Над морем поднимался огромный черный столб не то дыма, не то воды. Столб вращался и двигался быстро. Вверху он был уже, чем у основания. Внизу вода пенилась, всплескивала, ее подхватывало ветром и уносило ввысь. Плывшие спокойно в небе облачка разошлись в разные стороны, затем сбились, образовали черную тучу с повисшими почти вертикально полосами, похожими на дождь.
Евдокия Васильевна догадалась, что перед ней смерч. Смерч на глазах увеличивался, раскачивался из стороны в сторону. Скорость движения его на северо-восток и быстрота вращения возрастали, и уже через несколько минут он скрылся за горизонтом. На море поднялось сильное волнение; волны с шумом накатывали на отмели, рассыпаясь белой пеной.
И вдруг в наступившей тишине до ее слуха донеслось:
— Евдокия Васильевна, где вы?! Русский доктор! Русский доктор! — тревожно звал ее кто-то.
Из-за пальм вышел Радченко и с ним — Пулунгул.
— А я ищу вас, — торопливо заговорил Радченко.
— Что случилось?
— Малайцы прибежали… Пулунгул просит вас скорее идти в поселок, там у них какое-то несчастье, я не совсем понял, в чем дело… Что-то с его женой.
— Так идем скорее!
И она пошла, а за ней поспешили Радченко и Пулунгул. Радченко уже довольно свободно объяснялся с малайцами на их языке и часто ходил в поселок вместе с Евдокией Васильевной в роли переводчика. Ей малайский язык давался с трудом.
— Я только что видела смерч, — сказала Евдокия Васильевна торопливо шагавшему рядом с ней Радченко.
— Мы тоже видели… Пулунгул говорит, что это был дух, дурной дух, это, мол, очень плохо.
Евдокия Васильевна улыбнулась.
Уже не один раз малайцы обращались к ней за помощью. И авторитет русского доктора, как ее называли малайцы, был велик. Две недели назад ее позвали к умирающему Русену. Его лечили все знахари. Шесть суток он не ел, потому что в горле образовался нарыв. Вокруг больного, лежавшего на циновке, сидели родственники, шептали заклинания, готовя его к смерти. В глиняном кувшине горел огонь.
— Русен, лучший шкипер острова Натуна, уходит в другую жизнь, — горевали малайцы.
Евдокия Васильевна осмотрела нарыв и вскрыла его. Вот когда пригодился ей скальпель! Потом развела в воде марганцовку и объяснила, как применять ее.
Русен почувствовал себя лучше, а вскоре и совсем поправился. Все родственники во главе с выздоровевшим Русеном пришли к русскому доктору, предложили ей деньги. Евдокия Васильевна отказалась:
— Русские за лечение не берут платы.
И малайцы, удивленные и пораженные, ушли. А слух о том, что русский доктор воскресила умиравшего шкипера Русена, облетел весь остров…
Вскоре Евдокия Васильевна, Илья и Пулунгул пришли в поселок. У входа в хижину Пулунгула толпились растерянные женщины. Они расступились, уступая дорогу врачу.
На полу, среди грязных лохмотьев лежала молодая малайка. Губы ее были прикушены. Минутами женщина впадала в забытье, и тогда казалось, что она умерла. Родные слезно причитали. Здесь же беспомощно суетились женщины-знахарки. Завидев Евдокию Васильевну, они отступили, устремив на нее молящие, испуганные взоры. Послышались возгласы: «Русский доктор! Русский доктор!» — и еще какие-то непонятные слова, перевести которые было некому: Радченко и Пулунгула женщины в хижину не пустили.
Евдокия Васильевна поняла — роды. И они оказались тяжелыми. Немалых усилий стоило Евдокии Васильевне довести их до счастливого конца. Уже на заходе солнца, когда Евдокия Васильевна держала новорожденного, люди облегченно вздохнули. Евдокия Васильевна положила ребенка на одну руку, а ладонью другой легонько похлопала его ниже спины. Младенец глубоко вздохнул, издав пронзительный крик.
Измученная мать благодарно улыбнулась, и такое у нее было лицо, что Евдокии Васильевне захотелось ее поцеловать. Она нагнулась и погладила женщину по черным жестким распущенным волосам.
Старухи приняли ребенка от Евдокии Васильевны, вынесли на улицу и передали подошедшим к хижине мужчинам.
— Мальчик!
По малайским обычаям, рождение мальчика означало счастье. Все собравшиеся заулыбались.
Евдокия Васильевна и Радченко пошли к себе, но счастливая весть опередила их. Всюду встречные малайцы, поднимая руки, приветствовали русского врача. Золотистое облачко на светлом, охваченном розоватой зарею небе, казалось, тоже приветствовало рождение нового человека.
Евдокия Васильевна шла среди залитых отблеском зари пальм и тихо, вполголоса, напевала.
Илья Радченко, глядя на счастливое лицо своей спутницы, хорошо понимал ее состояние.
Евдокию Васильевну встретил Бударин. Узнав, что все окончилось благополучно, он сердечно поздравил ее.
Потом подошли Владимир Зинчук и Николай Самойленко. Владимир улыбнулся:
— А мы… мы знаете сколько рыбы наловили? Много… Уже Тимофей Захарович уху сварил. Вкусная… Хотите попробовать?
Однажды, не то в июле, не то в начале августа, вечером, под пальмами, залитыми лунным светом, на праздник лета собрались все жители поселка Ранай. Были приглашены и моряки.
В воздухе стоял несмолкаемый барабанный бой, слышались удары гонга. Малайцы дули в просверленные скорлупы кокосовых орехов, издавая при этом пронзительные звуки. Несколько человек неистово потрясали бубнами. Все собравшиеся были разодеты в причудливые одежды и, освещенные пламенем костров, выглядели очень живописно.
В круг вышел молодой малаец. Подойдя к тоненькой девушке, он запел шутливую песенку, приглашая ее танцевать. Он пел о том, что в его доме всего много: есть и бананы, и куры, и саго, и убикаю, но нет хозяйки. Не хочет ли девушка стать хозяйкой?
Девушка улыбнулась, сверкнула глазами, повела плечами. Затем, ответив задорной песенкой, в которой обещала стать хозяйкой, если юноша хорошо танцует, она закружилась в стремительной пляске. Юноша начал ее догонять. Словно в вихре, проносились они круг за кругом.
Бахирев долго смотрел на танцующих, наконец не вытерпел и под звуки гонга и дроби барабанов пошел вприсядку танцевать гопачок.
Восхищенные малайцы повскакали со своих мест, подхватили плясуна на руки, усадили на почетное место и начали угощать самыми лучшими кушанья ми, напитками, специально приготовленными для праздника. Морякам особенно понравилось гулу — кушанье, которое малайцы приготовляют из сока пальм.
Среди стариков сидели Демидов, Бударин, Погребной. Они оживленно разговаривали с Амиром, Датуком, Русеном и Пулунгулом.
Когда Русен заметил Евдокию Васильевну и Радченко, стоявших у освещенной отблесками костра пальмы, он подошел к ним, взял за руки и повел к столу. Жена Пулунгула, сияющая и немножко смущенная, приблизилась к Евдокии Васильевне и положила ей на руки своего мальчика. Раздался восторженный крик малайцев. Евдокия Васильевна обняла и поцеловала жену Пулунгула.
Старики подали Евдокии Васильевне большой отполированный кокосовый орех со срезанной верхушкой, наполненный гулу. Опять раздались восторженные крики. Евдокия Васильевна смутилась:
— Ну что вы, что вы! Я выполнила лишь то, что обязан делать врач…
Моряки и малайцы сидели за столами вперемежку.
Погребной затянул украинскую песню. И эта песня на далеком, затерявшемся в океане острове звучала особенно сердечно и трогательно. Когда песня умолкла, раздался резкий звук барабанов. В круг вошли, обнявшись и закачавшись в танце, малайские девушки. Они танцевали и пели грустную девичью песню. Стройные и красивые, они легко бежали, затем плавно плыли, и свет костров красноватыми бликами падал на их полуобнаженные фигуры.
Девушек сменили юноши. Размахивая зажженными факелами, они делали широкие прыжки, быстро неслись в каком-то воинственном танце, прыгали через костры.
Праздник длился до рассвета. Душевно веселились моряки с малайцами. Это был праздник лета и дружбы.
И только тогда, когда свежий, предрассветный ветер прошелестел в вершинах пальм, люди стали расходиться по своим хижинам, хотя гул музыки и дробь барабанов еще долго доносились из соседнего поселка Таныо, где тоже встречали праздник.
Возвратившись с праздника почти на рассвете, все быстро уснули. Лишь Александр Африканович сидел и писал. Перед ним стояла тусклая коптилка — половина скорлупы ореха с обгоревшими и закопченными краями, наполненная кокосовым маслом, с маленьким фитильком из тряпочки. Капитану хотелось записать все, что видели моряки на этом далеком острове. Трудно было писать: одолевала болезненная, неукротимая зевота, чувствовалась слабость, боль во всем теле. Мелькнула тревожная мысль, что это предвестники лихорадки. Поднялась температура. А утром моряки увидели капитана лежащим без сознания на тонкой пальмовой циновке.
