class="p1">– Товарищ Цискаридзе сейчас в Белграде. Хотел бы с вами встретиться.
– Чего сам не пришел? – удивился Малышев.
– Так вы с прежней квартиры съехали, адреса никому не дали, а в Офицерском клубе ему появляться не с руки, потому товарищ Цискаридзе отправил меня.
Малышев поморщился:
– Хватит через слово вставлять «товарищ», – посоветовал он. Агенту это явно не понравилось, он сощурил свои и без того узкие глазки и спросил:
– А чем вам не нравится это слово?
– Мне до слова этого дела нет, но у вас же вроде бы легенда, что же вы себя разоблачаете так глупо?
Агент осекся и сразу же присмирел. Цискаридзе пришел к Малышеву домой на следующий же день. Привычно фамильярно «тыкал»:
– Повезло тебе, дураку, нашлось и для тебя дело!
Малышев бы раньше вспылил, но жизнь подровняла его характер, прогнула.
– Какое дело? – только и спросил сдержано.
– Хорошее дело, важное, – сказал и поднял многозначительно указательный палец вверх. Было такое ощущение, что жест этот подсмотрен у какого-то важного для Цискаридзе человека, потому что был неестественен для него, Малышев это сразу для себя отметил.
– Не хотелось бы действовать вслепую, – сказал он.
– Никто и не просит, что ты, дорогой поручик. Нужна помощь нашим немецким товарищам…
– Коминтерну? – глупо перебил его Малышев.
– Какому еще Коминтерну? – удивился Цискаридзе, – ах, тому Коминтерну! Нет, не ему. Это другие силы, более здоровые, так сказать. Они еще в самом начале своего пути, но у них все впереди, а если мы им поможем, то будем иметь союзника в центре Европы. Понимаешь, Малышев, о ком я? – спросил он многозначительно. И надо ли удивляться, что Малышев не понял, потому что не стратег, и ничего с этим не сделаешь, ничего! Он читал газеты, а чем еще в этом Белграде было заниматься последние пять лет?! Но и в немецких, и в сербских печатали одно и то же, и вряд ли эти новые силы могут быть союзниками новой России и НКВД, слишком отличные от победы коммунизма задачи они себе ставили. Хотя, кто его знает, последний раз Малышев был в России десять лет назад, потому не знал, как там теперь.
– Кстати, – начал Цискаридзе межу прочим, вроде бы он это понял невзначай, но Малышев знал, что это не так, – на счет твоей родни.
Малышев еле сдержался, но смог, пересилил себя, ничем не выдал своего беспокойства. Цискаридзе все понял, потому не стал разыгрывать спектакль:
– Нашлась твоя родня.
– Иваницкая?
– Она. Только, понятно, фамилия у нее теперь другая, но это неважно.
– Где она? Как? – эх, не смог спросить это равнодушно. Цискаридзе ухмыльнулся оттого довольно:
– Не кузина твоя, ее дочь!
Малышев не смог сдержать разочарования.
– Я тебе ее дело дам почитать, там все есть, и про ее мать, и про отца, – сказал Цискаридзе.
– А она здесь, в Белграде?
– В Берлине. Один наш молодой и перспективный ученый, не захотевший строить светлое будущее, смог удрать от нас, но попал в руки к нашим же немецким товарищам. Прибежал не сам, увез с собой разработки целой секретной лаборатории, замаскированной под завод по производству станков для нужд советского хозяйства, – Цискаридзе опять хмыкнул, – но, кроме этого, прихватил, дорогой поручик Малышев, и твою племянницу, Зинаиду Иванову.
– Кого?
– Это ее имя было в России. А теперь она фрау Дассен. Ненадолго, скорее всего.
– Почему Дассен? – удивился Малышев.
Цискаридзе пожал плечами:
– Ну не знаю, так получилось. Так вот. Поедешь в Берлин и воссоединишься, так сказать по-родственному с племянницей. Вот и все твое задание.
– А жить я за что в Берлине буду?
Цискаридзе выпучил и без того свои навыкате глаза и сказал:
– А ты, поручик, стал меркантильным, где же твоя прежняя идейность? Не переживай, не даст тебе советская власть умереть с голода, будешь работать в торгпредстве СССР.
– Но тогда путь к «белой» эмиграции будет для меня закрыт навсегда!
– Ничего страшного, переживет РОВС без тебя! – ответил Цискаридзе беспечно и добавил, – заканчивай тут и выезжай как можно скорее. Обратишься к товарищу Кузину, он секретарь в нашем посольстве.
Встал и похлопал Малышева панибратски по плечу:
– Скорее всего больше не увидимся мы с тобой, поручик. Видишь, какое у тебя везение, не должен был выплыть, а выплыл. Знаешь, как это у османов называется?
– Знаю, кесмет, – ответил ему мрачно Малышев.
Малышев решил до своего отъезда из Белграда вести привычную жизнь, хотя Цискаридзе и сказал ему, что «белое» направление теперь неважно, да и на Балканах ИНО больше не будет держать столько агентов, все силы переводятся на Францию и Германию, но так Малышев не был сотрудником ИНО, он вообще ничьим сотрудником не был, потому указания Цискаридзе для него не важны! Он живет как хочет и в Офицерский клуб сегодня пойдет, раз хочет!
– Слышал, вы уезжаете, Александр Васильевич? – спросил его один давнишний знакомый в клубе. На звук его голоса обернулся высокий мужчина, стоявший неподалеку.
Малышев встречал Иваницкого лишь трижды в жизни: первый раз в имении Петра Петровича под Полтавой, еще как соседа, а не жениха Александры, второй – в полку, в войну, ну а в третий раз – в квартире обалдуя Просова, когда их случайная встреча чуть не провалила всю операцию. Малышев обладал фотографической памятью, потому узнал Иваницкого тут же, как увидел. Того уже взял в оборот один из старичков – генералов и жужжал рядом надоедливой мухой. Иваницкий слушал собеседника невнимательно, крутил головой с редеющими седыми волосами, поглядывая по сторонам – искал повод прервать разговор. Малышев посмотрел на него и подумал, что вот так встреча! Особенно удивился, что в Белграде и как раз накануне его отъезда. Недаром Цискаридзе велел никуда лишний раз не выходить, как чувствовал, хитрый змей! Потому Малышев решил не рисковать, и подошел к Иваницкому первым.
– Позвольте представиться: Малышев, Александр Васильевич!
Иваницкий наморщил лоб. Такой же взгляд, как был у него в Киеве. Читалось в нем: «Эх, братец, я же знаю тебя, а вот откуда, не вспомню!». Малышев решил не мучать собеседника и сказал:
– Я – племянник Петра Петровича, вашего тестя.
Он специально представился так, не стал говорить «брат Александры». Иваницкий сразу же просветлел лицом и радостно воскликнул:
– Да мы родственники с вами!
«Эх, наивная ты душа, Алексей, как там тебя по батюшке», подумал Малышев, и не давая Иваницкому опомниться, не хотел, чтобы тот вспомнил, где они виделись последний раз, и потому спросил с интересом:
– Давно из России?
– Да, давненько уже, – ответил Иваницкий уклончиво, не собираясь явно вдаваться в подробности.
К Малышеву опять вернулось то чувство неловкости, которое он
