– А вы считаете, художники должны писать только богов и богинь в прелестных итальянских ландшафтах?
– Ну, не знаю…
– Многие ждут от нас именно этого. Но что я пытаюсь сделать, и Моне, и другие, так это нарисовать окружающий нас мир. Нарисовать то, что мы действительно видим.
– Но вокзал – это же совсем не красиво…
– Вам известны какие-либо писатели?
– Я был на похоронах Виктора Гюго.
– Я тоже. Странно, что мы не встретились там, – пошутил художник. – Несомненно, Гюго был великим человеком. Но лично я предпочитаю другого автора того поколения, и это Бальзак. Он пытался описать ту реальность, которая его окружала, начиная с самого богатого аристократа и заканчивая последним бедняком на улице, а также всех мужчин и женщин между ними – адвокатов, лавочников, шлюх, попрошаек. Мы называем это реализмом. Некоторые из тех, кого считают импрессионистами, тоже работают в этом направлении. Ренуар писал посетителей ресторана «Мулен де ла Галетт». Я пишу множество разных вещей, включая поезда и вокзалы. А что касается красоты, то что она такое? Для меня железная дорога прекрасна. Потому что мы не живем в мире нимф, фавнов и классических богов. Мы живем в мире железных дорог, паровых машин и мостов, они – дух нашего времени. Это новый и удивительный мир, и жить в наше время – настоящее приключение. – Он ухмыльнулся, глянув на Тома. – Вы строите пути и мосты, я их пишу.
Тома слушал как завороженный. Никто еще не говорил с ним о таких вещах. Но он все хорошо понял. Да, живописец прав. Железные дороги и мосты – это дух их времени. Он, скромный монтажник-металлист, должен быть причастен к этому. А ведь в Париже прямо сейчас начиналось строительство величайшей в мире металлической конструкции.
– Я буду строить башню Эйфеля, – вдруг сказал он.
Норберт Гёнётт задумчиво посмотрел на свое полотно, потом взглянул на молодого рабочего и вынес свой вердикт:
– Поздравляю вас. Это замечательное дело, мой друг.
Первое июня выпало на среду. Люк удивился, когда Тома настоял на том, чтобы младший брат сопровождал его в лавку вдовы Мишель, но послушался. Только когда они были на полпути, Тома поделился с ним своим планом.
– Ты сошел с ума, – заявил Люк. – Что скажет мама? Да и папа тоже не обрадуется.
– Я все равно это сделаю, – заявил Тома твердо.
И вот, пока Тома ждал за углом, Люк пересек площадь Клиши, вошел в лавку и сказал хозяйке:
– Мой брат болен сегодня. Он послал меня сообщить вам об этом и извиниться от его имени.
Вдова очень встревожилась и отпустила Люка только после того, как он заверил ее, что у Тома всего лишь расстройство желудка и на следующий день он наверняка выйдет на работу.
До мастерских компании Эйфеля в северо-западном пригороде Леваллуа-Перре пришлось идти почти час. Там, как в муравейнике, кипела работа. Каркас огромной башни собирался из секций по четыре с половиной метра, которые изготавливались в этих мастерских. Готовые секции были сложены циклопическими стопками для отправки с производства на стройплощадку. Монтажом и клепкой занимались более сотни рабочих. Но когда Тома поинтересовался, там ли месье Эйфель, ему сказали, что инженера сегодня следует искать на Марсовом поле.
Братья вновь пустились в путь, на этот раз – на юг. Наконец к одиннадцати часам утра они миновали Триумфальную арку, пересекли реку по мосту Иена и вошли на стройплощадку внушительных размеров.
Фундаменты уже были закончены и казались четырьмя гигантскими орудиями, нацеленными на четыре стороны света и готовыми выстрелить друг в друга. Между этими сооружениями стояла группа инженеров и прочих господ, и все внимали одному человеку – совсем как военный штаб слушает главнокомандующего.
– Это он, – сказал Тома. – Это Эйфель. – Он сделал глубокий вдох. – Пойдем.
Поскольку инженер был занят разговором, братья остановились немного в стороне. Им пришлось ждать не менее получаса, прежде чем группа распалась и Эйфель с парой спутников двинулся прочь с площадки.
– Месье Эйфель! – окликнул его Тома, достаточно громко, чтобы инженер услышал его, и двинулся ему наперерез.
Эйфель остановился и вопросительно посмотрел на двух молодых людей.
– Месье Эйфель, я Тома Гаскон, – представился Тома, поравнявшись с инженером. – Я делал для вас статую Свободы.
– А-а. – Эйфель не сразу вспомнил его, но потом улыбнулся. – Юный месье Гаскон из Аквитании, который отправился на поиски брата, верно?
– Да, месье.
Эйфель сказал своим спутникам, чтобы они продолжали путь и что он догонит их.
– Я не помню – вам удалось найти брата?
– Да. – Тома показал на Люка. – Вот он.
– И что сейчас привело вас ко мне, месье Гаскон?
– Я бы хотел принять участие в строительстве башни. Хочу снова работать у вас, как раньше.
– Но, мой друг, мы полностью укомплектованы рабочими. Я был бы рад нанять вас и во втором своем проекте. Почему же вы не пришли в самом начале, когда мы набирали бригады?
Тома колебался не более секунды:
– Мой брат, вот этот самый, был тяжело болен, и я требовался семье дома. – Он глянул на Люка, который сумел скрыть свое удивление, и продолжил: – Теперь он здоров, как видите.
Люк с важным видом кивнул. Эйфель задумчиво смотрел на Тома.
– Я знаю, что вы хороший работник, – сказал он наконец. – И так уж случилось, что именно сейчас нам не хватает рабочего. Но не на фабрике, а здесь. Нам нужен верхолаз – человек, который будет собирать башню на месте.
– Это именно то, о чем я мечтал! – вскричал Тома. – Может, сама судьба привела меня сюда сегодня, – добавил он, исполненный надежды.
– Хм. Вы когда-нибудь работали на высоком мосту? Не боитесь высоты? В противном случае такая работа будет для вас очень опасна.
– Я не боюсь высоты, клянусь вам.
– Очень хорошо. Приходите сюда в последний понедельник июня. Спросите месье Компаньона. Я скажу, чтобы он ждал вас. Оплата у нас не слишком высока, но справедлива. – Он кивнул в знак того, что беседа окончена, и пошел догонять своих спутников.
– Благодарю вас, месье! – крикнул ему вслед Тома.
Когда братья перешли реку по мосту Иена, Люк обернулся и спросил:
– Почему ты соврал? Зачем сказал инженеру, будто болел я?
– Я решил, что так нужно, – признался Тома. – А иначе он мог подумать, что у меня слабое здоровье, и не нанял бы меня.
– Но у тебя и вправду слабое здоровье. По крайней мере, ты еще не совсем окреп. Хватит ли у тебя сил на такую работу?
– К концу месяца я буду в полном порядке.
– Все ужасно разозлятся, – напомнил ему Люк. – Доктор, мама, мадам Мишель… и особенно Берта.
– Знаю. Им пока не обязательно знать об этом.
– Ну что же… раз ты не женишься на Берте, то тебе придется найти ту таинственную девушку.
– Сказать по правде, я уже и не помню, как она выглядела. – Тома засмеялся. – Знаешь, прошло два года – ровно два года! – с тех пор как я видел ее на похоронах Виктора Гюго.
Некоторое время они шагали молча. Потом опять заговорил Люк:
– А ты уверен, что хорошо переносишь высоту?
1887 годЖак Ле Сур наблюдал за входом в лицей. Это был предпоследний учебный день перед закрытием школы на лето.
Никто не обращал на него внимания. Да и чем он мог бы привлечь интерес? Для любого из тех, кто оказался в этот момент на улице Гренель, он был всего лишь парнем лет двадцати. По всей вероятности, студент или ремесленник.
И никто не знал, о чем он думает. Это было самое замечательное. Это то, что делало его свободным и всемогущим. Почти невидимый, он мог беспрепятственно ждать мальчика, которого хотел уничтожить.
Убивать его именно сегодня он не собирался. Мог бы, но не хотел. Пока рано. Он это сделает, когда придет подходящий момент. В этом никаких сомнений быть не могло. Но он был терпелив и считал, что терпение также дает ему власть – власть выбирать время. Ведь никто его не заподозрит.
Все было так просто, что он не переставал удивляться. Узнать, где живет Роланд де Синь и в какую ходит школу, не составило труда. Учитывая расписание школьных занятий, он мог являться к лицею и наблюдать, как подросток приходит сюда или уходит, в любой день, когда ему удобно. Теперь Жак Ле Сур знал и другие места, которые посещал юный Роланд. И он наведывался в одно из них примерно раз в месяц, чтобы быть в курсе, что происходит в жизни мальчика.
Из своих наблюдений он сделал вывод: большинство людей проживают свою жизнь, повторяя изо дня в день одни и те же предсказуемые действия. Почти всегда можно было сказать, где они в данный момент находятся. Потратив на изучение их распорядка еще немного усилий, можно было бы угадать, о чем они думают. Стоит нарушить привычный ход их существования, и они запаникуют. Предложи им взамен новый порядок, и они уцепятся за него, потому что так им будет спокойнее. Ловкий манипулятор мог бы заставить людей сделать почти все, что ему заблагорассудится, – такого мнения придерживался Ле Сур. Именно этим он и собирался заняться после того, как изменит мир. Что касается юного де Синя, то его нужно уничтожить. Наказание заслужено. Смерть Жана Ле Сура должна быть отомщена. Каким иным способом можно доказать любовь к отцу, которого потерял?
