По виду это был обычный загородный пикник — бутерброды, лимонад, фрукты. Тринадцать человек, расположившись на траве на опушке рощи, слушали четырнадцатого. Он говорил:
— ...Но должны ли простить ему за два хороших дела в начале его жизни всё то зло, которое он сделал затем и ещё сделает в будущем? — он обвёл глазами собравшихся.
Все хором ответили:
— Нет...
26 августа 1879 года. Квартира в Санкт-Петербурге.На конспиративной квартире заканчивалось заседание Исполнительного комитета «Народной воли». Среди собравшихся можно узнать и тех, кто был под Липецком.
Председательствующий, подводя итог, спросил:
— Кто за смертный приговор императору?
Все молча подняли руки...
17 ноября 1879 года. Ялта.Александр прощался с Катей у ожидавшей её кареты.
— Ты подумай, я не буду видеть тебя целых два дня. Я уже отвык от столь долгих разлук.
— Они пролетят быстро, Сашенька. Твой поезд здесь отъедет, а мой там только подъедет. Ты смотри в окно и думай: а вот тут я только недавно ехала, и эти же картины видела. А я, наоборот, буду думать: а вот эти пейзажи завтра Сашенька увидит...
— Ладно, тебе пора. Береги себя.
Он поцеловал её и помог сесть в карету, где уже сидели Варя и дети. И махнул кучеру. И долго смотрел вслед ей. А потом сел на коня и помчался в другую сторону — в Ливадию.
18 ноября 1879 года. Перегон между Белгородом и Курском.Желябов[12] и Окладский тянули провода от насыпи к стоящей рядом кожевенной мастерской. Якимова засыпала провода гравием.
Желябов поглядел на часы, сказал:
— Уже скоро, давай побыстрее.
Они завели провода в дверь мастерской и, прежде чем войти внутрь, поглядели на уходящую вдаль колею железной дороги.
— Не видно пока, — сказала Якимова.
В это же время. Перрон на вокзале в Харькове.Александр прогуливался по перрону около своего вагона. Подошли Рылеев с начальником станции.
— Почему не едем так долго? — спросил недовольно Александр.
— Сейчас поедем, Ваше императорское величество, — ответил начальник станции. — Составы меняли местами. В свитском паровоз неисправен, теперь состав Вашего величества пойдёт первым, а мы пока паровоз в свитском заменим. Так что через несколько минут, Ваше величество, можно будет отправляться, сейчас только путь освободим.
— Но это нарушение инструкции, — сказал Рылеев. — Первым всегда должен идти свитский.
— Ваше превосходительство, вы же сами сказали — как можно скорее. Это самое скорое.
— Хорошо, — прервал их спор Александр. — Главное, не задерживайте...
В этот же день. Перегон между Белгородом и Курском.Когда мчащийся поезд поравнялся с кожевенной мастерской, Желябов замкнул контакт на батарее и пригнул голову, ожидая взрыва. Якимова тоже заткнула уши.
Но... но ничего не произошло. Им осталось только смотреть вслед прошедшему поезду.
В это же время. Поезд. Императорский вагон.Александр, глядя в окно, курил. Подошёл Рылеев.
— Ваше величество, телеграмма от Её величества. В Туле передали. Из Канн. — Он протянул Государю телеграмму.
Александр прочёл её, покачал головой.
— Ей не лучше. Она и там мучается кашлем. Хочет вернуться. Как приедем в Петербург, распорядись, чтобы за ней отправили Боткина. А из Москвы дай телеграмму в Канн. Запиши текст. — Рылеев достал блокнот, приготовился писать. — «Благополучно прибыл в Москву, получил твою телеграмму в дороге. Огорчён, что ты в том же состоянии. Чувствую себя хорошо и неутомлённым. Нежно целую. Александр». Как приедем, сразу отправь.
— Хорошо, Ваше величество. Надеюсь, текст менять не придётся.
— Ты про что?
— Про благополучное прибытие.
Несколько позже. Сторожка железнодорожного смотрителя под Москвой.Из подвала вылез перепачканный в земле Гартман. И, отряхнувшись, вошёл в сторожку.
— Ну как? — спросила его Перовская[13].
— Всё в порядке, всё проверил. — Он поправил провода, тянущиеся к батарее. Потом посмотрел на часы: — Скоро, собирайся.
Перовская взяла сумку с двумя флажками — жёлтым и красным и, прежде чем выйти на крыльцо, напомнила ему:
— Не перепутай, включай на втором, первый — свитский.
— Помню, помню, — проворчал Гартман.
Чуть позже. Поезд.Александр смотрел в окно. В нём мелькали огоньки деревень. Он увидел промелькнувшую сторожку, женщину, стоящую на крыльце с фонарём и жёлтым флажком...
В это же время. Сторожка.Когда поезд поравнялся со сторожкой, Гартман замкнул контакт батареи. За окном раздался взрыв. Вагоны стали сходить с рельсов.
Вечером этого же дня. Московский Кремль.Карета въезжала в Кремль. Встречавший её Рылеев открыл дверцу. Из неё вышел Александр.
— Государь, — сказал Рылеев взволнованно, — только что сообщили — свитский поезд взорван.
Александр уставился на него, словно это он сделал.
— Господи... А если бы паровоз не сломался... Да что же они хотят от меня, эти негодяи? Травят, как дикого зверя. Это уже четвёртое. Осталось всего два.
— Вы про что, Ваше величество?
— Ничего, это я так. Завтра же в Петербург, в Зимний. Только там я чувствую себя в безопасности.
5 февраля 1880 года. Дворцовая площадь.Халтурин, как обычно, направлялся через площадь к Зимнему. За колонной его поджидал Желябов. Халтурин остановился, чтобы прикурить. Тот тихо спросил:
— Сегодня?
Халтурин также тихо ответил:
— Попробую, — и пошёл к подъезду. Он кивнул жандарму, сказал:
— Морозит, однако. Жандарм потопал ногами:
— Вечером придёшь? Моя ждёт.
— Всенепременно, коль будем живы, — ответил весело Халтурин и вошёл в подъезд.
Чуть позже. Кабинет Александра.Александр беседовал с принцем Гессенским.
— Положение у вас, увы, серьёзное. Нигилисты совсем ничего уже не боятся.
— Но полиция...
— Полиция арестовывает их, но они плодятся ещё быстрее.
— Но я не понимаю этого, Ваше величество. Вы столько сделали для народа. Ваши реформы...
— Да в том-то и дело, что наше общество оказалось к ним не готовым. Сначала все кричали: свободу крестьянам, а как я дал её, так в результате все и недовольны оказались: и те, у кого забрали землю, и те, кому её дали.
— Это российский парадокс.
— А у нас, друг мой, всё разумное всегда своей противоположностью оборачивается, всегда. И уж если я и виноват в чём, то в том лишь, что, задумав послабления в общественной жизни, не сопровождал это усилением своей личной власти. К сожалению, в России свободу можно давать только из рук диктатора.
— Ещё один российский парадокс.
— Это не парадокс, увы, это выводы из нашей истории. Печальные выводы. Но я никогда не хотел, да и сейчас не хочу личной власти, это противно моей натуре. И вот результат: царь, попытавшийся провести реформы, вынужден опасаться. И кого? Тех, кто эти реформы требует.
— Третий парадокс.
— Я только здесь, в Зимнем, и чувствую себя в безопасности, — Александр зажёг спичку и закурил...
В это же время. Столярная мастерская в подвале Зимнего.Халтурин зажёг спичку и поджёг бикфордов шнур. И, оглядевшись — ничего ли не забыл, — быстро вышел...
В это же время. Кабинет Александра.Александр поглядел на часы и поднялся.
— Мы опаздываем. Нас уж, верно, все ждут. Пойдём, мой друг, за обедом продолжим. — Александр открыл дверь, пропуская гостя: — Прошу, принц.
— Нет, нет, после вас, Ваше величество.
— Ты мой гость, прошу.
Принц Гессенский вышел первым.
В это же время. Подъезд Зимнего.Халтурин вышел из подъезда. Жандарм придержал за ним дверь.
— Так вечером?
— Как договорились, — кивнул Халтурин и быстро пересёк площадь.
У арки штаба его поджидал Желябов. Халтурин, не останавливаясь, бросил: «Готово». И тут же взрыв сотряс воздух[14], Халтурин побежал в сторону Невского.
