размеренное ларго начала мелодии постепенно переходило в задорную улыбку аллегро, чтобы помчаться в безудержном престо, а затем вновь замедлиться и успокоиться ближе к концу. Ноты следовали одна за другой, словно рифмы таинственного заклинания, и соната воплощала в себе величие вечности.
Любимой мелодии удалось вернуть улыбку на лицо Франчески. Следуя за изяществом и радостным настроением произведения, девушка чувствовала всю грандиозность и бесконечность души композитора, написавшего его. Как будто автор говорил с ней через ноты, рассказывал о свободе, которую он ощущал, создавая свою музыку: творчество было для него волшебным окном в другой мир среди жизни, полной забот и тревог, на службе у Венецианской республики. История Бенедетто Марчелло всегда казалась ей похожей на историю их родного города: знатный венецианец, он был заложником политических интриг и собственного положения, но в то же время мог быть полностью свободен в моменты, которые посвящал искусству и в первую очередь музыке.
Марчелло жил в непростую эпоху, когда косность венецианской знати была особенно явной, а труды философов-просветителей обсуждались лишь для видимости, но точно не для того, чтобы взять на вооружение их новаторские идеи. Однако уже тогда в Венеции загорались отдельные искры стремления к той свободе, что чувствовал композитор, создавая свои произведения, и одной из этих искр, без сомнения, стал Джакомо Казанова.
Такие мысли роились в голове у Франчески, пока ее пальцы продолжали порхать по клавишам, играя знакомую мелодию. К концу произведения девушка решила, что надежда все еще есть. Она должна позволить себе следовать по течению безудержной реки, называемой жизнью, но не для того, чтобы отдаться первому встречному, а чтобы бороться за свои чувства и убеждения и доказать, что она чего-то стоит.
Франческа счастливо улыбнулась и при звуке последних нот от души поблагодарила Бенедетто Марчелло за то, что он в который раз подарил ей надежду.
Моя дорогая графиня Маргарет фон Штайнберг, с несказанным удовольствием я прочитал Ваше послание, в очередной раз обнаружившее всю силу и настойчивость, коими Вы обладаете, и это, вне всяких сомнений, еще больше усилило мое страстное желание овладеть Вашим сердцем и не только. Я рад слышать, что по всему городу говорят о моих скромных деяниях, и должен вам признаться, что последствия подобной популярности отлично помогают мне отвлечь внимание от моих истинных целей.
Не переживайте из-за Альвизе Дзагури, это просто какой-то жалкий выскочка, торговец кожей. Я обязательно решу этот вопрос в самое ближайшее время. Что же касается малютки Эриццо, будьте уверены, у меня уже расставлены сети и бабочка вот-вот в них попадется. Однако как Вы нетерпеливы! Похоже, Вы не только настойчивы, но и слегка капризны, раз не находите себе места, пока не получите то, что желаете.
Что же, в таком случае я постараюсь закончить дело как можно быстрее. Но дайте мне хотя бы несколько дней, чтобы я мог немного насладиться охотой на Франческу Эриццо.
Я, безусловно, приму к сведению Ваше предостережение относительно хождения по канату и ярко-синего цвета, но Вы ведь знаете, что все это лишь народные предания, сказки, фантазии, если, конечно, за Вашими словами не скрывается нечто большее и я не должен опасаться, что Вы ведете некую двойную игру… Но мне совершенно не хотелось бы мучиться подобными подозрениями. Неужели Вы настолько коварны, что сообщите государственным инквизиторам о моих последних приключениях? Ну конечно нет! Вы обладаете сильным характером, невероятной красотой и, как мне хочется верить, честны со мной. Да и судя по всему, венецианские шпионы уже уведомили Пьетро Гардзони и остальных инквизиторов о моих делах. От внимания этого человека ничего не скроется, так что столь громкая история, как мое хождение по канату, совершенно точно дошла до него, равно как и до Совета троих мудрецов [6], который борется с ересью и решает религиозные вопросы.
Словом, проявите еще немного терпения и не сомневайтесь во мне, моя дорогая. Я уверен, что получу сердце юной Эриццо, и уже совсем скоро. Мне нужно всего несколько дней, чтобы окончательно расположить ее к себе, а также найти способ избавиться от болвана Дзагури, который, насколько я могу судить, глаз с нее не спускает и таскается за ней повсюду, хотя она совершенно не желает его компании.
Бедняга! Мне даже немного его жаль.
Как бы то ни было, скоро Вы получите мои вести.
Пока же примите мои уверения в бесконечном восхищении и преданности.
Джакомо Казанова
Стоя посреди огромной гостиной, украшенной изящными гобеленами, Маргарет не верила своим глазам. Она в ярости разорвала письмо на мелкие кусочки, которые закружились в воздухе и упали на мраморный пол, будто конфетти.
Затем она попыталась совладать с собой и, чтобы успокоиться, обвела взглядом великолепные диваны, резные стулья с гнутыми ножками, два трюмо с зеркалами и тончайшей инкрустацией золотом. Графиня любила окружать себя изысканной мебелью: роскошная обстановка всегда помогала ей успокоиться и обрести ясность ума и твердость духа, необходимые для достижения поставленных целей.
Сейчас был как раз подобный момент.
— Какое нахальство, — произнесла она наконец. — Господин Казанова что-то не блещет умом и хорошими манерами. Правда, надо признать, он довольно смел, раз решился обращаться ко мне с подобным сарказмом. Ну хорошо. Придет и мой черед удивить его, а пока надо признаться, что бунтарский дух придает ему определенный шарм. Ты как думаешь, Гретхен? Что можешь сказать о нашем искателе приключений? — графиня фон Штайнберг перевела взгляд на свою камеристку и впилась в ее лицо двумя изумрудными лезвиями.
— Мне кажется, он умен и не разочарует ваше сиятельство, — ответила Гретхен.
— Ты в этом уверена? — ледяной тон графини заставил ее вздрогнуть. Гретхен ужасно боялась, что Маргарет каким-то непостижимым образом подозревала или, хуже того, узнала, что она посещала
