Но что Иоанну-то было за дело? Надо ли было ему лезть с поучениями? На все воля Божья, про это нельзя забывать: ни один волос не упадет с головы без воли Господа! А уж жена в чужую кровать уж и вовсе сама по себе не упадет!
Тоже мне, борец за нравственность! Так ведь можно договориться черти до чего! Что же и Давида, сродственника моего по отцу… Впрочем, если я Сын Божий, то Иосиф-плотник не отец мой, а отчим — вот путаница, прости Господи!.. Но вернусь к Давиду: он что же развратник и негодяй что ли, коли он жену своего военачальника Урии сначала затащил к себе в постель, а потом самого Урию послал на верную смерть? Нет, все с благословения Господня происходит в этом мире: ведь не зря же и Соломон, сын Давида и Вирсавии, бывшей Уриевой жены, стал любимцем Господним?
Иоанн же, сидя в темнице, слышал о делах Иисусовых, а посему послал двоих из учеников своих спросить у того, не он ли «тот, который должен придти»? Видно, сидя в застенке у Ирода Антипы стал Иоанн слабеть умом: ведь сам же сначала провозгласил Иисуса Мессией, а теперь посылает к нему же подтвердить, кто он есть. Подивились малость ученики Иоанновы такой забывчивости учителя своего, но что делать: слово учителя — закон…
Пришли они к Иисусу и изложили ему суть Иоаннового вопроса.
— Ну, что на это ответишь? — подумал Иисус. — Скажу «да» — вроде гордыня взыграла, скажу «нет» — делу своему урон нанесу… — И ответил на их вопрос Иисус уклончиво:
— Пойдите, расскажите учителю своему, что слышите и видите…
А говорили об Иисусе действительно много: он якобы и расслабленных лечил, он и бесов изгонял, он и слепых зрячими делал, он и мертвых даже воскрешал.
Ушли ученики Иоанновы, а Иисус опять призадумался: «Ну, да ладно — обойдется все с Иоанном! Казнить его Ирод не осмелится — вдруг народ взбунтуется? А посидеть в тюрьме никому не вредно — больше времени на размышления останется! Сколько умных людей через тюрьму образованными стали!»
Ничего, казалось, не предвещало серьезных неприятностей Иоанну, но произошло непредвиденное. Как говорится, пролилось масло оливковое на пути Господни, чтобы идущий да оскользнулся!
Состоялся во дворце Иерусалимском шумный пир по случаю дня рождения Антипы. Впрочем, никто не знал точно, когда у него день рождения: вдруг внезапно объявляли о всенародном празднике, званые гости не явиться по приглашению четверовластника не могли, а явиться без подарка значило навлечь гнев, немилость и ссылку в глухую пыльную деревню где-нибудь на окраине… Поговаривали, что таким образом Антипа пополнял свою скудеющую казну.
Так вот, на это званом пиру, падчерица Антипы — Саломея, дочь Иродиады от Филиппа, так чудесно сплясала перед гостями, что растроганный тетрарх клятвенно пообещал падчерице своей все, что ее душенька пожелает — хоть полцарства! Саломея побежала к маменьке своей посоветоваться и вскоре вернулась, прося ни много, ни мало: голову Иоанна Крестителя на серебряном блюде!
Вот те на! Что делать Антипе? Хошь не хошь, а слово надо держать… Никто за язык не тянул, слово не воробей…
Отделили палачи голову Крестителя от бренного тела и принесли ее на серебряном подносе. Жутковатая была картина, когда внесли поднос в зал, в котором пиршествовали гости: казалось голова была еще жива, выпученные с застывшим ужасом глаза буквально впивались в лица пиршествовавших, рот был полураскрыт и из него тоненькой струйкой стекала кровь… Бр-р-р!
Поднос подали Иродиаде, и та стала глумиться над мертвой головой, задавая ей непристойные вопросы и отвечая за нее же другим голосом. Кто-то угоднически подхихикивал ей, чтобы выслужиться перед Иродом, а некоторые, с трудом сдерживая себя и закрыв рты салфетками, пулей выскочили из-за столов в коридор.
Кровь, будто рубиновая слеза, капля за каплей, капала с подноса на белоснежное платье Иродиады…
* * *
Наиболее рьяные почитатели Пророка Иоанна, услышав прискорбную весть о его гибели, пришли к Ироду и попросили обезглавленное тело учителя своего дабы предать земле. Взяв тело, положили его во гробе. Куда же делась голова, никто не знал. Поговаривали, что Иродиада бросила ее дворцовым псам, но никто не знал наверное. Поговаривали, что накажет Господь Иродиаду да и Ирода иже с ней за такое святотатство, но ничего подобного не произошло: видимо, на этот раз волос с головы упал вместе с головой тоже с ведома…
Не было на похоронах Иоанна Иисуса. Ну, конечно, он бы непременно пришел! Но был он тогда далековато от тех мест, а с транспортом в те времена было, ох, как непросто!
Иуда часто вспоминал свое детство в городе Кариаф-Арбе, называемом также Хевроном. Он любил свой город — колыбель Иудеи, столь же древний и столь же святой, как и сам Иерусалим. Ведь именно здесь когда-то в давние времена поселился Авраам.
Иуда был из набожной семьи, тору знал от корки до корки, как и положено добропорядочному иудею. Правда, чем больше он читал тору, тем больше у него возникало сомнений либо в подлинности ветхозаветных историй, либо в правильности поведения их героев. Был у него и свой взгляд на всю историю праотца Авраама. Он не мог рассказывать эту историю без улыбки.
Ведь все вы, конечно помните, как праотец наш Авраам, будучи еще просто Аврамом, с женой своей Сарой (тоже пока еще не удостоенной Господом удвоенного «рр» в имени своем), а также племянником Лотом… Да, да, тем самым Лотом, жена которого была всемилостивейшим Господом обращена в соляной столп, а дочери которого чуть позже, напоив папеньку до Зеленого Змия, возлегли с ним по очереди и зачали… Так вот, и с племянником Лотом, значится, ушел из Египта.
Что? Вы забыли-таки, почему Аврам «сделал ноги» из Египта? О, там была презабавнейшая история! Господь указал Авраму путь в Египет — страна богатая, народ приветливый. Заметим, что после Авраама Египет не без успеха посещало ни одно поколение евреев, но это уже иная история: Аврам был первым. И вот, когда входили в Египет, то Аврам, знавший, что жена его Сара соблазнительная женщина, сказал ей:
«Ты женщина прекрасная видом. Когда увидят тебя египтяне, то меня убьют, а тебя же оставят в живых. Скажи же, что ты мне сестра, дабы мне хорошо было через тебя». Так и вышло — ведь Аврам мудрый был человек, все предвидел. И не просто какой богатенький египтянин, а сам фараон положил глаз на Сару, взяв ее в дом свой.
Господь же, «без воли которого и волос…», etc., почему-то осерчал не на Аврама, обманувшего египтян и сторговавшего жену свою фараону, а на ни в чем неповинного фараона. Каким образом Господь донес волю свою до язычника-египтянина истории неизвестно, но фараон, ничтоже сумняшеся, отпустил Аврама с Сарой и племянника их Лота восвояси. Да вдобавок одарил их несметными богатствами — скотом, да златом-серебром!
И пошел Аврам по солнышку, и пришел вскоре в земли Ханаанские, и поселился он у дубравы Мамре, что в Хевроне, а лишь обустроился — воздвиг жертвенник Господу. Так и прожил Авраам в Кариаф- Арбе наибольшее число лет своей жизни. Не было у Аврама с Сарой детей, но сначала родила от него служанка его Агарь сына Ишмаэля, а затем Господь одарил престарелую пару и собственным сыном — Ицхаком, известным также под именем Исаак. А свершилась воля Господня, когда было родителям малютки Исаачка без малого по сто лет…
А заодно Господь наградил Аврама гораздо более звучным именем — Авраам, а жену его Сару стали величать Сарра. Слышите, как звучит «Авр-ра-а-а-м», «Сар-р-ра» — это не просто звуки, это рык львиный!
Но вернемся от Авраама, отца-основателя благословенного города, к самому Иуде.
Отец Иуды, Мордехай, был местным судьей. Он был честен и справедлив, люди его любили. Род его корнями уходил к самым истокам Кариаф-Арбы, почему и род его звался Искариоты. Праотец Мордехая, Фарра, был племянник Нахора, брата Авраамова, значится, был он троюродным братом Лота. Когда Лот отделился от Авраама и пошел в земли Иорданские, то Фарра остался с Авраамом. Стал он правой рукой Авраама, часто по его поручениям ходил в соседние земли. Так за ним и закрепилось прозвище «Фарра из Кариафа», которое потом трансформировалось в семейное имя «Искариот».
Будучи правоверным иудеем, Мордехай, тем не менее, имел свое суждение относительно многих вопросов, касавшихся непререкаемой торы. Собственно, он не оспаривал торы, он скорее выражал свое мнение относительно правильности поступков тех или иных действующих лиц этой богодухновенной книги, включая и самого Господа. Само по себе это не было грехом — тора всегда считалась объектом обсуждения и толкования: талмуды помогали верующим не менее, чем сам первоисточник.
Этот скептицизм отца проник и в душу Иуды. Он был человеком весьма набожным, но бога воспринимал не слепо, не бездумно. Для него это был не просто Элохим-Шаддай — Бог Всемогущий, некая внешняя субстанция, а нечто глубоко пронизывающего его самоё, нечто направляющее его в жизни, некий принцип добра, милосердия и справедливости. Иуда понимал, что у каждого человека есть свое понимание Бога, потому люди и ведут себя по-разному. Но при этом Бог — един! И его преследовала идея: как сделать так, чтобы у всех был Бог добрый и милосердный. Он не понимал жестокости Бога Авраамова, который погнал отца на гору приносить в жертву собственного сына Исаака.
