— Пустите меня, я выкуп дам, — сказал Непейцын и не узнал своего голоса — такой он был жалкий, дрожащий.
— Выкуп? — Степка хохотнул — Слышь, Ефимыч? Да коли у тебя что есть, мы и так возьмем. У вора не грех и взять.
— Я не вор, — сказал Сергей.
— А кто ж ты таков? — Детина подождал ответа. — Чудно: не вор, а по чужим садах ночью лазишь…
— Коли отпустите, я денег к забору принесу, — пообещал Сергей.
— Так и поверили…
— Ей-богу, принесу!
— Вот те начальство на заду пропишет выкуп, — смеялся Степка.
Он стал на колени и обшарил карманы его камзола. Ощущение было такое унизительное, что Сергей весь напружился.
— Чего корежишься? Брать-то нечего… Эвона пожива — пуговка да бечевы кусок. Всыпал бы я тебе, барчук, в гузно, да хозяин не велел. Ну, дедка, я докладать пойду — поймали, мол. Пущай едет теперь жалиться с оказательством!
— Може, я схожу, а ты с им побудь, — опасливо сказал Ефимыч, — не набежали бы ослобонять.
— Не сунутся боле, — уверил Степка. — А мне, вишь, коней пора чистить да запрягать — сам сюда и опосля по лабазам поедет… Одначе снесу их благородие в твои хоромы. Дверку на закладку, а ты дозором округ ходи. Дай-кась ремешок, я им ручки пересупоню, опояску свою ослобожу.
Через минуту Сергей лежал на нечистой потрескавшейся лавке под оконцем. Жилой, кисловатый, курной запах охватил его. Стукнула дверь — Степка вышел. Звякнула железная закладка. Сказал что-то, и все стихло. Только яблони шелестят за поднятой, подпертой палочкой рамой да густо жужжат мухи. Вот разом две сели на щеку Сергея и не спеша поползли, противно цепляясь лапками о влажную кожу. Попробовал шевельнуть руками — куда! Новые путы, никак, крепче старых — мастер Степка вязать. Лежать неудобно — жестко и узко. Щека прилегла на сальную лавку, а если упереть подбородком, то ему больно и шея сразу устает.
«Что ж будет? — думал Сергей в смятенье. — Приедет их хозяин, будет надо мной потешаться, велит связанного вести в корпус к самому генералу. Вора поймали… Неужто Дорохов не выручит?»
Зашуршала трава. Что-то заслонило свет, — неужто он?
— Лежишь, барчук? — спросил голос Ефимыча.
— Отпусти меня, дед, — попросил Сергей. — Ей-богу, все деньги, что есть, нынче же тебе принесу, три рубля серебром.
— Омманешь, — уверенно сказал старик.
— Вот те Христос, не обману.
— Не, не могу, — помолчавши, вымолвил Ефимыч. — Что мне хозяин скажет? Как упустил? Кто развязал? А от твоёва наказанья, может, вам, барчукам, острастка выйдет, кончится моя маета. Вам что? Потрясли, убегли, схрупали да снова лезть собрались. А меня хозяин третьего дня ругал-ругал. «Где моя, спрашивает, любимая анисовка девши?» Да раз в ухо, два — в другое, да за бороду. «Ты, говорит, дрыхнешь цельну ночь, добро мое не берегешь!» — «Берегу, говорю, Матвей Митрич, не дрыхну нискольки». А ён: «Выстарился, сгоню тебя, слобожай сторожку…» А куда я денусь? Помирать мне где? Кто теперь наймет? Тулуп, ложка и гашник — все и хозяйство. — Старик помолчал, должно быть прислушиваясь, потом заговорил снова: — Вам сладости надо? Попроси опадышей, я завсегда дам… А зачем Турку моёва досмерти зашибли?
— Зашибли? Да кто ж, когда?
— Вот и когда… Вчерась в ночь, ваш же барчук, сюда залезши, токово в брюхо его сапогом шалыгнул, что вякнул сердешный разов пять да и завалился. Помаялся до полдён и сдох…
А с Туркой я годов десять прожил, сад окарауливали. Еще сын-покойник кутенком его за пазухой принес. Грел меня зимой, Турка-то… — Ефимыч помолчал. — Нет уж, пущай тебя хоть за Турку посекут, не надо и денег твоих. Спасибо, Степка сжалился, как про Турку сказал. «Ночую, говорит, у тебя, дедка, изловлю ворогов» И ладно вышло: может, хозяин помилует, не сгонит.
Старик отошел. Опять шелестели яблони, опять муха ползала по лицу, до теперь Сергей не замечал этого. Старческий голос звучал в ушах, стыдом залило сердце.
Кто-то осторожно шевельнулся за окном.
— Славянин! — услышал он совсем близко шепот Дорохова. — Приподними малость руки да пальцами не сучи…
Холодное лезвие подсунулось под ремень, двинулось туда-сюда, руки освободились, — ох, хорошо! Уперся на лавку, сел.
— Бери, режь на ногах. — Дорохов подал короткий нож. — Лезь скорей, да тихо, старик недалече землю копает.
Сергей с трудом протиснулся в оконце. Из травы выглядывал Васька Костенецкий, самый сильный кадет во всем корпусе.
Уже у забора Непейцын обернулся. Ефимыч с заступом на плече брел к караулке.
Все сошло благополучно. Сергей замыл и затер песком на Неве штаны и камзол и подсушил немного к началу строевых занятий. Только на груди осталось коричневое пятнышко. Видно, когда лежал под Степкой, раздавил опадыш. Яблочный сок ничем не ототрешь. «Чтоб помнил». — злорадно шептал, взглядывая на него, Сергей.
Но нет, и без пятна он не забудет того утра. Мысли о Ефимыче не давала покоя. Ведь своим побегом он подвел старика под гнев Коноплева. Но мог ли поступить иначе? Освобожденный Дороховым, остаться в караулке, чтоб быть позорно представленным генералу? Нелепо… Тогда что же?.. А не надо было лазить. Ведь как раз на прощанье дяденька говорил, что немало глупостей и подлостей сдуру за молодечество почитаются. Вот она, глупость, вот она, подлость! «Вам, барчукам, что? Потрясли, убегли, схрупали. А я куда денусь?» — слышал он шамкающий голос. Надо обязательно разузнать, как обернулось старику его бегство, да деньги снести, что б ни было… Ну хорошо, сам больше не полезешь, а другие? Ведь неминуемо подведут старика под расправу, даже если сегодня сошло благополучно. Хоть бы знать, кто Турку убил, по шее бы накостылять.
С Дороховым встретились после обеда.
— Что загрустил, Славянин благородный? Скоро вновь грянем на стан печенегов поганых, вволю добудем сладких плодов. — продекламировал Майор, взглянув на серьезное лице Сергея.
— Скажи сначала, как ты опять в саду оказался?
— Будто не ждал меня?
— Ждал, конечно, но все ж таки?
— Ну, когда парень понес тебя ровно агнца на заклание, я побежал в лагерь, чтобы чем вооружиться. Испугать того детину, а то и брюхо распороть — знай кадетов! Очень был зол, что тебя ему оставил. Подбегаю, а в палатке Костенецкий проснулся. Ну, думаю, вдвоем мы и Голиафа уложим. Сказал ему, он разом накинулся — и за мной. Боялись, как бы куда не утащили тебя сряду. Но от конюшни видим — парень в калитку вышел. Пождали малость — через забор и в траву. Тут старик пошел с заступом, начал яму рыть…
— А ты знаешь, зачем он рыл?
— Наверно, тебя живым закопать хотел… — пошутил Дорохов.
— Собаку его кто-то из наших так двинул, что околела.
— Ох ты черт!.. Так ведь не нарочно. — Дорохов насупился. — А и поделом — не кусайся! Теперь еще свободней будет. Пойдем завтра, мы с Костенецким детине за тебя шею намылим.
— Не пойду, Майор. И не поделом. Собака хозяину честно служила. А ты знаешь, что мне старик сказывал, когда я на лавке лежал? — И Непейцын передал слова Ефимыча.
— А нам-то что? — смотря в сторону, мотнул головой Дорохов. — Пускай другого сторожа возьмут, молодого, и к нему лазить будем. Еще интересней, страшней.
— Нет, брат, тут что-то не так… Мы удаль покажем, а старику смерть голодная.
— Да ну его к черту! Найдет себе место. Зря лазаря поет…
— А ты взял бы такого сад караулить, у которого каждую ночь яблоки трясут? Никто его не наймет, да и собаку еще убили.
Майор дернул плечом:
— Всех мужиков не пережалеешь.
— Я про всех не знаю, а про Ефимыча говорю.
Опять наступило молчание. Сергей считал уже, что зря завел разговор. И вдруг Дорохов протянул ему руку:
— Ладно, не полезем к нему больше. А в другой махнем завтра?
— Нет. Степка меня вором ругал, и поделом.
— Ругал? Тебя? Ну, попадись он мне…
Когда после строевых занятий кадеты разошлись по палаткам, купаться или играть в городки, Сергей взял деньги и направился к коноплевскому забору. Сквозь щели никого не было видно. «А как новый уже сторож, что ему скажу? Или Степка опять навалится?» Оглядываясь, вошел в калитку, приблизился к караулке. Посмотрел в оконце. На лавке лежали тулуп и березовое полено. Старик, едва различимый, что-то делал у печки.
— Ефимыч! — позвал Сергей.
— Ась! — откликнулся сторож. — Кто меня?
— Вот возьми. — Непейцын протянул в окно деньги.
Дед зашаркал к двери. Сергей пошел навстречу.
— Чего тебе, барчук? Аль за опадышами?
— Деньги принес… Вот…
— За что даришь? — не беря, осведомился дед.
— Обещался, — сказал Сергей. — Согнал тебя хозяин?
— Нет покудова.
— А что я убежал, не было за то от хозяина битья?
— Не приехал он, Степку обратно прислал. Выпорьте, наказал, барчука, тебя то есть, сами… Некогда мне, говорит, с яблоками, дела поважней есть — мучник он, лабазник.
