Однажды ему пришлось вот так драться, забыв обо всем на свете, но сейчас все выглядело иначе — не было беспорядочно сыпавшихся ударов, не было запаха крови, щекочущего ноздри. Битва напоминала скорее какой-то ритуальный поединок, но тем не менее смертельный. Однако, как и в тот раз, так и теперь, от нее почему-то зависела его алая воинская награда.
Кунеда прыгнул снова — и снова зазвенела бронза. Отдернув руку с кинжалом, Дрэм подскочил совсем близко к Кунеде и, не дав ему уйти, ранил в руку, чуть повыше локтя Неожиданно завыла собака и поднялся невообразимый шум. Сделав несколько кругов на расстоянии, мальчики вдруг сблизились, продолжая наносить и отражать удары.
Дрэм ощутил обжигающую боль в боку, будто старик Кайлан прошелся по нему хлыстом из воловьей кожи. Громко рассмеявшись, он прыжками стал приближаться к противнику, и тот невольно начал отступать. Он видел лицо Кунеды, закушенную губу, раздувающиеся ноздри. Кунеда явно терпел поражение, как и накануне с кобылой. «Это даже к лучшему, — подумал Дрэм, — так скорее все решится».
Стремительность, с которой они вцепились друг в друга, сделала их похожими на дерущихся диких котов, но затем они снова отскочили друг от друга и опять принялись осторожно кружить.
Развязка наступила неожиданно. Она едва не стала роковой для Дрэма, скорее по прихоти случая, чем из-за перевеса в ловкости его противника. Он вовремя уловил опасный огонек в глазах Кунеды и, как в прошлый раз, успел уклониться от удара. Но в ту же минуту он услыхал за спиной страшный шум и что-то рычащее навалилось на него, сбив с ног. Он налетел на двух намертво сцепившихся псов. В мгновение ока Кунеда оказался на нем. Дрэм видел, как сверкнуло занесенное над ним лезвие, и задергался, стараясь высвободить руку. Он понимал, что не может предотвратить удара и, пытаясь защитить грудь, подставил руку с кинжалом. Острое лезвие пройдя сквозь ремни из лошадиной кожи, пропороло ее от запястья до локтя, но Дрэм тут же резко выбросил руку вверх. Удар попал в цель, и кинжал вонзился в плечо Кунеды.
Царь, который все это время сидел на своей раскрашенной скамье, вдруг наклонился, казалось, прислушиваясь к тому, что говорил ему слепой арфист. Кивнув, он поднялся и теперь стоял подбоченившись, обозревая сцену битвы.
Но Дрэм всего этого не видел. Когда Кунеда, вскрикнув от боли, накренился и, с трудом переводя дыхание, встал на ноги, он услыхал голос Царя, заставивший смолкнуть остальные голоса.
— Кончайте, хватит! Битва была честной, и теперь она окончена.
Он в первый момент ничего не понял, но он увидел какую-то новую искру в глазах Кунеды, который с усилием поднимался на ноги, зажав раненое плечо. И это была искра радости.
Еще некоторое время Дрэм и его противник, который больше не был его противником, стояли и смотрели друг на друга, не замечая, как разом заговорила и забурлила толпа. Хозяин одной из собак-победительниц пытался увести ее с поля, тогда как другая, вся израненная, все еще стояла над телом своего бездыханного врага, слизывая кровь с морды. На земле, окрашенной кровью, в агонии каталась третья собака с разорванным горлом. Кто-то из воинов наклонился и ударом кинжала положил конец мучениям несчастного пса.
Дрэм повернулся и двинулся туда, где сидели свои, с независимым видом раскачивая плечами, хотя ноги еще слушались плохо. Струйка крови стекала из пропоротой руки, и он делал усилие, чтобы не выронить кинжал. Белошей, вырвавшись наконец из рук, державших его за ошейник, уже мчался ему навстречу, виляя пушистым хвостом. Все вдруг оказались возле него, а Вортрикс обнимал его за плечи.
— Сердце мое полно радости, — сказал он. — Охота была что надо.
Был здесь и волосатый Кайлан, наставник из Школы Юношей, и с ним жрец, державший наготове полотняные бинты и черную мазь с резким противным запахом.
Царь стоял в окружении предводителей кланов, широко расставив ноги и слегка раскачиваясь, — чаша с медом была у него в руке.
— Нет, нет, мы хорошо повеселились, — сказал он в ответ на протест одного из старых вождей, недовольного тем, что битве не дали завершиться естественным путем. — Зачем племени терять волка, а то и двух?
— Ты, конечно, прав, но дело с кинжалом тем не менее с места не сдвинулось и, следовательно, не завершено, — возразил другой вождь. — Рассуди сам, две собаки, одна из клана Брэгона, а вторая Дамнорикса, выиграли битву, а мальчишкам ты не дал кончить драку. Значит, все остается, как было, и спор, таким образом, не решен.
— Твои слова справедливы, Финдебар, — сказал Царь, и подобие улыбки, далеко не веселой, скользнуло по его юному бородатому лицу. — Спор пока не решен. Но так как надо ему положить конец… Мне кажется неправильным, что кинжал, обладающий такой большой магической силой, находится в руках Вождя клана, даже такого великого, как ты, брат мой Брэгон, тогда как Царь владеет всего лишь бронзовым кинжалом, ничем не отличающимся от тех, что носят за поясом простые смертные. Я не сомневаюсь, что именно по этой причине Брэгон, предводитель клана, решил передать свой серый кинжал в Царские руки.
Брэгон сделал судорожное глотательное движение и залился краской, как ивовый прут соком
— Царь… Царь, верно, шутит, — выдавил он с трудом.
— Какие могут быть шутки?! Царь похоронил все шутки в отцовском погребальном костре, — сказал, улыбнувшись, рыжий великан и протянул руку за оружием.
Брэгон, теперь уже багровый, вытащил из-за пояса серый кинжал и, прижав его на мгновение ко лбу, вложил в протянутую руку.
В ответ Царь снял с пояса свой кинжал, богато инкрустированный серебром и красным янтарем, и протянул его Брэгону со словами:
— А в обмен возьми вот этот, чтобы дареный нож не нарушил дружбу между Царем и его воином.
Сразу же все страсти улеглись. Запрокинув — огромную рыжую голову, Дамнорикс разразился громовым хохотом, который был подхвачен предводителями кланов и стоящими вокруг воинами. Они хохотали так заливисто, что даже лицо Брэгона растянулось в невольной улыбке. В конце концов не так уж и плох царский подарок. На другом конце площадки старый Катлан, одобрительно хмыкнув, повернулся к стоящему возле него Тэлори-охотнику.
— Смотри-ка, у молодого быка, оказывается, на плечах голова старика. Здорово он отвел беду от кланов, да еще и заполучил для себя серый кинжал.
Тэлори улыбнулся своей неожиданной мрачноватой улыбкой, обнажив волчьи резцы.
— Судя по всему, молодой бык не лишен мудрости, или же у него хороший советчик, этот слепой арфист. Мне кажется, это мудрое решение — прекратить бой и избавить брэгоновского мальчишку от позора быть побитым одноруким противником. Такая история могла бы надолго посеять вражду между кланами.
Дед бросил на него взгляд из-под лохматых золотисто-седых бровей.
— Ты думаешь, это так бы кончилось? — спросил он.
— Думаю, что да, после удара в плечо. Он ведь прирожденный боец, этот ваш щенок.
Дрэм слышал раскаты смеха там, где собрались мужчины, но он не знал, почему они смеются. Ранку на боку жрец смазал ему мазью и туго стянул распоротую руку полотняным бинтом, чтобы остановить кровь. Возле него были все его товарищи. Его мучила жажда, и он попросил пить. Луга первым вскочил, принес кувшин ячменного пива и придержал его, пока Дрэм пил, потому что тугая повязка не давала ему согнуть руку. Вглядываясь в смуглое лицо Луги, он неожиданно подумал: «Знаю я тебя, смутьян ты, конечно, большой — всегда рад заварить кашу, а потом таить злобу. Но ты из нашего братства. И если появятся чужаки и братству будет что-то грозить, ты вместе со всеми будешь стоять за него до конца, пока не исчезнет опасность». Ничего не изменилось между ним и Лугой, и завтра может вспыхнуть драка, но сегодня они улыбались, глядя друг на друга поверх кувшина, который, когда он был опорожнен, Луга поставил на землю.
Свет костра отражался в зрачках Дрэма, а во рту был вкус победы, горячий и сладкий, как дикий мед. Он хорошо сражался с врагом, Белошей был цел, и он упрочил свое положение среди братьев по копью, и теперь только Волчья Охота стояла между ним и алой воинской наградой. Ждать оставалось недолго — убить волка он должен был еще до наступления весны.
После поединка в течение нескольких лун Дрэм наслаждался славой героя. Рана на руке зажила, и от нее остался розовый след, который постепенно бледнел и должен был со временем превратиться в узкую серебристую полоску. Осень между тем незаметно перешла в зиму, и на вершине Холма Собраний в солнцестояние зажглись костры. И каждый раз, когда год поворачивался к весне и волки покидали стаи, чтобы обзавестись потомством, наступала пора Волчьей Охоты.
Две зимы Дрэм внимательно присматривался к своим товарищам, которые вот уже три года готовились к тому, чтобы убить своего волка. И это время настало. Настало для него и для всех его собратьев. Как он сейчас понимал, оно неотвратимо маячило перед ним с тех самых пор, как он пришел в Школу Юношей, оно темным проливом легло на его пути. И все, что находилось на дальнем берегу этого пролива, было ослепительно ярким, но и недосягаемым. Все остальные, он был уверен, испытывали те же чувства, хотя никто об этом не говорил. Но их выдавали глаза, когда они встречались с ним взглядом, вытягивая священный жребий.
