На глазах вождя Ревностных, наблюдавшего за побоищем с высокого валуна у подножия холма, его любимые бойцы один за другим покидали этот мир...
Ибо имя зелотов было – возлюбившие Бога, имя же римлянам – возлюбившие войну...
Латиняне не избежали огромных потерь и вынуждены были использовать последний резерв – десять турм тяжеловооруженной кавалерии, всего триста катафрак-тариев-клибанариев. До сего момента они обстреливали иудеев из луков. Зато теперь взялись за свои необычные копья, имеющие наконечники с обоих концов, сбились в кучу и, как окунь мальков, начали сглатывать небольшие отряды «ганна'им».
В отчаянии Иуда бросил против вражеской конницы две сотни своих отборных телохранителей. Герои Израиля прыгали на спины коней, подныривали под лошадей, вспарывая им брюхо, сбрасывали тяжеловооруженных катафрактариев из седел, опрокидывая за ноги[36], добивали беспомощно лежащих латников. И сами принимали смерть от наконечников копий, лезвий карг, конских копыт...
Предводитель Ревностных высился над схваткой и в оцепенении смотрел, как души его духовных чад нескончаемой вереницей шествуют в Шеол...
Что делать? Бежать, как десять лет назад?
Невозможно. Совесть не позволит. Или все же попытаться спасти жизнь, дабы поднять третье восстание?
Умереть в бою? И что это даст делу Господню?
«Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, чем мертвому льву.
Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению.
И любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем» (Еккл. 9:4—6).
«Если паду я сейчас ради погибшей рати своей, забыв о долге перед народом избранным, не настигнет ли меня в предсмертный миг горькое прозрение, не приду ли я к страшному выводу: «И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе...» (Еккл. 4:2)?
Воистину, «...человеку великое зло от того, что он не знает, что будет; и как это будет – кто скажет ему?» (Еккл. 8:6—7).
Никто, кроме Яхве, чье имя непроизносимо вслух.
Пусть решает Адонаи.
Иуда без колебаний схватил маленькую глиняную фляжку, висевшую у пояса. В ней бултыхался Напиток Испытаний, который Сыны Божьи принимают в самые ответственные моменты своей жизни.
Яхве Саваоф, бог воинств, теперь определит судьбу незадачливого полководца Иуды Гавлонита, не сумевшего стать вторым Иудой Маккавеем.
Прочитав молитву, вождь Ревностных сглотнул знакомое, отдающее вкусом священного гриба-мухомора питье, благоговейный страх перед которым никак не мог преодолеть, несмотря на святость этой жидкости.
Отбросив свой покрытый золотом церемониальный щит, он надел на руку привычным движением округлый щит с умбоном, зажал в левой ладони рукояти двух дротиков, а третий взял в правую руку.
Не дожидаясь, пока Яд Жизни овладеет его разумом и телом, прошептал славословие.
И с криком «Меч Господа и Гедеона!» в одиночку кинулся на римлян, добивающих его войско.
Неожиданные мысли роем невесть откуда прилетевших мух закружились внутри его черепной коробки.
Как странно... Из сорока семи прожитых лет Гавлонит посвятил войне тридцать четыре. Провел тренировочных схваток без числа. И все для того, чтобы по-настоящему сразиться лишь несколько раз. Дюжина нападений зелотов на царские отряды и караваны купцов, взятие Сепфориса, первая битва с легатом Гаем. Число убитых им супостатов едва ли превысит два десятка. Даже двух вражеских трупов на год жизни, проведенной на бранной стезе, не наберется. Римлян же, павших от его дланей, можно сосчитать по пальцам этих самых рук. А он-то мечтал устлать телами италиков всю Галилею! Может, только сейчас посчастливится прикончить не столько врагов, сколько он может, а столько, сколько он хочет?
Несмотря на эти странные думы, его напряженное тело, существующее будто независимо от головы, делало привычное богоугодное дело. Пользуясь тем, что множество легионеров сражались, даже не подозревая, что сзади появился новый противник, Иуда с наслаждением метнул в их незащищенные спины три дрота, обнажил меч и вступил в рукопашную, атакуя одиночек, предпочтительно – раненых.
Гавлонита не смущал собственный преклонный возраст – у эллинов гоплиты служили до шестидесяти лет. Чего не возьмешь молодым задором и выносливостью, добудешь разумным расчетом и опытом.
Надеялся он и на свою выучку, а более всего – на Адонаи и Напиток Испытаний. Это магическое средство придавало принявшему его Дух Господень. Последствия и результаты чуда, правда, бывали очень разными и не всегда приятными...
Оно могло погрузить человека в пророческий сон – и в беспробудный тоже...
Могло выпустить душу в свободный полет над миромолам. Жаль, что иной раз после возвращения душа становилась неизлечимо больной...
Могло сразу умертвить силача – или недужному вернуть здоровье...
Могло окутать эротическим экстазом, вызвав даже извержение семени, или уподобить бессильному евнуху на все оставшиеся годы...
Наконец, могло высосать все жизненные соки – или, наоборот, придать необыкновенную силу, скорость, выносливость, сотворить из обычного человека второго Самсона-Под воздействием Духа Господня пророк Илия, будучи далеко не юношей, пробежал перед колесницей царя Ахава, соперничая в скорости с лошадью, из Кармила в Изреель, а это путешествие в несколько часов (3 Цар. 18:46).
На Гавлонита чудесная жидкость тоже навела Дух Господень. Он претерпевал волшебные метаморфозы буквально на каждом шагу.
Шаг первый: он еще Иуда-человек, но уже налитый нечеловеческой силой.
Шаг второй: он Лев – символ колена Иуды.
Третий: он подобен сказочному существу с телом человека и духом льва.
Четвертый: он лев и плотью, и душой.
Пятый: он разъяренный царь зверей, который сейчас растерзает стаю паршивых, изнемогших в грызне волчишек...
«Слава Адонаи! Священное снадобье действует!» – промелькнула в голове еще одна мысль. Больше Гавлонит уже не думал, тело сражалось само собой, как было обучено»
Сбылось обещание трех наставников Иуды в бранном ремесле – Леонида, Пандеры и Гераклита: в рукопашной схватке их питомец одолевал один на один любого легионера.
Сокрушительный толчок щитом в тяжелый четырехслойный, из древа, кожи, полотна и железа скутум, с оттяжкой вниз. Уставшая рука римлянина невольно опускается, утомленные ноги подгибаются, изнемогший корпус теряет равновесие, залитое потом лицо открывается – и принимает на себя острие иудейского меча, направленное точно под налобник шлема!
Дважды омывшая клинок Галилеянина вражеская кровь не закалила оружие – оно сломалось, наткнувшись на черепообразную железную каску. С быстротою льва, избегающего бычьих рогов, вождь зелотов отпрянул назад, отбежал на полсотню шагов, огляделся. Увидел застрявшую в низком кустике махайру, которая выпала из длани мертвого еврейского ополченца. В мгновение ока Иуда схватил серп-секиру – и тут словно услышал голос покойного Леонида:
«Вдруг у тебя не окажется прямого меча? Что будешь тогда делать? Умирать из-за своей лени? Кстати, в схватке вне строя гоплит с махайрой вполне способен одолеть легионера с гладиусом».
Тридцать лет пришлось ждать, чтобы проверить, прав ли наставник. Иуда жаждал этой проверки. Разумом понимал, что все кончено, что войско Ревностных – уже полутруп, охваченный предсмертной судорогой. А душа не желала сдаваться и печалиться, она хотела рвать мягкие волчьи тела клыками и когтями, убивать, убивать...
Иуда прыгнул на устало ковылявшего к нему недобитого легионера, в чью каску он так неудачно попал, намеренно оставив щит сзади корпуса – редкая и для новичка ошибка. Не будь его соперник всего-навсего презренным иудеем, римский солдат не поддался бы на уловку. Однако его соперник был именно ничтожным евреем! И латинянин выбросил из последних сил руку с мечом вперед, стремясь пронзить не защищенную ничем, кроме брони, грудь глупца...
Иуда повернулся вправо, отставляя левую ногу назад и пропуская гладиус мимо себя, и одним взмахом серпа-секиры отрубил десницу зарвавшегося в своей надменности ненавистного чужеземца. Торжествовать победу некогда, сзади снова слышны звуки шагов. Ба! На него, оказывается, бежал, тяжело дыша, еще один италик! Судя по удлиненному гладиусу и посеребренному шлему, центурион. Слава Элохим, посылающему своему верному рабу в подарок волшебный меч из стали!
Отдельные мысли пробовали просыпаться в его почти уснувшем разуме. Словно песчинки в часах, они текли тонкой струйкой, но потом попадали в мельничные жернова, где перемалывались в пыль...
Отшагнуть вправо от смертельного лезвия... Вонзить в неприятельский скутум свой коготь – умбон щита... С размаха нацелить железный клык-махайру справа налево в шею, соблазнительно толстую выю жертвы, прикрытую только ремешком от шлема...
