оставил бы сей факт без комментария.
– Стратег! – приветствовал его Мильтиад. – Спасибо, что пришел. Хромаешь? Ты ранен? Извини, мне не сказали.
– Пустяки. И я больше не стратег. День был долгий, но закончился. Все назначения, произведенные собранием, истекли.
Возможно, именно из-за боли в колене и утомительной прогулки он не удержался и добавил:
– И ты больше не архонт.
Лицо Мильтиада сделалось жестким, он кивнул сам себе, как будто в подтверждение чему-то:
– Как странно, Ксантипп. Сегодня я разговаривал с несколькими стратегами. Бедный Каллимах не пережил сражения. В отличие от некоторых, он не был создан для войны. И все же Фемистокл пришел ко мне, как и Аристид. Аримнест из платейской тысячи преклонил передо мной колено и спросил, выплачен ли их долг.
– Они хорошо сражались, – заметил Ксантипп. – Надеюсь, ты так ему и сказал.
Мильтиад раздраженно воскликнул:
– Ну вот опять – забота о приличиях, правилах собрания, званиях! Я освободил платейцев от их долга, Ксантипп, потому что после сегодняшнего дня таков был путь чести. Однако я хотел сказать другое. Все остальные поздравили меня с нашей победой. Каждый взял меня за руку в знак приветствия и предложил вина. И вот ты, стоявший на моем фланге, читаешь мне лекцию о званиях и полномочиях? Ты странный человек.
Ксантипп уловил какое-то мимолетное движение в тени слева от себя. Бежать с больной ногой он не мог и потому отпустил напряжение, расслабился и стоял свободно. Если бы Мильтиад хотел забрать у него жизнь, он бы уже это сделал.
– Твое молчание… оно странно, стратег, – сказал архонт.
– Я свободный афинянин, Мильтиад. Не больше и не меньше.
– И больше не стратег, как ты сам сказал. И все же ты марафономах – воин Марафона, как и я. Ты сражался здесь, на земле фенхеля, песка и соли. Более того, ты один из благородных эвпатридов. Как и я. И афинянин, как и я.
Ксантипп пристально посмотрел на стоявшего перед ним человека, пытаясь разгадать его намерения. Он видел, что Мильтиад вспотел. Многие мужчины действительно потели больше после битвы, иногда в течение нескольких часов. Это могло быть свидетельством слабого сердца. Он видел, как люди умирали на следующий день после сражения, пополняя последними список погибших, хотя они хватались за грудь и падали под другим солнцем. Однако у Мильтиада эти влажные линии ото лба до подбородка были иными, их прочертили чувство вины и страх.
– Чего ты хочешь, Мильтиад? – спросил Ксантипп. – Моих поздравлений с победой? Я рад, что мы победили. Думал…
Он заколебался, не желая делиться личным с человеком, который, по его предположению, предал их. Ксантипп все еще не решил, что с этим делать. Сражение – большая неразбериха, и приказы могли быть неправильно поняты. Но если предательство на самом деле имело место, то это было преступление настолько гнусное, что от одной мысли об этом у стратега сжался живот.
– Что? Что ты думал?
Ксантиппу Мильтиад напомнил бывшую любовницу, постоянно желавшую знать, какая мысль скрывается за каждой переменой выражения его лица.
– Я думал, мы не победим, – сказал он со вздохом. – Их было так много – и «бессмертные» не уступили бы на глазах у своего царя.
Он увидел, как Мильтиад облегченно выдохнул, как с выдохом ушло напряжение, и это было уже слишком. Ксантипп знал об опасностях, подстерегающих после интенсивной нагрузки. Он знал, что в гневе не стоит делать покупку, слишком напиваться или вытаскивать нож. Его кровь еще бурлила от ярости, как говаривали опытные наставники. Для некоторых мужчин лучшее, что можно сделать в таком состоянии, – это посидеть с верными друзьями и ничего не говорить, пока они не уснут и не проснутся снова. Но вместо этого его протащили через лагерь с больным коленом к Мильтиаду, который считал себя намного хитрее, чем был на самом деле.
– А еще я думал, что тебя купил персидский царь, – добавил Ксантипп.
Он мог проклинать себя в тот момент, когда произнес эти слова, но было слишком поздно. Мильтиад наблюдал за ним из-под темных бровей, и его руки борца напряглись. Ксантипп ощутил трепет страха и сделал следующий шаг, предпочитая не прослыть трусом в ту ночь. Пусть будет услышана правда, подумал он.
– Я вспомнил, что ты потерял семейное состояние на серебряных рудниках – во Фракии, кажется? И вот мы держались сзади, не вступая в бой, пока персы били Фемистокла и Аристида. Ты дал приказ стоять как раз тогда, когда мы были нужны им.
Он заставил себя прерваться. Теперь, произнесенные вслух, эти слова звучали так слабо.
Мильтиад, казалось, придерживался того же мнения, потому что улыбнулся и покачал головой:
– Я отдал эти приказы, когда нам понадобился резерв. Я придержал фланг, чтобы заманить вражеских лучников и пращников. Был ли я не прав? Разве мы не пережили этот день?
Ксантипп мог бы оставить все как есть. Он уже понял, почему Мильтиад позвал его, а затем отпустил своих рабов. Этот человек боялся обвинений. Он хотел знать, враг ли ему Ксантипп или он может вернуться в Афины героем. Возможно, Ксантипп, будь ему двадцать, нагнул бы голову и пошел напролом. Он продолжал считать, что перед ним предатель. В нем поднималась желчь, и излить ее всю он не мог.
– Этот день, Мильтиад, мы пережили потому, что я ослушался твоего приказа стоять. Люди последовали за мной, и мы атаковали лучников не по твоему приказу, а вопреки ему. Как же это может быть твоя победа?
Мильтиад снова покачал головой, и Ксантипп увидел злобу и ярость на его лице.
– Ты ошибаешься. Я держал резерв до нужного момента. Похоже, ты так и не услышал моего приказа атаковать. Может быть, мне стоит доложить собранию о твоем неповиновении в разгар битвы? Интересно, как семья твоей жены воспримет эту новость.
Ксантипп еще сильнее сжал копье и только тогда понял, что держит оружие. Точно такое оружие, каким в этот самый день он убивал людей. Он почувствовал, как нарастает гнев, и безжалостно подавил его. Обвинения ударили бы по ним обоим. Если его заставят поклясться честью, он не сможет отрицать, что нарушил приказ. И тогда никто не станет слушать его оправдания и утверждения, что это пошло на пользу делу. Собрание накажет его в пример другим. То же самое случится и с Мильтиадом. Слава его победы при Марафоне будет запятнана, если один из стратегов назовет его предателем.
Они могли бы уничтожить друг друга, если бы захотели. Оба понимали это, и, казалось, воздух между ними потрескивает от напряжения.
