Крестить Русь по католическому обряду? Да пожалуйста, экая безделица! Вот стану царем, так сразу всех и покрещу. Костелов понастрою, монастырей – францисканцев, бенедиктинцев, цисцерианцев… Кажется, всех перечислил.
Хорошие вроде бы слова, приятные… Однако слишком уж легко произнесены. Сказал – словно бы отмахнулся – и тут же попросил денег.
Присутствовавший при встрече Лавицкий даже поперхнулся от такой наглости, но все добросовестно перевел – самозванец хорошо говорил по-польски и по-немецки, а вот ни латыни, ни итальянского не знал.
– Денег? – Рангони с улыбкой почесал затылок. – Хорошо, вы получите деньги. Но – только после благословления Папы. Если позволите, я напишу грамоту с ваших слов. Относительно утверждения в Московии католической веры. Думаю, дело не ограничится одними аббатствами и церквями, со временем в Русии можно будет открыть университет, и даже не один.
– Насчет университетов – очень хорошая идея, – неожиданно улыбнулся Дмитрий. – Русский народ от природы умен, но ему так не хватает просвещения!
– Вот. – Рангони тщательно присыпал песком чернила, чтобы скорей высохли, и, подув на грамоту, протянул ее самозванцу. – Прошу поставить подпись… ваше величество.
Дмитрий кивнул с таким истинно царским достоинством, что у нунция вдруг ни с того ни с сего закралось подозрение: а что, если этот приятный молодой человек и в самом деле истинный русский государь, чудесно спасшийся сын Иоанна Грозного?
«In Perator Demeustri», – коряво вывел гость вместо правильного написания – Imperator Dimitrius.
Рангони подавил ухмылку – в конце концов, какая разница, как именно подписывается само… нет, будем считать – царевич? Главное, чтобы потом выполнил обещанное. Если ему повезет, если все сложится, если… Дева Мария, как много «если»!
– Я буду молиться за вас, друг мой, – сворачивая грамоту, вполне искренне пообещал нунций. – За вас и за успех вашего предприятия.
– Молитвы – хорошо, – немного цинично улыбнулся Дмитрий. – Но хотелось бы получить и деньги.
Рангони кивнул:
– Часть дукатов я смогу выдать вам уже сейчас.
– И вы не прогадаете, сеньор! – с непоколебимой уверенностью в успехе воскликнул самозванец.
Гм-гм… самозванец ли? Хотя документы свидетельствовали…
Нунций лично проводил гостя до самого порога и, вернувшись, подозвал Лавицкого:
– Кажется, вы еще что-то нашли? Больно уж довольный у вас вид.
Иезуит поклонился:
– Вы, как всегда, правы, монсеньор. Верные люди доставили мне одну вещь.
Лавицкий расстегнул висевший на поясе кошель:
– Это список с грамоты князя Адама Вишневецкого, год назад записанной им со слов самозванца. Вам перевести?
– Да, пожалуйста…
Иезуит принялся негромко читать список, временами запинаясь, уж больно неразборчиво было написано, видать, тот, кто копировал грамоту, очень спешил, опасаясь вызвать гнев всемогущего магната.
– Так-так. – Внимательно выслушав, Рангони сложил на груди руки. – Занятное чтение. Обратите внимание, Лавицкий, как подробно Дмитрий описывает жизнь царского двора в Угличе, однако, как только речь заходит о конкретных обстоятельствах его чудесного спасения, больше никаких подробностей, все размыто, расплывчато, туманно. Вот Дмитрий говорит о том, что его спас какой-то воспитатель – какой? Как его звали? Как звали того мальчика, на которого якобы подменили царевича? Нет ответа! Никаких имен. Ничего конкретного. Пожалуй, этот список работает на версию о том, что Дмитрий никакой не царский сын, а все же самозванец. Дайте-ка его сюда, Лавицкий. Приложу к тем вашим грамотам, что уже имеются. Ума только не приложу, что с ними делать? Отправить в Ватикан вместе с подписанной самозванцем грамотой и подробнейшим донесением? Впрочем, к чему плодить лишние сущности? Его святейшество Папа Климент вовсе не глуп и весьма, весьма подозрителен. Боюсь, его подозрительность только усилится после прочтения собранных вами доказательств самозванства. И никакой помощи Дмитрию Папа не окажет, ни материальной, ни – что не менее важно – моральной. А выгодно ли это святому престолу, а?
– Думаю, что нет, монсеньор, – усмехнулся Лавицкий. – Самозванец наш юный друг или нет – дело десятое. Особенно если он добьется успеха.
– А вот в этом случае, сын мой, эти документы станут опасны, очень опасны! – Нунций возбужденно всплеснул руками, так, что тени от рукавов его сутаны дернулись на стене, словно крылья исполинской птицы. – Опасны – но необходимы. В том случае, если новый русский государь вдруг попытается забыть все свои обещания. Впрочем, усесться на московский трон – дело далеко не быстрое, даже при поддержке магнатов, а до тех пор компрометирующие Дмитрия документы нам вряд ли понадобятся. Куда же их деть – вот вопрос! В Ватикан? Нет. Усиливать подозрительность Папы нет никакой необходимости, так?
– Все так, монсеньор. – Лавицкий неожиданно улыбнулся. – К тому же у меня появилась вдруг одна мысль… Мы ведь давно с вами дружим, не так ли?
– Ну-ну? Говорите, к чему вы там клоните?
– Да ни к чему, собственно, не клоню, – хитро прищурился иезуит. – Просто хочу напомнить очевидный факт: в случае успеха… гм… предприятия какие-то там Мнишеки получат Новгород, Псков, деньги… А ведь мы с вами ничем не хуже Мнишеков, монсеньор! По крайней мере, уж куда как честней и порядочней.
– Совершенно с вами согласен, сын мой! Так вы думаете, стоит…
– Стоит, монсеньор. Но не сейчас, после.
Рангони вновь задумался. Лежащие на столе документы – доказательства самозванческой интриги – вдруг показались нунцию свернувшимся клубком ядовитых змей. Могут ужалить врага, а могут – и своего хозяина. Держать их при себе опасно, очень опасно – кто знает, не дошли ли уже слухи о них до Мнишека или Вишневецких? Кто сможет поручиться?
– Никто, – хмуро признал Лавицкий. – В имении Адама Вишневецкого совсем недавно без вести пропал слуга. Тот самый, что переписал для нас свиток… Если он был подвергнут пыткам по приказу князя… Я не поручусь за нашу безопасность, монсеньор, тем более – за безопасность принадлежащих нам вещей. У Вишневецких много денег, очень много, вполне хватит, чтобы подкупить всех наших слуг. И ведь не узнаешь, кто именно подкуплен. С виду – вполне предан, а на самом деле только и ждет, чтобы вонзить кинжал в спину.
Нунций непроизвольно поежился – слишком уж эмоционально говорил Лавицкий. Кинжал в спину – ну, надо же выдумать! Кто о чем думает, тот и… Впрочем, этому хитрому иезуиту можно доверять, с оглядкой, правда. Уж слишком многое их теперь связывает! И сильнее всего – общая тайна. Бумаги, грамоты! Куда б их только деть, разрази дьявол?
Мысленно помянув дьявола, Рангони тут же перекрестился на висевшее над камином распятие:
– Предчувствую, за бумагами наверняка скоро начнется охота. Больно уж многим они нужны: Вишневецким, Острожским, Мнишекам – чтобы уничтожить, шведам и русским – чтобы предать огласке. Таким образом, мы с вами меж двух огней, сын мой.
– Грамоты надо немедленно спрятать!
– Так-так…
– В каком-нибудь отдаленном аббатстве, не в Польше… и не в Ватикане.
– Ну-ну, продолжайте, Лавицкий! Вижу, у вас что-то есть на примете.
– Есть, монсеньор. – Иезуит с улыбкой развел руками. – Признаюсь, я уже думал над этой проблемой. Преданный мне человек давно собирается совершить паломничество в один из нормандских монастырей…
– Нормандия? – удивленно перебил нунций. – Почему именно Нормандия?
– Он там родился, монсеньор.
– Но ведь это же почти край света! И как мы, в случае необходимости…
– Нормандия вовсе не так далеко, – на этот раз перебил Рангони Лавицкий. – И если плыть по морю… Неделя! Всего неделя, а при благоприятных погодных условиях и того меньше. Правда, мой человек, чтобы не привлекать внимания, отправится в паломничество пешком. Не один. С верными людьми.
Нунций недоверчиво хохотнул:
– Я смотрю, у вас все люди – верные, а, Лавицкий?
– Брату Гилберту – так его зовут – я вполне доверяю. И мое доверие он уже не раз оправдывал.
– Я должен говорить с ним!
– Да, монсеньор. – Лавицкий встал с кресла и поклонился. – Я представлю вам брата Гилберта сегодня же. Но… лучше не здесь.
– Естественно, не здесь! – Рангони взмахнул рукой. – Сейчас наброшу плащ, и отправимся – ведь уже темнеет.
– Как вам будет угодно, монсеньор.
Встреча произошла на постоялом дворе, близ небольшой деревянной церквушки Святой Инессы, что располагалась почти на самой окраине города. Впрочем, и отсюда был виден Мариацкий костел и здания коллегий университета. Рангони непроизвольно улыбнулся – свет католической учености имел прочные позиции в Польше.
– Прошу сюда, монсеньор. – Лавицкий жестом показал путь.
Задний двор, заставленный возами с рыбой и кожами, большая куча навоза, около которой, чертыхаясь, возились бородатые мужики с вилами. Узенькая, с резными перильцами лестница, ведущая на галерею. Такая же узкая дверь.
