Снова плыли кони в человеческом море, пока не вынесло их к храмовой площади. И сразу же отбросило назад, потому что из прохода главного храма вышел маг в красном. В ужасе закричал кто–то. Пиреум со священным огнем был на вытянутых руках мага, и свет небесный святотатственно соединялся со светом внутренним, данным Арамати — земле для вечного плодоношения.
Настала тишина. И в этой тишине маг поднял над головой священный огонь и швырнул его на белые камни перед храмом. Вспыхнуло, разбрызгиваясь, горящее масло. С бронзовым звоном запрыгала по земле чаша…
— В чем же правда, Маздак?
Голос спрашивающего был совсем юный, но его слышала вся площадь.
— Правда — это хлеб и женщина! — ответил Маздак, и площадь согласно вздохнула.
Их оттеснили, потому что маг Маздак взял факел у ближнего к нему человека и зажег, окунув в горящее масло. И сразу все двинулись вперед, окуная в масло и зажигая факелы…
Все, что было потом, запомнилось как один дымный, пламенный сон..
Пустая черная площадь перед дворцом. Гурганцы на черных лошадях стремя к стремени, и черные волчьи хвосты свисают с их башлыков. А все остальное вокруг белое…
И еще: багровое солнце дымится над морем, и тысячи таких же солнц стоят стеной вполнеба. Темной печью в этом серебре — арка дворца. Содрогающий землю гром труб, и львы, рычащие, рвущиеся с бронзовых цепей по краям завесы…
Все белое склонило головы. Только красный Маздак идет через пустую черную площадь, и тысяча красных магов с дымными факелами в руках идут ему навстречу из серебряной стены. И происходит то, чего никогда еще не было…
Ахает мир. Испуганные львы припадают к земле. Тяжелая царская завеса вздрагивает и вся, от одного края до другого, начинает медленно уплывать вверх. Открывается огромный жертвенник, и царский огонь соединяется с солнцем. Все выше завеса: стали видны уже широкие львиные лапы трона Сасанидов, золотой панцирь, недвижное бронзовое лицо — прямой подбородок и резкий изгиб бровей. И фарр — божественное сияние — ослепляет Эраншахр. Железные крылья орла парят в этом сиянии.
Закутанная тощая фигура мобедан мобеда в ужасе корчится, отползает в сторону. Маздак останавливается напротив трона, поднимает факел. И тогда бог и царь царей, сын бога и царя, встает, делает два быстрых шага вперед и вытягивает правую руку в древнем приветствии мира и жизни… Авраам узнает его, потому что это Светлолицый, с которым играл он в арийскую игру «Смерть царя»…
Гусары стояли стремя к стремени. Гургасары — «волкоголовые» — так персы называли гурганцев за волчьи хвосты на башлыках. Первой тысячей царских «бессмертных» были они, люди из Страны Волков. В Ктесифоне их звали просто гусарами…
С четырех сторон рухнули на дворцовую площадь белые толпы. Черные всадники отъезжали в сторону, и витые ременные плети без дела висели на их запястьях. Но, докатившись до арки, миллионный человеческий вал вдруг отхлынул, закружился, попятился к Большому царскому каналу. Качнулась земля…
Тысячебашенная стальная стена перегородила площадь. Она медленно двигалась и, если бы не случайный взмах хоботом, казалась бы неживой. Кованые башни с узкими щелями для стрелков были словно спаяны друг с другом…
Один Маздак с факелом стоял перед слонами. И царь царей, лишивший себя святости и власти, был один наверху у своего трона. Великие жались к стенам, львы выжидающе рычали по краям. Толпа все пятилась, освобождая площадь. А перед боевой линией слонов сидел на широкогрудом мидийском коне эранспахбед Зармихр, и тысяча черных гусар выстраивалась впереди. Пронзительно и страшно завывали сигнальные трубы.
Тогда и почувствовал Авраам, что дернулся конь стоящего рядом Фархад–гусана. А когда посмотрел на площадь, то увидел скачущего по ней азата. Без щита и пики был он, только с голым арийским мечом в руке. Прямо на строй черных гусар несся азат. И еще раз случилось невероятное. Строй вдруг разломился, гусары отъезжали в стороны, освобождая ему дорогу. А он, подскакав к неподвижному эранспахбеду, махнул мечом…
Все было смешано потом в красной ночи: землепашцы в белых одеждах, азаты, гусары, дипераны, люди города. В эту же ночь появились среди них деристденаны — «верящие в правду», люди в красных одеждах с прямыми ножами у пояса. А на гигантском боевом слоне была площадка, к которой крепится башня; на ней стоял великий маг Маздак с факелом и говорил о победе света и правды.
Горячий ветер пронесся над площадью. Ударили невидимые барабаны, тысячи рожков, труб, сантуров нащупывали мелодию. И высокие пронзительные голоса десятков гусанов в разных концах площади нашли ее… «Красный слон мчится вперед, и только ветер свистит в ушах вожатого–копьеносца…»
Волны припева катились в факельном море. Площадка с Маздаком двинулась и поплыла над Ктесифоном, над Эраншахром, над видимым миром…
Да будет справедливым этот свет,
Наложим на богатство мы запрет.
Да будет уравнен с богатым нищий, — Получит он жену, добро, жилище!..
Фирдоуси, «Шахнаме»
Дергался человек, изрыгая кровавую кашу. Потом затих, неестественно выпрямившись под кустом. Это был уже третий, которого видел Авраам на дороге…
С ночи открылись засовы всех дасткартов. Голодные припадали к зерну, ели его сырым, и многие умирали тут же, под стенами хранилищ. К середине второго дня вызвали всех диперанов. Розбех теперь командовал ими. Он объявил, что перед правдой все равны, поэтому не будет деления их с первого по пятый ряд, и честь каждому по его делам.
К ним вышел маг Маздак. Он коротко объяснил, что надлежит учесть имеющееся в дасткартах, но зерно раньше всего. Надо утолить первый голод людей, пришедших в Ктесифон, а по дехам затем произойдет широкая раздача из местных дасткартов.
Для порядка им выделяются азаты и деристденаны — «верящие в правду». Так называли себя те, кто в «Ночь Красного Слона» надели на себя красные рубашки — кабы и кровью поклялись, что переделают мир согласно великой правде Маздака…
Ночь, день и еще ночь сыпали потом они с Артаком желтое сухое зерно в подставляемые платки и ничего нигде не писали. Вастриошан, люди от земли, не знали лжи.
Наутро третьего дня сделали перерыв. Артак упал в зерно и уснул, но Авраам не мог. Он вышел на дорогу за дасткартом эранспахбеда Зармихра, куда их послали, и тут увидел умирающих от сытости…
Человек больше не дергался. Он лежал, разведя руки и положив лицо в рассыпавшуюся по утренней земле пшеницу. Аврааму почему–то захотелось заглянуть ему в лицо. И он увидел то, что ждал: покорную складку возле закрытых глаз. Это все, что помнилось из его облика.
Авраам оглянулся на умирающих, посмотрел на землю с пожухлой осенней травой, на высокие серые тучи, и сжалось его сердце. На спину он лег, а ветер гнал и гнал тучи над его головой…
Да, он перс — Авраам, и это его земля. И все они персы, невзирая на род и племя: Абба, Кашви, Вуник, ибо родились на этой земле, говорят одинаково, живут и плачут с народом ее…
Кричали сразу много женщин, истошно, захлебываясь плачем. Авраам вскочил, бросился туда, где к реке выходила стена гаремного сада. Азаты стояли перед калиткой, не решаясь войти. Прибежал Артак, сдвинул засов. По составленному вчера списку, шестьдесят две женщины находились здесь: четыре подлинные хозяйки, остальные — сакар, не имеющие родовых прав жены убитого Быка–Зармихра.
Гуркаганы — «Волчья Кровь»! О них уже слышали. В «Красную Ночь», воспользовавшись человеческим смятением, разбили они цепи, загрызли стражников и вырвались из–под земли, куда были навечно опущены за убийство…
Пятеро их стояли на ведущих к реке ступенях. Большой ковровый узел и две закутанных женских фигуры лежали у их ног. Еще один, с кривыми ногами и руками, отвязывал внизу большую плоскодонную лодку. Мостик от дасткарта к причалу был спущен.
— Эй, зачем вы здесь? — спросил Артак.
У них были белые, неживые от подземной тьмы лица. Маленький горбун крикнул мерзкую ругань, яростно погрозил дротиком. Черные волосы, как перья у поедающих мертвечину птиц, закрывали у него уши. Виден был лишь большой безгубый рот, извергающий похабные слова. Азаты вынули мечи.
— По закону справедливого Маздака!
Голос у сказавшего это был спокойный, уверенный. Рябое, сильно выдающееся вперед лицо с едва различимой полоской лба показалось знакомым Аврааму. И вдруг край верхней губы сам собой обнажился, открыв крепкие желтые зубы… Да, это был он, который у дасткарта Спендиатов хотел убить из кустов Светлолицего Кавада, царя царей!..
Азаты переглядывались, некоторые вложили мечи в ножны. После смерти хозяина — эранспахбеда Зармихра — все здесь разбежались или забились в свои помещения. Азатов послали с диперанами на раздачу зерна и не дали никаких указаний…
