Александр подошел к девушке и, улыбаясь, протянул ей цветы:
— Вам нравится?
— Да.
— Я рад.
— Вы меня опять не поняли. Да, я стану вашей женой.
— Правда?! Правда, да?! — Александр хотел, было обнять ее, но, вспомнив, в каком он виде, сразу же отступил.
— Ура! — Крикнул Иван. — Теперь-то, наконец, у меня будет брат. — Надо побыстрее рассказать папеньке с маменькой.
— Эй, подожди, — остановил его Александр. — Я должен сам поговорить с Владимиром Ивановичем.
— Это уж, точно, — еле слышно произнес Андрей.
Кажется, из всех присутствующих только он и его сестра не были довольны происходящим.
Александр поспешно оделся и подошел к Лизе:
— Давай, прямо сейчас, к вам поедем.
— Нет. Сегодня папеньки не будет до вечера. Приезжай завтра. А цветы, мне очень нравятся, только живые, когда они растут и радуют окружающих, — прошептала она, прижимая букет к груди.
* * *
Солнечным летним ранним утром большая группа всадников собралась на опушке Булонского леса. Породистые красавцы скакуны с нетерпением поглядывали из стороны в сторону, тряся своими пышными гривами. На фоне мужских темных охотничьих костюмов яркие платья дам, выглядели несколько странно. В толпе слышался веселый и громкий смех и разговоры, разговоры, разговоры, которые становились тем громче, чем громче их заглушал собачий лай.
Роман Александрович с интересом наблюдал за всем этим действием. И все это казалось ему странным и нелепым. Ему уже доводилось бывать на охоте во Франции много лет назад, еще до революции. А сейчас все происходящее казалось ему пародией на ту старинную французскую охоту, пропитанную традициями и веками. Собравшиеся здесь, в большинстве своем, не имели ни малейшего представления об охоте, и что вообще следует делать. Это была очередная попытка Наполеона соединить старую и новую аристократию, протянуть хрупкий мостик между старой и новой Францией.
Бывший русский посланник, а теперь, после приезда графа Толстого, просто гость французского императора, находился в компании послов иностранных держав вместе с хозяином французской внешней политики князем Талейраном. Легкая улыбка застыла на его губах, когда, делая вид, что слушает собеседников, он поглядывал по сторонам. На самом же деле лишь обрывки их слов долетали до сознания князя и, не видя в этом бессмысленном и пустом разговоре ничего интересного, он вскоре вообще перестал вникать в смысл их разговора. Его взгляд бегло скользил от одной женщине к другой, но не находя то что искал, на них не задерживался. От этого занятия его отвлекла рука Талейрана, которая легла на повод лошади русского. Его высочество вздрогнул от неожиданности и недовольства. Это легкое мгновение, когда Талейран держал за повод скакуна, показалось князю унизительным и неприятным. Чувства русского никак не отразились на его лице, и когда он взглянул на французского министра, его взгляд был приветливым и внимательным. Но Талейран ничего не говорил, он просто смотрел мимо Романа Александровича и улыбался. Стоявшие рядом, кажется, ничего не замечали, и продолжали свой разговор. Его высочество немного развернул коня и посмотрел в ту сторону, в которую смотрел француз. И тут он увидел ее, ту, которую искал и ради которой, собственно, здесь сегодня и появился. Она ехала рядом с молодым человеком, высокомерно и надменно, поглядывавшим на толпу. Она резко выделялась среди других женщин в своем темном зеленом костюме для верховой езды, пренебрегая дамским седлом и расположившись на лошади по мужски. Ее наряд скрашивала шляпка с красивыми зелеными перьями. Она раскланивалась со знакомыми и тепло и приветливо улыбалась каждому. Ее спутник же, наоборот, с неприязнью смотрел на окружающих. Когда ее взгляд встретился с взглядом его высочества, она насмешливо улыбнулась и слегка склонила головку в приветливом жесте. Ее насмешка задела князя и поэтому, холодно поприветствовав графиню легким поклоном, Романов отвернулся. Лицо не выражало никаких эмоций, и лишь руки, нервно сжимавшие и разжимавшие поводья, выдавали всю степень волнения и раздражения. Охота не начиналась. Все ждали императора. Вскоре он появился, как всегда в скромном военном мундире в окружении пышной разодетой свиты. И как всегда среди этого великолепия, выделялся маршал Мюрат, так и несостоявшийся противник Александра Романова. К удивлению Романова, знавшего, что император не очень хороший наездник, Наполеон не плохо держался в седле, проезжая мимо своих подданных и отвечая на приветствия. Роман Александрович взглянул на графа Толстого, стоявшего рядом. Видя его плотно сжатые губы и неприязненный взгляд, брошенный на императора, совсем не трудно было догадаться, о чем сейчас думал русский посол. Желая хоть как-то выплеснуть свое раздражение, совсем недавно вызванное Марией де Бофор, колкие ироничные слова уже готовы были слететь с губ его высочества. Но император был уже близко, и князю пришлось опять изобразить светское выражение лица человека всегда довольного всем происходящим и поприветствовать того, кто по своему рождению был ниже его, так же, как он приветствовал своего императора.
— Господа, я рад, что вы приняли приглашение и участвуйте в сегодняшней охоте, — любезно сказал Наполеон и, посмотрев на графа Толстого, обратился к нему. — Вам нехорошо, граф? Наверное, у вас в России другая охота?
— Я не понимаю, ваше величество, — выдавил из себя русский. Слово, ваше величество, далось ему не легко. — Я отлично себя чувствую.
— Просто вы так бледны, — участливо произнес император. Наполеон был очень любезен с русским послом. На самом деле он знал, что вовсе не болезнь причина плохого настроения графа, что все дело в личной неприязни, которую питал граф Толстой к Наполеону и Франции. Желание поставить русского на место, чтобы он не испепелял взглядом всех присутствующих, было велико, но ссориться сейчас с Александром из-за посла было бы совсем не кстати.
— Просто у графа разболелся зуб, ваше величество, — вместо Толстого ответил Романов.
— Ох уж мне эти зубы. Но может быть, если он так мешает радоваться жизни, его стоит вырвать? — Наполеон говорил мягко, не повышая голоса, но Романов уловил в нем некоторую угрозу.
— Возможно, — усмехнулся русский. — Но прежде, чем прибегать к таким решительным мерам, может быть стоит сначала попробовать его залечить?
Наполеон улыбнулся Романову:
— Жаль, что вы скоро уезжаете. Был очень рад знакомству. — Сказав это, Наполеон пришпорил коня и направился дальше. Его свита последовала за ним.
Роман Александрович подъехал к Толстому так близко, чтобы их никто не мог слышать:
— Граф, если вы и дальше с такой же злобой будете поглядывать на Наполеона, то он и правда решит вырвать вас, как больной зуб. Берегитесь, вы полностью в его власти.
— Почему я должен с ним раскланиваться? Он выскочка и узурпатор! — Раздраженно воскликнул Толстой.
— Потому, — Роман сделал паузу, — что он император Франции, а вы посол Российской Империи в этой самой Франции. И вы здесь для того, чтобы сохранить мир между нашими странами, а не раздувать вечно тлеющий огонь вражды. Так что сделайте одолжение — улыбайтесь!
— Улыбаться этому варвару?
— Варвару? — Романов рассмеялся. Он вспомнил, как Мария де Бофор совсем недавно наградила его таким же определением. — Варварами европейцы скорее считают нас — русских. Французы же, наоборот, считаются весьма цивилизованными и утонченными людьми. Так что вы зря клевещите на его величество. — Насмешливо протянул его высочество.
— Он корсиканец. С маленького дикого враждебного острова.
— М-да. Французы оказались всех умнее и проворнее, так как вовремя успели присвоить себе этот островок. И все же он француз. Француз так же, как все поляки, все равно русские. Или вы со мной не согласны?
— Насчет поляков или Наполеона? — Состорожничал Толстой.
— Вот с Наполеоном, Петр Андреевич, я вам советую вести себя точно так же, так же осторожно и внимательно. Взвешивайте каждое слово, прежде чем что-то сказать ему. Ну, в общем, вы понимаете. Наполеону не обязательно знать то, что вы о нем думаете.
— Конечно, ваше высочество. Я понимаю. Инструкции от императора я получил, — произнес граф с затаенной злобой.
Граф Петр Андреевич Толстой внимательно и долго смотрел на отъезжающего князя Романова. Как же он не любил этого человека, не любил и боялся. Граф не мог дождаться когда, наконец, его высочество покинет Францию и перестанет вмешиваться в его дела. Официально Романов передал полномочия посланника Толстому, и Наполеон, приняв верительные грамоты, признал графа послом Российской Империи. Фактически же Толстой не мог и шагу ступить без одобрения Романова. Тот по-прежнему продолжал играть ключевую роль, и Толстой чувствовал себя марионеткой, искусно управляемой кукловодом. Когда Петр Андреевич общался с дипломатами, его высочество не вмешивался в их разговор, и графу казалось, что он вообще их не слушает. Но тот не просто все слышал и замечал, но так же после отчитывал Толстого и давал собственные инструкции. Поэтому у графа были более чем достаточные основания, чтобы испытывать неприязнь к его высочеству. И эта неприязнь усиливалась каждый раз, когда он понимал, что ничего не может поделать. Роман Александрович Романов обладал огромной властью, и связываться с ним было бы величайшей глупостью. Вообще-то Романов был странным человеком, странным и непредсказуемым. Петр Андреевич никогда не понимал его. Человек гордый и надменный Романов время от времени не гнушался общением с простым людом. Однажды, на прием к императору, куда и дворяне-то не все допускались, он привел с собой крепостного. Догадаться о его принадлежности к данному социальному слою было не трудно: одетый в старую длинную рубаху, опоясанную кушаком, с обветренным лицом, мозолистыми руками и взглядом бесправного и приниженного человека, он сильно выделялся на фоне этого светского и блистательного общества. Роман Александрович вошел в зал, поприветствовал императора, на толпу же придворных даже не взглянул. Крепостной вошел за ним, дико озираясь по сторонам. В его взгляде читались затравленность и ужас. Его высочество подошел к роялю и велел музыканту удалиться. Крепостной сел за инструмент, опустил руки на колени и молчал. Император наблюдал за происходящим с любопытством, все остальные с недоумением и недовольством. Роман Александрович видя нерешительность крепостного, смотрел на него строго и испытывающе. Крепостной под давящим взглядом его высочества, словно очнувшись, положил руки на клавиши, и из инструмента полилась тихая и медленная музыка. По мере того, как проходило время, она все больше разрасталась и разрасталась и становилась все громче и громче, потрясая всех своим прекрасным и редкостным звучанием. В глазах крепостного уже не было затравленности и тоски, глаза его сверкали веселым и задорным блеском. Руки, словно существовавшие независимо от крепостного мужика, скользили по клавишам то, замедляя, то, убыстряя свой темп. В глазах придворных читалось удивление и изумление. Позднее стала известна причина этого поступка. Просто ранее этот музыкант, которому его высочество велел уступить место крепостному, вел себя заносчиво и Роман Александрович своим поступкам, указал музыканту на его место, принизив придворного музыканта до уровня крепостного крестьянина. Конечно же, крепостной не остался при дворе. Но ему повезло, и его высочество пристроил его учеником к известному музыканту. Да, наверное, у крепостного и, правда, был дар. Но сам факт, что его высочество Романов Роман Александрович, который лишь волею судьбы не стал императором, занялся поисками одаренного, но все же крепостного только лишь ради того, чтобы указать придворному музыканту на его место, выглядело странным и непредсказуемым. Подобный случай был не единичным. Много представителей не привилегированного класса было в окружении его высочества, людей, несомненно, особенных, умных, но безродных. Он охотно выслушивал их мнение по разным вопросам, но, приняв решение, никогда не отступал и не терпел возражений. Решение о мире и дружбе с Францией было принято самим императором, и всякие попытки посеять между двумя странами вражду и смуту, могли привести к непредсказуемым последствиям. Граф Толстой был приверженцем мира с Пруссией и настаивал на продолжении войны с Францией. Он получил четкие указания от императора, но так же неофициально, он получил инструкции от вдовствующей императрицы, которая вела совершенно другую политику. Роман Александрович, который всецело поддерживал политику императора, мешал графу Толстому осуществить замысел императрицы. Его высочество как будь-то, совсем и не собирался покидать Париж. Ведь граф Толстой не знал, что перед его приездом его высочество получил указание от императора, который рекомендовал наблюдать за российским послом, и только убедившись в его лояльности, отбыть в Россию. Так что своим непримиримым поведением граф только отсрочивал отъезд Романова.
