Он был не один. Пинарий тоже присутствовал каждый день, и ничто не ускользало от его внимания. Однажды пополудни он отвел Потиция в сторону.
– Родич, это не может так продолжаться. Я думаю, тебе следует поговорить с Ремом, если, конечно, это не ты его настраиваешь.
– О чем ты говоришь, Пинарий?
– Пока я ничего не говорил Ромулу о моих подозрениях. У меня нет ни малейшего желания усугублять разногласия между близнецами.
– Выражайся яснее! – сказал Потиций.
– Хорошо. При строительстве этих оборонительных сооружений возникает много проблем. Между тем люди, которые этим занимаются, может быть, и не очень умелые мастера, и не семи пядей во лбу, но, с другой стороны, они не такие уж тупицы, не такие лентяи, чтобы всю дорогу отлынивать, и не такие уж трусы, чтобы бояться взять на себя ответственность за нечаянную ошибку. Однако ошибка накладывается на ошибку, а виноватым себя никто не признает. Ромул с каждым днем все больше раздражается, тогда как Рем все с большим трудом сдерживает смех. Небольшая безобидная проказа – это одно. Намеренное предательство – другое.
– Ты хочешь сказать, что кто-то саботирует строительство?
– Может быть, это и не злостное вредительство, а серия дурацких шуток или подначек, чтобы позлить Ромула. Однако вред от этих глупостей выходит за пределы допустимого. Ромула выставляют дураком. Его авторитет подрывается. Моральный климат строительства разрушается. За этим стоит кто-то умный и хитрый. Не ты ли это, родич?
– Конечно нет!
– А кто же тогда? В любом случае кто-то близкий к Рему, кто может говорить свободно, должен серьезно поговорить с ним на эту тему. Я тут не гожусь, Рем уверен, что я во всем потакаю Ромулу. А вот ты, родич, коли и вправду непричастен к этим вредным выходкам, мог бы и потолковать.
– И обвинить его в предательстве?
– Ну, найди те слова, какие сочтешь нужным. Просто постарайся довести до его понимания, что сложившееся положение недопустимо и дальше так продолжаться не может.
* * *
Когда Потиций завел разговор с Ремом – очень осторожно, не обвиняя его ни в чем, а лишь намекая на то, что, похоже, кто-то намеренно мешает строительству, Рем пожал плечами, с ходу отметая саму эту мысль.
– Кому это, спрашивается, могло бы понадобиться? Я, во всяком случае, таких не знаю. Другое дело, мой добрый Потиций, что, может быть, весь этот проект проклят? А если строительству и впрямь препятствует чья-то воля, то вдруг это не воля человека?
Потиций покачал головой:
– Все было сделано, чтобы умилостивить нуменов и обратиться к богам за их благословением. Ты сам обращался к Маворсу и Весте…
– Да, но было ли изначальное гадание проведено по всем правилам?
Потиций почувствовал себя задетым.
– Состязание по наблюдению за стервятниками было организовано как положено. Я использовал все те приемы гадания, которым обучился в Тарквинии…
– Что ты, Потиций, мне и в голову не приходило в чем-то упрекать тебя или ставить под сомнение твои познания как гаруспика. Но вот действительно ли подсчет птиц был произведен честно? Если нет, то выбор Палатина был основан на лжи, и город, задуманный моим братом Ромулом, представляет собой оскорбление богов. А уж у них-то есть способы показать свое недовольство.
Потиций покачал головой:
– Но если ты так думаешь, Рем…
– Я не сказал, что думаю так. Я лишь допустил такую возможность, а она имеет право на существование, ибо по меньшей мере не менее правдоподобна, чем твое предположение об умышленном вредительстве. Я снова вынужден спросить тебя: кто может заниматься этим и зачем? Кому от этого выгода, кому нужны лишние неприятности, у кого хватит сил на такие дерзости и коварства?
Рем поднял бровь и глянул на него со снисходительной улыбкой, показывая, что считает нелепое предположение друга не заслуживающим дальнейшего обсуждения. Однако у Потиция, уже не столь простодушного, как раньше, зародились новые подозрения. Теперь он не считал Рема (пусть тот и потешался над вспышками раздражения брата) виновником задержек строительства. Он просто полагал, что виновник, говорящий одно, делающий другое и действующий исходя из собственных соображений, все-таки был. И сдавалось ему, что им мог быть не кто иной, как его родич Пинарий.
Возникшее подозрение Потиций предпочел оставить при себе, решив, что будет помалкивать, наблюдать и выжидать. Впоследствии он пожалел, что не сообщил о своих догадках не только Рему, но и Ромулу, хотя, возможно, это все равно бы не изменило хода событий.
* * *
Наступило лето, а с ним – долгие знойные дни. Строительство укреплений шло медленно, с участившимися задержками. Нудная работа раздражала людей, предпочитавших добывать хлеб набегами и вылазками. И надо же такому случиться, чтобы самая досадная ошибка произошла как раз тогда, когда духота и без того довела всех до изнеможения.
В тот день работы велись на ровном, а потому особенно нуждавшемся в укреплении участке местности. Предполагалось, что здесь будет возведен частокол. Заостренные колья, уложив на землю, связывали кожаными ремнями в секции. Эти секции, одну за другой, опускали комлями вниз, в специальные узкие траншеи, которые засыпались землей и плотно утрамбовывались, чтобы участок стены держался крепко. Все вроде бы было сделано как надо, однако Ромул оказался недоволен высотой установленной стены.
Многие древесные стволы, пущенные на колья, были едва выше человеческого роста, а когда их вкопали в землю, ограда оказалась и того ниже. А это значит, что достаточно навалить перед стеной груду какого-нибудь хлама (хоть бы и трупов) и нападающий с длинными ногами и крепкими нервами сможет перемахнуть через этот частокол. Решив, что на этом участке необходима еще одна линия защиты, Ромул приказал вырыть перед стеной внешний ров по колено глубиной и утыкать его дно шипами. Однако его люди терпеть не могли ковыряться в земле, особенно в такой твердой, спекшейся на солнце. Обливаясь потом, они ворчали, что было бы куда лучше сесть на коня и, освежаясь встречным ветерком, поскакать в набег, в поисках славы, добычи и женщин.
Неожиданно сначала в нескольких местах, а потом вдоль длинного отрезка траншеи земля между ней и стеной начала крошиться и осыпаться. Судя по всему, наружный ров прокопали слишком близко от того, в котором закрепили частокол, и тонкая земляная перемычка не выдержала.
Когда послышались треск и грохот падающей стены и пронзительные крики, Ромул стоял неподалеку, обсуждая с Ремом, Потицием и Пинарием следующий участок укрепления. Все они устремились на шум и увидели страшную картину. Упавшая стена была слишком тяжела, чтобы ее можно было приподнять, что затрудняло спасение придавленных людей. В некоторых местах, чтобы добраться до пострадавших, пришлось разрубать ременные крепления и разбирать стену по отдельным кольям. Многим досталось основательно: кому-то раздробило пальцы, кому-то поломало ребра, кому-то проломило череп. Несчастные зажимали раны и стонали от боли.
Посреди всего этого хаоса Потиций вдруг заметил, что Пинарий отвел Рема в сторону и что-то сказал ему на ухо, причем лицо Рема исказила такая ярость, какой прежде Потиций никогда не видел.
Что же такого сказал ему родич?
Потиций подошел поближе и услышал оправдывавшегося хриплым шепотом Пинария:
– Клянусь тебе, мне такое и в голову не приходило. Это все Ромул – он настоял, а я побоялся ему отказать.
– Я так и знал! – воскликнул Рем. – Точнее, подозревал, но до сих пор не был уверен. Лжец!
С ножом в руке он оттолкнул Пинария в сторону и решительным шагом направился к брату. Ромул, помогавший в это время раненому работнику, заметив разгневанного брата, поднялся, побледнел и отскочил назад. Однако нападать на него Рем не стал. Он лишь указал ножом на упавшую стену со словами:
– Ну что, брат, видишь, к чему привел твой обман? Теперь ты доволен?
Ромул уставился на него с ошеломленным видом.
– Ты жаловался на то, что стена недостаточно высока, – сказал Рем. – Посмотри на нее сейчас! Через нее перескочит кто угодно, даже хромой калека.
В доказательство своих слов он разбежался, перескочил через поваленную стену и снова повернулся к брату.
– Что толку в стене, которая не желает стоять? А почему она не желает стоять? Да потому, брат, что так смеются над тобой боги. Ты разгневал их. Ты можешь лгать мне, можешь лгать всему Риму, но тебе не под силу обмануть богов.
– Боги на моей стороне! – крикнул Ромул. – Это ты все портишь, ты сводишь на нет всю упорную работу. А потом еще смеешь смеяться надо мной!
Обуреваемый яростью, Ромул схватил железный совок и бросился на брата.
Раньше близнецы были равны в силах, и никто не имел преимущества. Теперь перенесший пытки Рем стал слабее брата, но в руках у него было более опасное оружие, и это опять уравнивало соперников. Кроме того, ярость Ромула делала его неловким. Он бешено размахивал лопатой, подставляя себя под нож, а полученные скользящие порезы повергали его в еще большее бешенство. Несколько раз и ему удалось достать Рема лопатой. Один удар оказался так силен, что даже сбил его с ног, но Рем тут же вскочил и снова принял стойку с ножом в руке. Наконец Ромул исхитрился попасть по руке и выбить нож.
