Мужчина, глядя им вслед, прокричал: «Чего ты его толкаешь-то? Растолкалась!» Варвара последних слов уже не слышала, или ей просто не хотелось слышать. Подведя Юру к его кровати, что стояла в углу под альковом, она надела на него чистую белую рубаху и уложила спать. Мальчик, глядя на нее большими голубыми глазами, тихо сказал:
– Мама, расскажи сказку.
– Я устала, мой любимый. Давай в следующий раз?
– Но я хочу сейчас!
Вздохнув, Варвара присела на край кровати и ответила:
– Хорошо. Только обещай мне, что сразу уснешь.
– Обещаю.
Как только мать потушила свет и ушла, прикрыв дверь, Юра тут же вскочил с постели и приложил ухо к двери. В соседней комнате раздался плач младенца, младшего брата Юшки – Васи. Через какое-то время снова наступила тишина, прерванная голосом отца и плачем матери. Богдан завел свою старую песню про несправедливость, Варвара резко отвечала на его выпады, не забывая при этом укачивать младенца. В конце разговора мужчина любил бить себя в грудь и возражать, что его сыновья обязаны жить лучше, чем кто бы то ни был и ни в чем себе не отказывать. Особенно любил он поговорить о судьбе старшего, любимого сына, о судьбе которого думал каждый день.
– Варвара, послушай. Только тебе одной скажу. Да, я каюсь, что такой никемный пьяница… прости, но не могу я жить по-другому… Но, ты пойми, думаю я о детях наших…
– Да оно и видно, как ты думаешь, – в гневе бросила женщина.
– Думаю, да. Особенно о судьбе старшего нашего, первенца Юшки. Ты пойми, не желаю я, дабы он остался жить здесь, в Галиче, в этой забытой Богом дыре. Какая жизнь его ждет здесь?
– Ну, и что ты предлагаешь?
– Подрастет Юрка, отдадим его на службу нашим дальним родственникам, боярам Романовым. Послужит он там у них, а потом можно и в Москву.
– Да, прямо в царские палаты!
– А что не так? Мы хоть и бедны, но тоже не из холопов. Род наш достаточно знатен, чтобы дети наши добились большего.
– Ну, посмотрим. Что Бог велит, тому и быть.
Они даже не знали, что старший подслушивает их разговор. Кинувшись на постель, мальчик зажмурил глаза и силился уснуть, а в голове все еще слышались слова «Москва», «Кремль», «Царские палаты».
Вообще-то, детство Юрия было довольно счастливым. Росший в бедности, но в любви и заботе. И отца он сильно любил и был привязан к нему больше, чем к кому бы то ни было. Сам Богдан Отрепьев был стрелецким сотником, получивший вместе со своим старшим братом Смирным-Отрепьевым поместье в Коломне. Но в отличаи от Смирного, Богдан явно не обладал достойными дворянина качествами. Постоянные пьянки в кабаках, драки – таким был младший отпрыск, вынужденный при этом арендовывать землю у Никиты Романовича Захарьина.
Иногда, будучи трезвым, молодой сотник часто, иногда весь день проводил с Юрой, обучая ему всему, что знал сам. Рассказывал ему о войске царя, как живут люди в Москве, много говорил о Кремле, о том, как он обустроен, какая роскошь царит в нем. Юшка, широко раскрыв глаза, ловил каждое слово отца, и больше, чем что-либо его заботил вопрос о царе и его приближенных, какие те носят одежды, то едят, как живут. Богдан, посадив сына на колени, принимался рассказывать все вновь и вновь, не понимая, почему именно эти вопросы так волнуют его первенца.
В летнее время года, в самую жару, мужчина с утра отправлялся с сыном к реке. Там он учил мальчика плавать, говоря при этом: «Учись плавать, учись. Стыдно мужчине не уметь плавать». Юра искренне старался порадовать отца своими успехами, и вскоре он начал держаться на воде, со всех сил болтая руками и ногами.
– Держи подбородок в воде, не поднимай высоко голову. Дыши ровно, спокойно, не плескайся так сильно, работай руками и ногами спокойно… Вот так, молодец, – поучал его Богдан, плывя рядом.
Ближе к вечеру они возвращались домой голодные и уставшие. После ужина Юшка сразу ложился спать, даже не просил мать рассказать сказку на ночь.
Не только купание в реке было счастливым временем, но и поход на базар, где торговали всем, чем только можно: здесь были и одежда, и сбруя и уздечки для лошадей, и игрушки, и сладости, и украшения, и красивая утварь. Проходя мимо торговых рядов, мальчик хватал отца за руку и говорил:
– Отец, смотри, какие свестульки! Купи.
– Ты действительно будешь в них играть? – лукаво спрашивал Богдан.
– Буду, буду. Только ты мне купи.
Не мог мужина отказать любимому сыну, не мог. Все, то ни попросит Юшка, то и покупал, даже если у него оставались последние деньги.
Так прошло два года. Юрий подрос, стал более серъезным, спокойным. Его умное, красивое лицо чаще становилось грустным и задумчивым, словно мальчик предчувствовал беду. И беда пришла.
Однажды поздно вечером, убрав со стола Варвара положила детей спать и только хотела было идти запирать на засов ворота, как вдруг услышала громкий топот, потом в дом ворвался Смирной-Отрепьев. Пререведя дыхание, он вытер тыльной стороной ладони слезы и произнес:
– Горе посетило наш дом, Варя.
– Что случилось?
– Богдан… мертв, – последнее слово далось ему с трудом, – зарезан в пьяной драке каким-то литвином в одном из московских кабаков.
– Господи, сохрани, – перекрестилась женщина и бессильно упала на стул.
Смирной присел с ней рядом и, положа руку ей на плечо, тихо произнес:
– Крепись, Богдана больше не вернуть, а тебе еще малых поднимать на ноги нужно.
Варваре стало еще грустнее от этих слов. И хоть супруг был пьяницей и разгельдяем, но все же хоть какая-то поддержка была, а теперь и ее нет.
Юшка, слыша весь разговор за дверью, не мог сдержать слез. Он тихо плакал, пока дядя оставался подле матери, а когда тот ушел, сразу вышел из укрытия и, подойдя к женщина, крепко прижался к ее коленям. Варвара прижала сына к себе и принялась целовать его светлые волосенки, время от времени приглаживая их рукой.
– Не плачь, мой сладенький. Сыночек мой любимый. Солнышко мое ненаглядное. Не плачь.
После похорон Юшка был сам не свой. Ходил из угла в угол, всматриваясь все время на входную дверь, будто бы ожидая появления Богдана. Мальчик тяжело переживал утрату отца, которое любил больше, чем кого бы то ни было. Одно воспоминание за другим вставало в его памяти: вот отец берет его на руки, вот играет с ним, вот идут они вместе по дороге к реке, где мужчина научит сына плавать. Вспоминая это, Юра садился в углу и тихо плакал, дрожа всем телом, понимая, что больше никогда вернет то счастливое время.
Несколько лет спустя…
Подрастая, Юра постепенно утратил воспоминания об отце, которое затерялось где-то во времени, в далеком детстве. Его воспитанием занялась мать, научив его всему, то знала сама. Благодаря ей, мальчик познал грамоту, начал читать Священное Писание. Но то была маленькая крупица, которая не удовлетворяла любопытство смышленного мальчика, который оказался гораздо умнее и способнее своего младшего брата.
Помимо этого, в Юре начали проявляться задатки командира, когда он вместе с остальными мальчишками устраивали всевозможные игры. Юшка, по росту самый маленький из всех, оказался самым влиятельным: его слушались и делали то, что он велел.
Когда Юре наступило одиннадцать лет, по всей стране прокатилась волна горя. В Угличе умер младший десятилетний сын Ивана Грозного и его седьмой жены Марии Нагой. Борис Годунов и его окружение свидетельствовали, будто мальчик зарезал сам себя во время очередного приступа эпилепсии, которой страдал с самого рождения. Но те, кто жил в Угличе, категорически были против такой версии, будто бы царевич умер в результате падучки. Но, самое главное, почему-то многие свидетели, будучи неподалеку от того места в тот злополучный день, бесследно исчезли. Что бы это могло означать? И зачем перед трагедией сын дьяка Михаила Битяговского, Даниил вместе со своим товарищем Никитой Качаловым ездили в Москву (некоторые утверждали, что они ездили отпустить грехи у духовника Бориса Годунова). А после смерти Димитрия царь Фёдор поручил расследовать Борису Годунову, который так его провел, что не осталось никого в живых из тех, кто мог что-то знать или видеть.
Народ оплакал смерть малолетнего царевича, которого похоронили в Спасо-Преображенском соборе, после чего начал думать: то же будет дальше, кто следующим сядет на престол, если нынешний царь Фёдор не имел потомства?
Но никто не знал, какие события нагрянут на русские земли.
Минуло три года. Юре исполнилось четырнадцать лет – еще не мужчина, но уже не мальчик. Из маленького белукурого ребенка он превратился в темно-рыжего юношу с синими глазами, белой кожей. Юрия нельзя было назвать красавцем, которым восхищались жители Древней Греции и Рима. Некоторые считали его даже некрасивым, безобразным, видя недостаки во внешности: как-то две бородавки на лице и одна рука короче другой. Но если не акцентировать на них внимания (у всех нас есть минусы), то было видно, что Юрий достаточно симпатичный, миловидный молодой человек, правда, роста небольшого, ну это уже мелочи.
