Георг Эберс - Невеста Нила

— Ты говоришь таким тоном, как будто не одобряешь этих почестей, — заметил Гашим.

— Как тебе сказать? — пожал плечами герменевт. — Орион, во всяком случае, единственный сын самого известного человека в стране.

— Но разве он не обещает сделаться таким же, как его отец?

— Конечно, обещает! — воскликнул проводник. — Мой брат священник, старшина здешнего высшего училища, был наставником Ориона и говорит, что ему никогда не случалось видеть юноши столь необыкновенного ума. Учение давалось мальчику легко, однако он был прилежен, как сын бедняка. По словам Марка, Орион будет славой и гордостью своих престарелых родителей, своих сограждан и всего Мемфиса, но я не одобряю в нем одной черты характера и заранее говорю, что женщины вскружат ему голову и доведут юношу до гибели. У него прекрасная наружность — он еще более статен, чем Георгий в молодые годы, — и молодой человек пользуется этим. Стоит Ориону увидеть хорошенькое женское личико, а они постоянно попадаются ему на дороге…

— И повеса тотчас готов увлечься красоткой, — перебил со смехом мусульманин. — Ну, это беда еще невелика!

— Нет, господин! Даже мой брат, живущий теперь в Александрии и по-прежнему слепо любящий своего бывшего воспитанника, говорит, что женщины не доведут до добра Ориона. Если он не исправится, то будет все дальше и дальше уклоняться от заповедей Божьих и повредит своей душе. Между тем соблазны окружают его на каждом шагу. Благородный дар красоты и привлекательности погубит сына Георгия; я не желаю ему зла, однако мне кажется…

— Ты видишь все в мрачном цвете и судишь слишком строго, — возразил старик. — Молодежь…

— Даже молодежь, — возразил проводник, — по крайней мере христианская, должна обуздывать свои страсти. Я сам готов отдать душу за красавца Ориона; этого малого нельзя не любить; когда встретишь его и он тебе поклонится, так весь просветлеешь от радости. То же самое чувствуют к нему тысячи мемфитов, а про женщин и говорить нечего. Но, несмотря на доброту юноши, из-за него пролито немало слез. Однако наш молодец легок на помине! Вот он, посмотри!… Остановись!… Эй люди, остановитесь! Ты не будешь сожалеть о минутной задержке, господин — на Ориона стоит полюбоваться.

— Красивая четверка лошадей там, у высоких садовых ворот, принадлежит ему?

— Да, у него отличные паннонские рысаки, привезенные недавно в Египет, быстрые, как стрела, и притом… Ах какая досада, теперь они исчезли за оградой! Впрочем, ты должен видеть их со своего высокого дромадера. Молоденькая девушка рядом с Орионом — дочь вдовы Сусанны, которой принадлежат этот сад и красивый дворец за деревьями.

— Великолепное имение! — воскликнул араб.

— Еще бы, — отвечал мемфит, — сад доходит до самого Нила, и как он прекрасно обработан!

— Не жил ли здесь прежде торговец зерновым хлебом Филамон?

— Конечно! Он был мужем Сусанны и, говорят, женился на ней уже немолодым. У них всего одна дочь, самая богатая наследница в нашем околотке; несмотря на свои шестнадцать лет она очень мала ростом, как видишь. Но это понятно: ее отец слишком поздно вступил в брак. Однако девушка миловидна и весела и при этом изумительно проворна.

— Действительно, она скорее похожа на ребенка, чем на женщину, но мне нравится ее грациозная, подвижная фигурка. Сын наместника… как его зовут?

— Орион.

— Черт возьми! — усмехнулся старик. — Ты сказал про него истинную правду. Таких юношей, как этот Орион, очень не много на свете. Какой рост! Как идут ему темные локоны! Таких детей обыкновенно балуют в детстве родные матери, а потом их примеру следуют и остальные женщины. Кроме того, у него умное, открытое лицо, отличающее недюжинную натуру. Жаль только, что он не оставил в Константинополе свое пурпурное одеяние с золотым шитьем. Такая одежда не подходит к несчастному, разоренному городу.

Мемфит погнал вперед своего ослика, но Гашим остановил его, привлеченный сценой, происходившей за оградой сада.

Он видел, как красавец Орион передал с рук на руки молодой девушке белую собачку с курчавой шелковистой шерстью, очевидно, принадлежавшую ему. Дочь Сусанны поцеловала хорошенького песика и потом обвила шею Ориона длинным стеблем травы, как будто снимая мерку. Тут молодые люди весело засмеялись, взглянули друг другу в глаза и начали прощаться. При этом девушка потянулась за цветами, росшими на каком-то редкой породы кустарнике. Торопливо сорвав с ветки два великолепных пурпурных колокольчика, резвушка подала их юноше, вспыхнув легким румянцем, и оттолкнула руку, которой он хотел поддержать ее за талию, когда она старалась дотянуться до вершины куста. Орион поднес к губам сорванные ею цветы, и ее свежее личико засияло счастьем.

Гашим искренне любовался этой сценой, как будто она воскресила в нем дорогие воспоминания прошлого. Его добрые глаза засветились веселостью, когда Орион с лукавой улыбкой шепнул что-то на ухо молодой девушке, а она с притворным гневом быстро ударила его по щеке былинкой травы и потом бросилась бежать, как дикая козочка, через лужайки и цветочные клумбы, не обращая внимания на зов юноши: «Катерина, дорогая, постой, куда ты?» Но плутовка стремглав умчалась к дому.

Продолжая путь со своим караваном, купец не мог забыть виденной им грациозной идиллии. Вскоре его перегнал на своей четверке Орион, и тогда араб пристально посмотрел на интересного юношу. Породистые паннонские лошади, колесница, украшенная серебряными фигурками, и старый возница представляли зрелище редкой красоты. Но когда Орион, медленно объехав верблюдов, погнал во весь опор своих горячих коней и вскоре исчез из виду в облаке пыли, лицо Гашима вдруг омрачилось; он подозвал к себе одного из молодых погонщиков и приказал ему поднять с пыльной дороги пурпурные цветы. Гашим видел, как юноша с недовольной миной швырнул их на дорогу.

— Твой брат говорит правду, — заметил араб, обращаясь к проводнику, — женщины опасны красавцу Ориону, и сам он сделает им немало зла. Мне жаль бедную малютку, которую я видел сейчас в саду.

— Дочь Сусанны? — спросил мемфит. — Но сын Георгия, вероятно, станет ее мужем. Матери молодых людей непременно сосватают их. Оба они богаты, а золото всегда тяготеет к золоту…

Слава Богу, солнце стоит уж над пирамидами! Помести своих людей в той обширной гостинице, ее хозяин человек честный, а во дворе достаточно тени.

— Что касается верблюдов и слуг, — отвечал купец, — то они могут здесь отдохнуть. Я же с проводником каравана и некоторыми из моих спутников немного подкреплюсь ужином, а потом ты проводишь нас к наместнику, мне нужно с ним поговорить. Теперь уже довольно поздно…

— Это не важно! — воскликнул египтянин. — Мукаукас охотнее принимает просителей по вечерам в такую жаркую погоду. Если ты имеешь к нему дело, то мне очень легко провести тебя к Георгию. Домоправитель Себек немедленно доложит о тебе, если ты не пожалеешь нескольких золотых. Этот человек также мне родственник. Пока вы отдохнете здесь, я съезжу к наместнику и привезу вам точный ответ.

Гостиница, где расположился Гашим со своим караваном, стояла близ дороги, на холме, окруженном пальмами. До разрушения языческих древностей в нильской долине здесь помещался храм Имхотепа [7], египетского эскулапа, благодетельного божества врачебной науки.

В городе мертвых Имхотеп также имел своих почитателей. Здание было наполовину разрушено, наполовину занесено песками пустыни, до тех пор пока один предприимчивый трактирщик не купил за дешево живописный храм с примыкавшей к нему рощей. С тех пор гостиница переходила из рук в руки; к каменному зданию приделали деревянную пристройку для приема путешественников, а в пальмовой роще, доходившей до набережной реки, были выстроены стойла и загоны для скота. Все это, вместе взятое, напоминало скотный рынок, и действительно сюда являлись мясники и торговцы лошадьми.

Пальмовая роща, одна из немногих оставшихся вблизи города, привлекала к себе жителей Мемфиса для прогулок. У самой реки трактирщик поставил скамейки и столы, а в маленькой бухте, примыкавшей к его владениям, всегда были готовы лодки для катания. Старые дома, некогда отделявшие это место от большой дороги, давно разрушились и были снесены. Теперь рядом с гостиницей производились обширные работы. Сотни людей под надзором арабских надсмотрщиков разбирали громадные развалины времен Птолемеев; они лежали приблизительно в двухстах шагах от пальмовой рощи. Большие, прекрасно обтесанные плиты известняка и мрамора, а также высокие колонны, поддерживавшие крышу храма Зевса Мемфисского, несмотря на полуденный зной грузили на подводы, запряженные быками, и свозили к реке, откуда их переправляли на плотах к восточному берегу Нила.

Здесь полководец и наместник калифа Амру строил себе новый дворец. С этой целью сюда свозили материалы из разрушенных идольских капищ, где находились не только прекрасно отделанные твердые камни, но также греческие колонны всех ордеров, которые снова шли в дело. Арабы не пренебрегали ничем и без разбора пользовались при постройке своих мечетей плитами и колоннами христианских церквей и языческих капищ.