Гу покрывала сеточка морщин, но глаза по-прежнему блестели, и он по-прежнему вел активную переписку с учеными всей империи.
Он жил в скромном доме с небольшим садом, где с удовольствием ухаживал за растениями. Шижун волновался, поскольку дом ученого был в плачевном состоянии, и предлагал построить для него новый у себя в поместье.
– Я не стану докучать вам визитами, – заверил он господина Гу. – По крайней мере, не чаще, чем сейчас.
Но господин Гу покачал головой.
– Эти земли моей семье подарили правители Чжоу, – напомнил он Шижуну. – Больше двух тысяч лет назад. Где еще я могу жить?
Его яркие глаза задорно блеснули.
– Скажите, если передумаете, – попросил Шижун.
Но было очевидно, что его новый друг не собирается переезжать. Шижун навещал господина Гу примерно два раза в месяц, и они обсуждали множество вещей. Старый ученый давал ему книги, и они вместе читали. Шижуну казалось, что он снова стал студентом, только без необходимости сдавать экзамены.
Эти визиты всегда включали прогулку к реке, то есть больше мили по длинной, крутой тропе, но старик был удивительно проворен.
– Я легко могу подняться в гору один, – хвастался он, – главное, взять удобную трость, чтобы опереться. А вот спускаться сложнее. Для этого мне потребуется ваша рука.
Шижун был счастлив оказать услугу старику, хотя и предупредил господина Гу, что, возможно, его надолго не хватит.
Но больше всего в этих визитах он любил занятия каллиграфией.
Он всегда гордился своими сочинениями. На службе Шижун прославился элегантными письмами и памятными записками. Его движения кистью были сбалансированными, твердыми и плавными. Когда старик в первый раз предложил им взять одно и то же стихотворение и переписать его, Шижун с радостью согласился. Это была древняя поэма об ученом в горах, и его версия искусно воспроизводила стиль каллиграфии того периода, когда была написана поэма. Не без гордости он вручил свиток ученому. Господин Гу задумчиво покивал:
– Это впечатлило бы экзаменаторов на имперских экзаменах.
– Спасибо.
– Сразу видно, что вы чиновник.
Шижун нахмурился. Это что, комплимент?
Не говоря ни слова, старик передал ему свою версию. Она была не просто другой, а словно бы пришла из другого мира. Каждый иероглиф вел свою тайную жизнь: сливался с соседним, пояснял его значение, а иногда противостоял ему – и так до предпоследнего, с длинным хвостом, который, казалось, почти растворялся в горном тумане, последний же иероглиф служил своего рода печатью, удерживая весь текст вместе.
– В каллиграфии и живописи, что, по сути, одно и то же, должны наличествовать и инь, и ян, – пояснил господин Гу. – Вы это знаете, но не воплощаете на практике. Слишком много думаете. Навязываете свое мнение. Это энергия ян. Вы должны отпустить, а не пытаться оформить свою мысль. Забудьте себя. Позвольте проявиться темной энергии инь. Созерцайте в тишине, и тогда после долгой практики вы научитесь не искать никакой формы, а ваша рука сама станет мыслью.
Шижун и правда знал все в теории, но был удивлен, как трудно это воплотить на практике после стольких лет службы.
После того памятного разговора он почти каждый день тратил час-два на каллиграфию. Иногда он писал только один символ и размышлял над его значением. Довольно часто он переписывал какое-нибудь стихотворение, порой сочинял собственное, а затем пытался написать его с первого раза, не исправляя иероглифов. Иногда получалось так здорово, что он сам удивлялся. Но когда он показывал плоды своих усилий старику, господин Гу говорил лишь: «Лучше. Вы на верном пути, но еще далеко».
Однажды зимним днем, примерно через три года таких упражнений, Шижун признался своему наставнику:
– В последнее время я обратил внимание на кое-что, но не понимаю, что бы это значило.
– Расскажите.
– Я не знаю, как это описать. Чувство разобщения. Вещи, которые всегда были важны для меня, – мой ранг, честь моей семьи, даже мои предки – больше не кажутся такими уж важными. Ужасно, конечно, не заботиться о своих предках.
– С возрастом мы лучше осознаём, что жизненный поток шире, чем мы думали, – сказал господин Гу. – Это часть даосской практики. Наша личная жизнь занимает меньше места в нашем сознании.
– Даже правила Конфуция, по которым я пытался жить, уже не кажутся такими весомыми.
– Лично я считаю, что Конфуций важен для молодежи. Так они обретают моральные правила, без которых общество приходит в упадок. Молодым нужно во что-то верить. Если они не поверят в Конфуция, то выберут для себя худшее.
– Вы не считаете, что молодежь должна искать просветления?
– Главное, не переусердствовать, – весело ответил ученый. – Если они станут слишком просветленными, то перестанут работать. – Он улыбнулся. – Просветление для таких стариков, как мы.
В последующие месяцы каллиграфия Шижуна совершенствовалась, но вместе с тем росло ощущение отстраненности, и обычно это сопровождалось чувством умиротворения. Но он по-прежнему занимался поместьем, и мелочи жизни – вредный арендатор, протекающая крыша – раздражали так же, как и прежде.
Однако в течение последнего года Шижун стал подмечать дальнейшие изменения в себе, едва заметные, но все же. Он терял желание заниматься чем бы то ни было. Реже ходил в горы на рассвете. Учеба становилась все более бессистемной. Жаль, что нельзя было передать поместье сыну прямо сейчас.
В тот день Жухай с внуком не прибыли, но зато появились на следующий, в полдень. Жухай ехал на сильной лошади, а его сын – на крепкой малорослой лошадке, о которой позаботился конюх. Немногочисленные слуги знали Жухая с детства, а потому засыпали его приветствиями, прежде чем они втроем уселись обедать и Шижун получил возможность понаблюдать за своим внуком. Ему хотелось, чтобы внук ему понравился и чтобы он сам понравился внуку.
Надо сказать, мальчик оказался не совсем таким, как Шижун ожидал. Конечно, напомнил он себе, прошло несколько лет с их последней встречи и, естественно, ребенок сильно вырос. Все мужчины по материнской линии были крупными, так что неудивительно, что Баоюй вырастет здоровым парнем с плоским лицом. Но он был очень вежлив и учтив. Шижун был благодарен сыну за хорошее воспитание, пусть даже мальчик жадно проглотил еду.
Во время трапезы Шижун расспрашивал сына о жене и двух дочерях и взял с него обещание, что следующей весной вся семья приедет на Цинмин. Затем, чтобы вовлечь внука в беседу, Шижун спросил, как у него дела с учебой. Как далеко он продвинулся с конфуцианскими канонами?
– Все в порядке, – ответил за сына Жухай, возможно слишком быстро, а потом добавил: – А еще у него хорошие способности к математике.
– А-а-а, – немного рассеянно протянул Шижун. – Рад это слышать.
Он ободряюще кивнул мальчику. Если до сих пор Шижун был немного озадачен поведением внука, то случившееся после обеда совершенно сбило его с толку. Они собирались подняться на холм, чтобы посетить могилы предков, и тут
