Священник, похоже, заколебался.
— Ты призрак человека, который жил в этом городе и умер двадцать четыре года назад, — сказал он. Из толпы послышались возгласы в подтверждение его слов, и он возобновил свои заклинания.
— Но мне всего двадцать лет, — сказал Джек. — Я, наверное, просто похож на того человека.
Из толпы вышел мужчина:
— Ты не просто похож на него. Ты — это он. Ты совсем не изменился со времени своей смерти.
По толпе пробежал испуганный шепот. Джек, вконец расстроенный, взглянул на говорившего: на вид ему было лет около сорока, с седой бородой, одет, как преуспевающий ремесленник или мелкий торговец. И вроде в здравом уме, подумал Джек.
— Мои спутники знают меня, — обратился он к мужчине. Голос его выдавал волнение. — Двое из них священники, женщина — моя жена, ребенок — мои сын. Они что, тоже призраки?
Мужчина, похоже, начал соображать.
— Джек, ты разве меня не узнаешь? — крикнула седая женщина, стоявшая неподалеку.
Джек подпрыгнул, точно его ужалили. Вот теперь ему действительно стало страшно.
— Откуда ты знаешь мое имя? — спросил он.
— Я ведь твоя мать, — ответила женщина.
— Неправда! — крикнула Алина, и Джек почувствовал по ее голосу, что она тоже испугалась. — Я знаю его мать. Ты врешь! Что здесь происходит?!
— Дьявольское колдовство! — проговорил священник.
— Подождите, подождите, — вмешался Рейнольд. — Может быть, тот мужчина был Джеку родственником? У него были дети?
— Нет, — сказал седобородый.
— Ты уверен?
— Он никогда не был женатым.
— Это разные вещи.
Один или два человека защелкали языком. Священник свирепо посмотрел на них.
— Но ведь тот человек умер двадцать четыре года назад, — сказал седобородый, — а этот Джек говорит, ему всего двадцать.
— Как он умер? — спросил Рейнольд.
— Утонул.
— А тело его ты видел?
Все молчали. Наконец седобородый откликнулся:
— Нет, я не видел.
— А кто-нибудь видел? — Голос Рейнольда звучал все увереннее, он чувствовал, что берет верх.
Воцарилась тишина.
Рейнольд повернулся к Джеку:
— Твой отец жив?
— Он умер, когда меня еще не было на свете.
— А кем он был?
— Менестрелем.
Толпа откликнулась глубоким вздохом.
— Мой Джек был менестрелем, — сказала седая женщина.
— Но наш Джек каменщик, — сказал Рейнольд. — Я видел его работу. Хотя он вполне мог быть сынам Джека-трубадура. — Он повернулся к Джеку. — Как звали твоего отца? Наверное, Джек-менестрель?
— Нет. Его звали Джек Шербур.
Священник повторил имя, произнеся его немного по-другому:
— Жак Шербур?
Джека словно обухом по голове ударило. Он никогда не понимал, откуда у его отца такое имя. Теперь все стало ясно. Как и многих странников, его назвали по имени города, откуда он пришел.
— Да. Конечно, — изумленно сказал юноша. — Жак Шербур. — Наконец-то он нашел следы своего отца, через столько лет, когда все надежды уже было умерли. Ему пришлось пройти столько дорог — через две страны, — и вот то, что он искал, обнаружилось здесь, на побережье Нормандии. Радость переполняла Джека, тяжесть, которая столько лет висела на нем страшной ношей, словно свалилась с его плеч. Поиски закончились успехом!
— Теперь все ясно, — сказал Рейнольд и торжествующим взглядом обвел толпу. — Жак Шербур не утонул, он выжил. И отправился в Англию. Он недолго жил там, познакомился с девушкой, у нее должен был родиться от него ребенок, но Жак умер. Родился мальчик, и женщина назвала его в честь отца. И вот сейчас ему двадцать, и он точная копия своего отца в молодости. — Рейнольд посмотрел на священника: — Так что никакой нечистой силы здесь нет, святой отец. Просто вновь собирается семья.
Алина взяла Джека под руку. Он стоял, потрясенный, горя желанием задать сотни вопросов, и не знал, с чего начать. Наконец выпалил первое, что пришло на ум:
— А почему вы были уверены, что он умер?
— Тогда на «Белом Корабле» погибли все, — сказал седобородый.
— «Белый Корабль»?
— Я помню его, — сказал Эдвард. — Это было знаменитое кораблекрушение. Утонул наследник трона. И его место заняла Мод. И мы получили Стефана.
— Но как мой отец попал на этот корабль? — спросил Джек.
Ответила ему седая женщина, назвавшаяся матерью Джека Шербура.
— Он должен был развлекать знатных особ во время плавания. — Она взглянула на Джека. — Так, значит, ты — его сын. Мой внук. Прости, что приняла тебя за призрака. Ты так на него похож.
— Твой отец был мне братом, — сказал седобородый. — Я твой дядя Гийом.
Джек вдруг осознал, что вот она — семья его отца, его родные, которых он так долго искал. Он больше не чувствовал себя одиноким в этом мире. Он нашел свои корни.
— А это мой сын Томми, — сказал он. — Посмотрите, такой же рыжий.
Седая женщина с любовью посмотрела на малыша и вдруг с изумлением воскликнула:
— О Боже, я ведь уже прабабушка!
И все засмеялись.
— А все-таки интересно, как мой отец попал в Англию? — сказал Джек.
— И сказал господь сатане: «Обратил ли ты внимание. Твое на раба моего Иова? Посмотри на него. Вот лучший из всех людей, которых я когда-либо видел». — Филип замолчал на мгновение, наблюдая за реакцией со стороны внимавших ему. Это был не дословный перевод, а скорее свободный пересказ известной притчи. — «Разве он не самый справедливый, непорочный, богобоязненный и удаляющийся от зла, скажи?» И ответил ему сатана: «разве даром богобоязнен Иов? Ты дал ему все. Только взгляни на него. У него семь сыновей и три дочери. Семь тысяч мелкого скота и три тысячи верблюдов, пятьсот пар быков и пятьсот ослиц. Потому-то он такой хороший». И сказал тогда господь: «хорошо. Забери все это у него и посмотришь, что будет». И вот что ответил Сатана…
Филип продолжал свою проповедь, а из головы не выходило странное письмо, которое он получил этим утром из Кентерберийского аббатства. Оно начиналось с поздравлений ему по случаю обретения им чудотворной Плачущей Мадонны. Приор не знал, кто такая Плачущая Мадонна, и был уверен, что у него ее не было. Далее архиепископ писал, что рад был услышать о возобновлении строительства собора в Кингсбридже. И этого Филип не собирался делать. Он ждал теперь знака Божьего, прежде чем взяться за что-либо, а пока, в ожидании, проводил воскресные службы в маленькой приходской церкви. В конце своего послания архиепископ Теобальд хвалил Филипа за его проницательность при выборе мастера-строителя, который помогал возводить новый алтарь в Сен-Дени. Филип, конечно, слышал об этом аббатстве и о знаменитом аббате Сюжере, самом влиятельном духовном лице королевства Франция; но ему никогда не приходилось слышать о новом алтаре в Сен-Дени, как не назначал он никакого мастера на строительство собора в Кингсбридже. Филип подумал, что письмо наверняка предназначалось кому-то другому и попало к нему по ошибке.
— Итак, что же сказал Иов, когда лишился всего нажитого и дети его умерли? Проклинал ли он Господа? Хвалил ли Сатану? Нет! Он сказал: «Я родился голым — голым и умру. Бог дал — Бог взял. И будет благословенно имя Его». Вот что сказал Иов. А потом Господь сказал Сатане: «Ну, что Я тебе говорил?» И ответил Сатана: «Хорошо, пусть так. Но у него осталось еще его здоровье, не так ли? Человек может без многого обойтись, было бы здоровье». И Господь понял, что Иов должен еще немного пострадать, чтобы доказать Его, Господа, правоту, и Он сказал: «Тогда забери его здоровье и увидишь, что будет». И Сатана сделал Иова больным, и тело его покрылось струпьями с головы до пят.
Проповеди стали более привычными в церквах. Во времена, когда Филип был совсем еще мальчиком, они были большой редкостью. Аббат Питер не любил их, считая, что проповеди портят священника, искушают его.
Испокон веку считалось, что паства должна лишь молча наблюдать за таинственными священными обрядами, слушая непонятные слова на латыни, слепо веря, что все их чаяния, устами духовного лица донесенные до Всевышнего, будут услышаны и исполнятся. Но времена изменились, а с ними пришли и новые веяния. Ученые-мыслители теперь не смотрели на паству как на безмолвных зрителей во время таинственных церемоний. Теперь Церковь должна была стать неотъемлемой частью их жизни. Именно Церковь отмечала вехи в их жизни: от крещения к свадьбе и рождению детей — до соборования и похорон в освященной земле. Она становилась их лендлордом, работодателем или покупателем. Люди должны были становиться христианами и в повседневной жизни, а не только по воскресеньям. Теперь — по-новому взирая на роль Церкви — им нужны были не просто ритуалы: необходимы были разъяснения, наставления, ободрение, им нужна была проповедь.
