– Входите… Сейчас я зажгу свечи.
Послышался стук кресала – Лавицкий высекал огнивом искру. Наконец потянуло паленым… Зажглись три свечи в бронзовом подсвечнике, стоявшем на небольшом столе. Ярко, нестерпимо ярко, так, что на миг стало больно глазам! Или – это просто с непривычки, с темноты?
– Ну, и где ваш брат Гилберт? – недовольно осведомился нунций.
– Ожидает за дверью, монсеньор.
– За дверью? Ну так пусть войдет!
– Войди, брат!
Скрипнула дверь, и на пороге возникла высокая фигура в коричневатой рясе бенедиктинца с накинутым на голову капюшоном.
– В помощь вам святая дева Мария, – откинув капюшон, низко поклонился монах. Высокий, мускулистый, сильный. Молодой – вряд ли старше тридцати. Рангони с любопытством всмотрелся в угрюмое, даже несколько фанатичное лицо. Квадратный волевой подбородок; крупный, с горбинкой нос; кустистые, нависшие над глубоко запавшими глазами брови. Тонкие, пожалуй, слишком тонкие для столь широкого лица, губы усиливали впечатление мрачной силы, чему способствовала и прическа монаха – тот был абсолютно лыс.
– Ты звал меня, брат, – посмотрев на Лавицкого, негромко промолвил монах. – Я пришел.
– Я хочу разрешить тебе паломничество, брат Гилберт, – улыбнулся иезуит. – То самое, о котором ты очень просил.
В глубоко запавших глазах монаха промелькнула на миг бурная радость. Промелькнула и тут же погасла – брат Гилберт, несомненно, умел владеть собой.
– Да благословит тебя Господь, брат! – Монах поклонился. – Я готов отправиться в путь хоть сейчас.
– Отправишься, – усмехнулся Лавицкий. – Заодно – выполнишь мое поручение.
– Приказывай. И не сомневайся в успехе!
Иезуит перевел взгляд на нунция, и тот поставил на стол небольшую шкатулку:
– Эту вещь надо надежно спрятать в одном из аббатств Нормандии. И оставаться рядом, присматривать, ожидая посланца.
– Не такая уж и трудная задача, брат… э…
– Можешь называть меня – монсеньор.
– Монсеньор?!
– Именно. – Лавицкий строго взглянул на монаха. – Подробные инструкции получишь от меня позже. Помни – за то, что находится там, – он кивнул на ларец, – ты отвечаешь даже не головой – душою!
– Я исполню все! И так, как будет приказано. – Монах снова поклонился.
– Ты француз? – неожиданно спросил Рангони по-французски.
– Да, француз.
– Тогда почему – Гилберт? Лучше зваться – Жильбер!
– Именно так меня и зовут братья, монсеньор.
– Ты бенедиктинец?
– Я служу ордену Иисуса! – с затаенной гордостью ответил монах.
– И, видит Бог, служит неплохо, – с улыбкой пояснил Лавицкий.
– Что ж. – Рангони тоже улыбнулся. – Ты произвел на меня неплохое впечатление, брат Жильбер. Ступай же и исполни все в точности. Знай, ты получишь за это сторицей не только на том свете, но и на этом. Думаю, несомненно найдется монастырь, которому потребуется именно такой аббат, как ты, брат!
Монах с достоинством поклонился и, испросив разрешения, поцеловал руку нунция.
– Благословляю тебя, брат! – на прощанье перекрестил его Рангони. – И да поможет тебе Святая Дева.
Шаги удаляющегося монаха застучали по лестнице.
– Я передам ему ларец утром, вместе с инструкциями, – тихо пояснил иезуит. – Брат Жильбер – верный человек и исполнит все в точности.
– Не сомневаюсь, брат. А что за аббатство ты подобрал?
Оглянувшись на дверь, Лавицкий нагнулся к самому уху нунция, прошептал.
– Ого! – изумился Рангони. – Поистине, этот монастырь – самая неприступная крепость из тех, что я знаю! Да благословит нас Иисус, аминь!
– Аминь, – негромко повторил Лавицкий.
Грузно спрыгнув с лестницы, брат Жильбер накинул на голову капюшон и быстро пошел к воротам. Какой-то бородач, из тех, что возились с навозной кучей, метнул ему вслед быстрый взгляд и, что-то бросив напарникам, крадучись зашагал следом…
А папский посол, монсеньор Александр Рангони, вернулся домой в приподнятом настроении. Слава Пресвятой Деве, дело, кажется, сладилось – компрометирующие «ин ператора» документы будут находиться в столь хорошо укрепленном месте, что лучше и желать нечего! И, в общем-то, не столь уж далеко. Нунций закрыл глаза, представив себе неприступные скалы, беснующиеся волны и ветер, пронизывающий и злой. Да-да, именно так: скалы, волны и ветер. Волны и ветер.
Глава 1
Дружеские предложения
Когда окоем
Мы, как жемчугом,
Расцвечиваем стихами,
Пусть тот, кто живет,
Не зная забот,
Не скалит зубы над нами.
Шарль Кро. «Дуракам»
Май 1604 г. Париж
Иван сдвинул шляпу на затылок, а затем, подумав, кинул ее в траву. Крупные капли пота тараканами сползали по лбу, текли по щекам и шее. Совсем по-летнему, немилосердно палило солнце, на блекло-синем небе ни облачка, ветки вязов, росших у самых стен аббатства, застыли недвижно в знойном полуденном мареве – ни ветерка, ни малейшего дуновения, даже листья – и те не шевелятся. Жарко.
– Оп! – Жан-Поль играючи подбросил вверх шпагу и, ловко поймав ее за эфес, шутливо поклонился Ивану. – Продолжим, месье?
Иван стиснул зубы и улыбнулся:
– Продолжим!
Кажется, ни жара, ни сам черт не брали этого хитрого нормандца – Жан-Поля д’Эвре – потомка измельчавшего и обедневшего дворянского рода. Жилистый, худой и верткий, Жан-Поль не очень-то походил на потомков викингов – нормандцев, скорее являл собой тот чистый тип француза, что так любят описывать путешественники. А вот волосы его – белые, словно выгоревший на солнце лен, – вот они-то как раз и были вполне нормандскими, северными, чем Жан-Поль очень гордился.
– Ну, Жан? – Нормандец улыбнулся, выписал в воздухе свое имя кончиком шпаги. – Хочу показать тебе еще пару приемов. Хотя ты недурно фехтуешь, недурно для поляка или русского… Но – не для француза, мой друг! А ну, готовься к атаке! Оп-ля!
Молнией сверкнул клинок. Раз-два… Чуть подавшись назад, Иван едва успел отразить натиск и тут же сам ринулся в атаку, стараясь выбить оружие из рук насмешливого соперника. Смейся, смейся, Жан-Поль! Не так-то легко вывести из равновесия русского служилого человека, с детства знакомого с оружным боем.
Раз! Длинный выпад…
Два! Укол…
Нет, мимо! Увернулся-таки чертов нормандец.
– Стоп, Жан!
Д’Эвре опустил шпагу и покачал головой:
– Ты хорошо бьешься, но почему-то забываешь о кинжале в своей левой руке! Отбивай удары не только шпагой… Тут целый простор для разного рода комбинаций, сказать честно, даже я знаю далеко не все, хотя и посещал фехтовальную школу, да и мой покойный батюшка тоже кое-чему меня научил.
– Plus lentement, s’il tu plait. – Помотав головой, Иван выдавил из себя французскую фразу. – Помедленнее, Жан-Поль. Все ж таки я еще не настолько хорошо знаю французский, чтобы понимать все, что ты только что протрещал.
– Ага, понял. – Нормандец кивнул. – Я говорю – почему ты не пользуешься кинжалом?
– Забываю, – честно признался Иван. – Знаешь, у себя на родине я привык действовать палашом, саблей… шпагой как-то не приходилось, лишь чуть-чуть пробовал. И вот эта пара, «шпага – кинжал», пока вызывает у меня затруднения.
Жан-Поль расхохотался и хлопнул приятеля по плечу:
– Не переживай, Ив-ван, ты очень понятливый ученик. К тому же и учитель у тебя – хоть куда!
Нормандец с притворной гордостью выпятил грудь:
– Сказать по секрету, ты бьешься куда лучше своих друзей – Ми-ти и Про-хо-ра… О, у вас, русских, такие трудные имена!
Иван утер пот рукавом рубахи.
– О! – Жан-Поль отбросил в сторону шпагу и вытянулся на траве, раскинув в стороны руки. – И в самом деле – жарко. Вот что, Ив-ван… А давай не пойдем сегодня на лекцию! Ну его к черту, этого занудливого богослова Мелье! От его муторных речей мне почему-то всегда хочется спать.
– Мне тоже, – улыбнулся Иван.
– Вот видишь! – обрадованно встрепенулся нормандец. – Так прогуляем?
– Хм… – Иван задумался.
Прогуливать лекции в университете, конечно же, не хотелось, не для того их послал во Францию государь Борис Федорович… Впрочем, не их послал, а совсем других юношей, вместо которых – так уж вышло – уехали Иван с друзьями. Волею обстоятельств, спасаясь от страшного предательства и смерти. Французский посланник Андрэ де ля Вер был очень доволен юношами и честно доставил их в Париж, пред очи короля Генриха – Анри, как называли своего властелина французы. Бородатый и волосатый Генрих оказался весьма смешливым и склонным к решительным действиям, враз определив ребят в Сорбонну, как и просил царь Борис в сопроводительной грамоте. И вот уже с осени Иван, Прохор и Митрий – студенты юридического факультета Сорбонны. Владевший французским языком Митрий еще в пути обучал говорить сотоварищей, в чем преуспел, по крайней мере, в отношении Ивана. Что же касается Прохора – бывшего молотобойца и знатного кулачного бойца, – то тому иностранная речь давалась с большим трудом, что, впрочем, отнюдь не мешало ему подмигивать зеленщицам, цветочницам и прочим парижским «les femmes», добиваясь вполне определенных успехов.
