Шелонь… В глубине души Словен боялся жены. Нет, он не слушал досужих сплетен о том, как она его сначала присушила, а потом навела порчу. Но в самом деле, о чем она говорит с богами, когда все чаще и чаще уединяется на Перыни? Какие тайны ей открывает грядущее?
Волховец вдруг поднял над писаниной кудрявую голову.
— Отец, а я совсем забыл! Мама хочет с тобой поговорить. Сказала, будет ждать тебя у себя в светлице.
Словен вздрогнул, и сердце снова заныло. Словно Шелонь подслушала его мысли… А почему нет? Чего ей стоит…
На женской половине княжьих хором стояла удивительная тишина. Слышно, как мухи жужжат, да шуршит где-то прялка. Раньше, при Ильмери, здесь был дым коромыслом: смех, песни, суета, служанки, нагруженные платьями, сбивались с ног. Шелонь затворилась от этого шума в своей светлице. Тишина и суета противостояли друг другу, как две женщины-соперницы, которые прикидываются лучшими подругами.
Словен никогда не стоял перед выбором. Настоящей, страстной мужской любви он не испытывал ни к одной из своих двух жен и множества сменявших друг друга наложниц. В этом он был обделен. Он взял Шелонь согласно обычаям, совсем молодым. Восхищенный ее особенной красотой, он не слушал сплетен и советов родни. Но эта женщина, даже родив ему двух сыновей, оставалась холодной, недоступной, блуждающей в неведомых Словену далях.
Сарматка Ильмерь ворвалась в его жизнь яркой жар-птицей, наобещала с три короба чего-то, чего он не сумел и не успел оценить — и исчезла. Словен переживал исчезновение, как переживают пропажу любимой вещи. Как только он прослышал про Новгород, то сразу загорелся надеждой ее вернуть. Любимые вещи должны быть надежно заперты в сундуки!
Остановившись у двери в светлицу, Словен прикрыл глаза от света, падающего из окна. Почему на закате солнце светит особенно ярко?
Шелонь сидела за рукоделием. В солнечном ореоле она казалась прекрасной, какими иногда являются во сне давно состарившиеся и умершие люди. Словен оробел.
Отложив вышивку, Шелонь встала ему навстречу и вышла из волшебного ореола. И сразу стала ниже ростом, тусклее лицом, суше статью. Словен заметил, что она очень волнуется. Ждет от него чего-то, даже шея вытянута от нетерпения. И эти проявления человеческой природы его жены смутили Словена еще больше. Как с ней говорить? За несколько лет они не обменялись ни словом. Он уже разучился, как это делается!
Шелонь пришла ему на помощь.
— Спасибо, что пришел. Ты расскажешь мне про посольство, которое ты отправил в город нашего сына? Я ничего не знаю, ты даже не сказал мне, что он, оказывается, жив, — в ее голосе прозвучал легкий упрек. — Что ты собираешься делать?
— Пока ничего. Послы еще не вернулись, мы ждем их со дня на день. Посмотрим, что они расскажут. Может, это все слухи, и в Тумантаевом городище по-прежнему правит чудь…
— Пять лет я не видела сына, — тоскливо прервала его Шелонь. — Наверно, и впредь не увижу. Но мне хотя бы знать, что он жив-здоров.
— А что, твои боги молчат об этом? — не удержался Словен.
— У богов есть заботы поважнее наших семейных неурядиц, — строго сказала Шелонь. — Я не докучаю им вопросами. Словен! Ты обещаешь не преследовать Волха?
— Что?! — нахмурился князь.
— Тебя настроили против него, — страстно заговорила Шелонь. — Не отпирайся, я знаю, кто это делает… Но все твои обвинения ложны и недостойны. Мальчик вырос и ушел, он нашел свое место под солнцем, как ты когда-то. Оставь его в покое! Не шли к нему больше послов!
— Но… — опешил Словен, — я думал, ты хочешь, чтобы он вернулся.
— Какая разница, чего я хочу? — звенящим голосом воскликнула Шелонь. — Я хочу, чтобы он снова стал ребенком, чтобы прижимался к моим коленям, и чтобы ты нас любил… — она досадливо махнула головой. — Что толку? Он не вернется. Как и ты никогда не вернешься в приморские степи, откуда вывел свой народ. Поклянись, что оставишь его в покое, Словен!
И Шелонь требовательно топнула ногой. Словен окончательно растерялся. Шелонь никогда себя так не вела. Что она так беспокоится? Да у него и в мыслях не было силком тащить Волха в Словенск. И даже если мальчишки будут проситься назад — он не пустит. Поздно. Город сомкнулся над своей потерей, и возвращение молодой дружины стало бы теперь чужеродным наростом на его теле. Так почему он должен клясться? В чем тут подвох? Что сказали ей боги?
— Поклянись! — настаивала Шелонь.
— Хорошо, хорошо. Клянусь Перуном и матерью Мокошью, что не стану вмешиваться в дела Волха.
Призывая в свидетели двух могущественных богов — силы неба и земли — Словен сознательно не упомянул Велеса, как требовала того древняя формула. Шелонь, конечно, заметила это, но сказала только:
— Смотри, князь. Мать Мокошь сейчас в особой силе, ты должен сдержать свое слово.
Словен раздраженно махнул рукой. Мол, подавитесь вы своим Волхом, он на дух мне не нужен, пусть спокойно сидит в своем городище, только к нам носу не кажет…
— Послы, послы возвращаются! — раздался на улице крик.
Шелонь и Словен встрепенулись. Но вслед за криком послышался бабий плач, какой-то гомон… Что там случилось?
— Выйди, князь.
На пороге светлицы, тяжело дыша, стоял Хавр. Он покосился на Шелонь, как бы не понимая, почему эта женщина все еще живет здесь. Конечно, он ничего не собирался при ней говорить.
Но отталкивая руса, забыв о всяком этикете, в светлицу ввалился один из послов — Доброжен. Борода его была всклокочена, одежда порвана, рукав в крови.
— Беда, князь! — взревел он, бухаясь на колени. — Твой сын потравил волками все посольство.
— Неправда! — ожесточенно прошептала Шелонь. Но ее никто не услышал. Гвалт и вопли на улице становились все громче.
— Вставай! — Хавр потряс Доброжена за плечи. — Идем в княжьи палаты, расскажешь, что случилось.
Доброжен затряс головой, тяжело поднялся и, пошатываясь, вышел в сени. За ним — Словен, а следом решительно шагнула Шелонь. Хавр заступил ей дорогу.
— А ты куда, княгиня? Это мужские дела.
— У меня есть муж, чтобы указывать, куда мне ходить, а куда — нет, — заявила Шелонь. Хавр обернулся, ища поддержки у Словена. Но князь предпочел ничего не заметить. Шелонь торжествующе вскинула голову и прошла мимо руса.
В присутствии дружины, старейшин и замершей в уголке княгини Доброжен собрался с духом и рассказал страшную историю. О том, как сначала их любезно приняли в Новгороде. О том, какой им закатили пир и какие собрали богатые дары.
— А княгиня Ильмерь там служит у Тумантаевой вдовы Ялгавы. Волх взял вдову в жены, а нашу княгиню подарил ей, как рабыню, — сообщил он, смущенно косясь на Словена.
— Продолжай, — сказал Словен, угрожающе двигая скулами.
— По-хорошему Волх отпустить ее с нами отказался. И тогда она, бедняжка, упросила Мичуру помочь ей бежать. Мы дали ей мужскую одежду, никто бы не догадался… Но эта баба, Ялгава, подняла тревогу. Нас воротили. Срам-то какой, мой собственный сын Кулёма, грозил мне мечом, как вору! Но Волх сделал вид, что все прощает. Он даже пообещал, что в лесу никто нас не тронет. Знаешь, князь, твой сын стал колдуном, он разговаривает со зверями!
— Он мне не сын, — тихо сказал Словен.
— Что? Ну, так вот. Он говорил о чем-то с волками, а кто ж его знает, о чем? Мы думали, он просит их не трогать нас, когда пойдем обратно через лес. Да они бы и так не тронули, всем известно, волки летом сыты и на людей не нападают. Но только вышло-то по-другому…
Доброжен, то дрожа голосом, то подпуская в него былинного пафоса, рассказал, как расстоянии пяти полетов стрелы от Новгорода на них набросилась волчья стая. Волки вели себя не как обычные звери, они совсем не боялись людей. Они действовали, как будто у них был приказ — убить всех до одного.
— Они были, как люди в волчьей шкуре, как оборотни, — понизив голос, сказал Доброжен. — Как если бы твой сын сам догнал нас и отомстил за то, что мы попытались увести его рабыню. Никто из наших меча не успел поднять. Волки прыгали прямо на горло, рвали и душили… Я сообразил прикинуться мертвым, и мертвых они трогать не стали. Когда они ушли… — Доброжен сглотнул и вдруг истерично заорал: — Да выведите же княгиню! Я не могу при ней говорить такие вещи! Князь, твой сын…
— Он мне не сын! — взревел Словен. — Уведите ее, — велел он дружинникам.
Те нерешительно подступились к Шелони и начали теснить ее из палаты.
— Все правильно, князь, ты же все понимаешь, — Хавр возник у Словена за спиной, как злой дух. — Твой сын Волх был вздорным мальчишкой, он не уважал отца. Но он был всего лишь человеком! Он не повелевал волками. А этот — оборотень. Он не твой сын, он страшный и злой колдун. Но не сомневайся, и на него найдется управа. Ты выйди на улицу, послушай, чего хотят люди.
Дико озираясь, Словен зашагал к выходу. Шелонь оттолкнула дружинников и бросилась за мужем. Но тот, угрожающе подняв руку, прорычал:
