Последняя, решающая атака началась. Впереди неслись Гарибальди и уланы Мазины. Неудержим был их порыв, и ничто: ни бешеный ружейный огонь французов, ни картечь – не могло их остановить. Через кустарник и заросли мирта, через трупы, через раненых, своих и чужих, с двух сторон прорвались они к парадной лестнице виллы Четырех Ветров.
Со всех ступенек лестницы, из окон, заложенных мешками с землей, на них обрушился град пуль.
– Рассыпаться цепью! – крикнул Манара берсальерам.
И вот уже ломбардцы и отряд римских добровольцев во главе с Гаэтано Сакки начали обтекать виллу с флангов.
У парадной лестницы осталась горстка улан со своим командиром Анджело Мазиной. Он пришпорил гнедого коня, вихрем взлетел по ступенькам лестницы на первый этаж и ворвался в главную залу. И здесь его и коня настигли пули французских снайперов, укрывшихся за мраморными статуями. Смертельно раненный конь рухнул на паркетный пол и покатился к стене, увлекая за собой уже мертвого Мазину. Но с двух сторон в залу уже ворвались гарибальдийцы, берсальеры Манары и римские волонтеры и схватились врукопашную с егерями и зуавами.
А с бастионов римляне, неотрывно следившие за битвой, с криком «Победа, победа!» тоже ринулись толпой к вилле, на помощь гарибальдийцам.
Полчаса спустя в парке и на вилле Четырех Ветров не осталось ни одного французского солдата.
Рим ликовал. На площади дель Пополо, у Квиринала, монастыря Сан Сильвестро, ставшего казармой гарибальдийцев, римлянки обнимались с защитниками баррикад, а раненые подкидывали в воздух костыли и палки и кричали: «Удино, где же твои африканские львы?!» Триумвират готовил праздничную иллюминацию, Розелли – приказ о награждении отличившихся в боях.
ПОСЛЕДНИЕ СЛАВНЫЕ ДНИ
Не было иллюминации, недолго длилась радость. Виллу Четырех Ветров гарибальдийцы взяли, но удержать ее оказалось невозможно.
Удино ввел в бой свежие силы, французы снова начали штурм виллы. Верхний ее этаж обрушился, две уцелевшие колонны рухнули в истоптанные виноградники и заросли мирта; парк и сама обгоревшая вилла окутались желтым дымом.
К вечеру немногие уцелевшие гарибальдийцы отошли к вилле Вашелло. У стен виллы Четырех Ветров, в парке, на проклятой аллее смерти, навсегда осталось лежать до тысячи храбрецов.
Мадзини прибыл на виллу Вашелло в самый разгар боя. Он стоял рядом с генералом Авеццаной и смотрел, как французские ядра падают на виллу Четырех Ветров, как рушатся стены, погребая под собой гарибальдийцев, как слабеет их ответный огонь. А французы волнами накатываются на превращенное в руины здание.
– Если Гарибальди не удержит виллу, Риму не спастись, – сказал Авеццана.
– Знаю, но честь Рима и всей Италии он уже спас, – ответил ему Мадзини.
Теперь он воочию убедился – душа обороны Рима не Розелли, а Гарибальди.
В сумерках бой утих – французы укреплялись на виллах Четырех Ветров и Валентини, а гарибальдийцы ждали их атаки, в этот раз уже на крепостные ворота Сан Панкрацио.
До чего же поредели ряды защитников города! Самые большие потери понес принявший на себя главный удар гарибальдийский легион. Но и теперь римляне не собирались сдаваться на милость врага.
Гарибальди со своим штабом разместился на вилле Саворелли, сразу за крепостными воротами Сан Панкрацио. Под грохот орудийных залпов решали, что предпринять в этом критическом положении.
В строю осталось две с половиной тысячи волонтеров, из них треть – раненые. Да и уцелевших почти некому вести в бой. За день у вилл Четырех Ветров и Валентини полегло больше ста офицеров, и заменить их некем. Предпримут французы новую атаку свежими силами – ворота Сан Панкрацио не удержать. Остается одно: взорвать их и погибнуть самим, но не сдаться врагу.
Атаки французы, однако, не начинали. Победителей поразило и устрашило мужество побежденных. В этот роковой для судеб республики день, 3 июня, защитники Рима сражались не на жизнь, а на смерть, с бесстрашием людей, которым дальше отступать некуда.
В последнем рукопашном бою за виллу Четырех Ветров был смертельно ранен семнадцатилетний гарибальдиец Энцо Феррети. Вечером того же дня отец Энцо, – грузчик, привел к Гарибальди в штаб младшего сына, тринадцатилетнего Марио.
– Научи его, Джузеппе, отомстить за брата, – только и сказал он.
Повернулся и пошел назад в свой римский квартал Трастевере.
Мальчишка смотрел на Гарибальди с обожанием и тревогой.
– Иди, Марио, к фуражиру, пусть выдаст тебе форму. Скажи, я велел, – и Гарибальди ласково потрепал его по плечу.
Марио радостно помчался в казарму. Гарибальди долго глядел ему вслед. Неужели и этому мальчишке суждено погибнуть? Неужели напрасны все жертвы? Нет, ответил он себе, не напрасны. Басси прав – наша кровь оплодотворит древо свободы. Рано или поздно Рим станет столицей всей Италии. Только доживем ли мы до этого счастливого дня? Что ж, если не мы, так наши сыновья доживут.
В штабе на виллу Саворелли вернулись с позиций Медичи и Манара.
– Генерал, французы возводят земляные валы прямо за захваченными виллами, – доложил Манара. – Каков будет приказ?
Всю ночь с 3-го на 4-е июня защитники холмов Джаниколо по приказу Гарибальди рыли траншеи и минировали подходы к крепостным стенам и бастионам. В Риме горожане снова воздвигали баррикады: не жалели ничего, выносили из домов комоды, столы, стулья, кровати. Мужчины катили бочки, несли корзины и мешки с песком и землей, бревна, булыжники с развороченной мостовой. Пока оставалась хоть искорка надежды, Рим собирался сражаться до последнего. А искорка эта была – Джузеппе Гарибальди. Он знал, как верят в него римляне. Их преданность была для него дороже почестей, званий и славы.
Сейчас Гарибальди было не до славы – предстояло подготовить за ночь новую линию обороны и назначить начальника штаба вместо погибшего Даверио. Он без колебаний предложил этот пост Манаре.
– Знаю, вы предпочли бы остаться командиром ваших берсальеров, – сказал ему Гарибальди. – Но Даверио убит, а мне нужен начальник штаба. Вот я и подумал, Манара, что вы, с вашей ломбардской основательностью, подходите больше других.
Манара сразу согласился, Гарибальди облегченно вздохнул – боялся, что тот откажется.
– Теперь можно и обсудить план обороны, – продолжал он. – Если я хоть что-то понимаю в военном деле и в людях, Удино атаки не начнет, а перейдет к планомерной осаде.
– Скорее всего так, – подтвердил Лавирон, принявший командование артиллерией. – Для этого он и возводит земляные насыпи. Под их прикрытием установит осадные гаубицы и потом будет расстреливать крепостные стены.
– Не дадим, – сказал Гарибальди. – Но для этого важно удержать Вашелло. – Он посмотрел на Джакомо Медичи. – Там тоже нужны люди с крепкими нервами. Джакомо, защищать Вашелло будут твои берсальеры. – Медичи вытянулся, взял под козырек. – Держись, старина, завтра пришлю тебе подмогу.
Час спустя берсальеры Медичи заняли позиции на вилле Вашелло.
Французские батареи принялись крушить Вашелло из орудий и очень скоро превратили виллу в груду руин. Но ее защитники стояли насмерть. Редкую ночь французы не пытались взять Вашелло штурмом, и всякий раз берсальеры Медичи в штыковой схватке отбрасывали их назад.
От крепостных стен римские саперы прорыли к Вашелло траншеи, и в сумерках на виллу пробирались волонтеры – приносили берсальерам еду и патроны. Собственно, виллы уже не существовало, остались одни горы белых камней, из которых берсальеры соорудили баррикады. Французы превратили бы в каменную крошку и эти развалины, если бы не Лавирон. Его батареи с бастиона Мерлуццо днем и ночью поливали картечью все подступы к Вашелло, заставляя французов поглубже зарываться в землю. Орудийная канонада не смолкала ни на час. Теперь главный свой огонь французы перенесли на виллу Саворелли – штаб Гарибальди.
На третий день осады в штаб прибыл военный министр, генерал Авеццана. Он задумал нанести ночью внезапный удар по французам и хотел провести рекогносцировку местности. Крепко пожав Гарибальди руку, спросил:
– Джузеппе, откуда всего лучше видна эта чертова вилла Четырех Ветров?
Гарибальди повел его на балкон.
– Мой наблюдательный пункт, – объяснил он Авеццане.
Едва они подошли к перилам, как снайперы-зуавы открыли по ним прицельный огонь. Одна пуля пробила фуражку Авеццаны, вторая просвистела совсем рядом и вонзилась в стену.
Авеццана невозмутимо продолжал разглядывать в бинокль позиции французов, сделал нужные пометки и только потом спустился вниз.
Утром Гарибальди, как всегда, поднялся на балкон – он был заложен с трех сторон мешками с землей.
– Кто придумал? – удивился Гарибальди.
