— Но это же огромный труд! Разве по силам смертному человеку выполнить это?
— Не только одному, даже десятерым не по силам, — улыбнулся Соломон. — Да и конца этой работе не будет, пока жив народ Израиля! Левиты и старейшины из всех пределов будут доставлять сюда, во дворец, записи. Об этом позаботятся первосвященник Садок и начальник над наместниками Азария.
Ты же подберешь себе из числа судей, сказителей и старейшин помощников умных и беспристрастных. На это даю тебе полную власть и свободу. Когда все записи будут собраны и разложены по годам и событиям, мы с тобой, и Первосвященник Садок и пророк Гад, отбросив ложное и противоречивое, и составим, с Божьей помощью, летопись эту.
— Я даже и мечтать о такой чести не смел! — дрожащим от волнения голосом прошептал Иосафат. — Но почему именно меня выбрал Великий царь для миссии этой?
— А кого бы выбрал ты на моем месте?
Иосафат подумал немного и растерянно развел руками.
— Не знаю, никто на ум не приходит…
— Значит, и некому, кроме тебя, — усмехнулся Соломон и уже серьезным тоном добавил: — Твои сомнения и определили мой выбор. Раз ты сомневаешься, значит, понимаешь важность труда этого. А раз понимаешь, значит, и исполнишь достойно. Вместе будем писать Историю, если ты возьмешь и меня в помощники свои.
Есть зло, которое видел я под солнцем, и оно часто бывает между людьми: бог дает человеку богатство и имущество и славу, и нет для души его недостатка ни в чем, чего ни пожелал бы он; но не дает ему Бог пользоваться этим, а пользуется тем чужой человек: это суета и тяжкий недуг!
Если бы какой человек родил сто детей, и прожил долгие годы, и еще умножились дни жизни его, но душа его не наслаждалась бы добром и не было бы ему и погребения, то я сказал бы: выкидыш счастливее его, потому что он напрасно пришел и отошел во тьму, и его имя покрыто мраком. Он даже не видел и не знал солнца: ему покойнее, нежели тому А тот хотя бы прожил две тысячи лет и не наслаждался добром, не все ли пойдет в одно место?
Экклезиаст. Гл. 6
— И — раз, и — два! — огромный валун на мгновение замер на веревках и с грохотом приземлился в облаке пыли у подножия горы.
— Давааай! — крикнули снизу, и четверо мужчин, упершись ногами в площадку, спустили следующий камень.
— Все, на сегодня хватит! Дай Бог, завтра все это перетащить к камнетесам. Спускайтесь! Завулон еду привез, не поспеете! — сотник, прикрывая платком рот, выскользнул из плотного облака пыли, окутавшего подножие горы.
— Кончай работууу! — подхваченный сотнями голосов прокатился эхом залихватский призыв, и уставшие, серые от пыли люди, словно кроты, медленно стали выползать из огромной каменоломни.
— В чем дело? Кто приказал прекратить работу? — важный тысячник, осторожно ступая изящными сандалиями между острых обломков, брезгливо морща нос, грозно приближался, окруженный охраной.
— Смотри, сколько камней нарубили! Места свободного не осталось, — сотник на всякий случай отошел на безопасное расстояние, виновато глядя на надменного начальника. — Люди с ног валятся, еще до рассвета камень рубить начали. Смотри, сколько заготовили! — оправдывался он. — За два дня не перетаскать.
Тысячник окинул небрежным взглядом подножие горы, поднял глаза вверх, внимательно посмотрел на осторожно спускавшихся рабочих.
— Это все твои люди нарубили или со всей горы сюда камень приволокли?
— Как же, приволокли. Мои люди вон оттуда и спустили, — ткнул пальцем сотник наверх, в сторону каменоломни.
— А почему так высоко рубите?
— Камень там лучше, пласт ровнее, да и на веревках быстрее и сподручней спускать сверху.
Тысячник задумался.
— Ты придумал? — после паузы спросил он.
— Ну, я тоже, конечно, но больше десятник мой — Иеровоам. Он мастер на всякие выдумки. Да вот и он сам! — с облегчением сказал сотник, уступая свое место молодому рослому мужчине.
— Ты кто? — тысячник окинул надменным взглядом причудливо расписанного потом и пылью десятника.
Тот подошел ближе, размазал тыльной стороной ладони грязь на лице и, сверкнув белозубой улыбкой, без всякого намека на почтительность, произнес:
— Кто, кто — человек! Иеровоам я, сын Новата, из колена Эфраимова. Камень рублю для Храма с людьми своими.
— Я вижу, что рубишь… Ты сам придумал наверху каменоломню устроить, а потом глыбы на веревках спускать?
— А чего тут придумывать? Попробовали у подножия — камень хрупкий, крошится, пыль столбом, да и тесно, не развернуться. Наверху мы вдесятером больше, чем сотня внизу нарубили. Ну, люди увидели, и другие за нами полезли на гору.
— А веревки? — чиновник все больше и больше проявлял к разговору интерес.
— А что — веревки? — пожал плечами Иеровоам. — Известное дело. Пастух я. Сколько раз овец заблудившихся с гор веревками снимал. Вот и надумал с камнями попробовать. Ну и людей научил — сначала свой десяток, а потом уже и других.
— Хорошо, — кивнул головой тысячник. — Можешь идти. Завтра после работы жду тебя у себя в шатре. Знаешь, где шатер мой?
— Знаю, там, — неопределенно указал рукой Иеровоам, поспешно удаляясь в сторону небольшой рощи, откуда доносились аппетитные запахи горячей похлебки.
* * *
— Ну, что, с Божьей помощью начали! — глаза Соломона лихорадочно блестели. — Сколько человек привлекли к работам? — обратился он к Азарии.
— Все, как ты повелел, великий. Камень сейчас рубят в ближних горах восемь тысяч человек…
— Откуда они? — перебил Соломон.
— Все люди Эфраимовы.
Соломон удовлетворенно кивнул головой.
— Хорошо, пусть поработают в каменоломнях, может, спеси у них поубавится. Только палку не перегибать — менять людей почаще и кормить хорошо!
— Будет исполнено! Неподалеку от каменоломен мы разместили и камнетесов. Это люди, в основном, Хирама — наши не умеют так искусно обрабатывать камень. Числом их семь тысяч человек. Они полностью подготавливают камень для кладки, и пять тысяч идумеян перетаскивают его к месту строительства. Всего на этих работах у нас будет задействовано двадцать тысяч, не считая восьми сотен начальствующих людей разного ранга и охраны. Этого достаточно, чтобы обеспечить и работу, и отдых, и порядок. Еще…
— Погоди! — перебил Соломон. — Дойдем до еще… Это самая тяжелая работа, достаточно ли такого количества людей?
— Если прикажешь, мы можем удвоить их — мои люди в областях вместе с назибами продолжают отправлять мужчин в Иерусалим, — с нотками самодовольства в голосе ответил чиновник.
Соломон строго посмотрел на Азарию.
— Люди — это не скот, не следует гнать их стадами. Нам нужно их ровно столько, сколько требуется для бесперебойной поставки камня к месту строительства. А теперь — еще! Десятники и сотники — все пусть будут у них свои, из колена Эфраимова, тогда и роптать не на кого будет. Какая у нас охрана? — обратился Соломон к Ванее.
— На каждую тысячу работников я поставил половину сотни человек, еще по двадцать — охрана за каждым тысячником. Третья часть из них — конные.
— Думаешь, достаточно? — задумчиво произнес Соломон.
— Достаточно. К тому же половина охраны — наемники, а другая половина из колена Иуды. Так что, если возникнут волнения, бунтовщики с ними не договорятся.
— Замени некоторую часть наемников воинами из разных колен. На положение дел они не повлияют, а разговоров будет меньше.
— Могу я продолжить? — ревниво глядя на Ванею, спросил Азария.
— Продолжай!
— Сейчас мы формируем отряды для отправки в Ливан на заготовку леса. Всего — восемьдесят тысяч, большинство иевусеи, амалекитяне, идумеяне, хетеяне. Мы разбили их на несколько больших групп. Половина будет по очереди валить лес, остальные пойдут за волами.
— Работа непростая, тут нужна и сноровка, и сила, — рассуждал Соломон. — Да и кедры ливанские очень дорого нам обходятся — это не камень. Тут ошибок быть не должно.
— Хирам пошлет туда опытных мастеров из числа своих людей. Они и обучат остальных, и присмотрят. Мы решили давать работникам хороший отдых. Два месяца рубят лес, два — отдыхают. Так же и с теми, кто лес будет доставлять в Иерусалим.
— Нет, это неправильно. Увеличь, если надо, количество людей, но отдыха им нужно давать больше. Пусть месяц работают в Ливане, а на три месяца отправляйте их по домам для отдыха полноценного. Начальником над всеми людьми, что будут лес заготавливать в горах ливанских, назначаю Адонирама. С него и спрашивать будем… А что у нас с плавильнями металла?
— Плохо пока с этим, — вздохнул Азария. — Сирийцы отказываются работать в шахтах — меди там мало, приходится опускаться на большую глубину. Опасно это, уже много людей погибло.
