— Уже упился, — заметил хмуро князь.
— Так дома сколь уж не был, да и путь какой проскакал. Надо и отдохнуть как водится.
— Отдохнем во гробе. Сей же час седлай коней — и в Новгород. Гони что есть духу.
— Ну вот, лыко-мочало, — сразу скис Миша.
— А ну, — цыкнул князь и, помолчав, продолжал: — Заберешь княжичей с их дружиной — и сюда.
— Слава богу, давно пора. А то сидят там, как у тура на рогах.
— Да уходите ночью, дабы ни одна душа не проведала.
— Не изволь беспокоиться, Ярослав Всеволодич. Вывезу — ни одна собака не тявкнет.
— Ну и добро. С богом, — Ярослав махнул рукой, благословляя тем Мишу в путь-дорогу.
На следующий день князь долго не звал истомившегося в ожидании посла новгородского. Ярослав все прикидывал: далеко ль Миша Звонец ускакал. Наконец после обеда посол сам не выдержал, велел слуге напомнить о себе князю.
— Так просится, сказываешь? — переспросил князь слугу.
— Просится. Говорит, уж не забыл ли ты.
— Раз просится, пусть придет.
Слуга отправился приглашать посла, а Ярослав смотрел на двери, пытаясь сердце злом наполнить, что вчера кипело, и не мог. Прошло зло, перекипело.
Посол вошел, встал у дверей с почтением, ожидая ответа княжеского. А Ярослав все смотрел на двери и словно не замечал его. Посол, кашлянув, напомнил:
— Я здесь, Ярослав Всеволодич.
— Вижу, не слепой.
— Так за ответом я.
— За каким ответом?
— Ну на грамоту-те, кою ты вчерась чел.
— А разве я тебе не ответил?
— Нет… кажись, — удивился посол.
— А я мнил, ты уж получил ответ.
Князь затеял эту игру в кошки-мышки, все еще надеясь прогневить сердце свое. Но зло не приходило, и тогда Ярослав протянул правую руку через стол и сложил из трех пальцев известный русичам знак.
— Вот мой ответ боярам.
— Что это? — опешил посол, уязвленный грубой выходкой князя.
— Ай не видишь? Так подойди, я те под нос суну.
— Но князь. — Посол оскорбленно одернул кафтан. — Что ж это?.. Это…
— Что это?! — рявкнул князь, с удовольствием почувствовав, как сердце шалеет, полнясь гневом. — Что это? Тебя спрашиваю!
Для пущего страху князь гулко трахнул левой ладонью по столу. Посол вздрогнул, промямлил через силу:
— Кукиш сие.
— Вот явишься в Новгород и боярскому совету вот эдак свернешь и сунешь. Это, мол, князь Ярослав послал. Понял?
— Понял, князь.
— И передай еще на словах. Покуда они будут мне загородки городить: это льзя, это нельзя, чтоб послов не слали. Буду сечь.
А на Городище жили как на угольях. Сторожа следили за новгородской дорогой. Теперь хоть полегче стало: наконец-то выпал снег, и приближавшегося человека можно было заметить даже ночью.
В один из дней января кормилец послал Ратмира на торжище, чтобы узнал он, торгуют ли там, а если торгуют — то чем? Федор Данилович полагал, пока жива торговля — жив и город, а умрет торговля — и городу аминь.
Ратмир уехал на коне, но вскоре прибежал пешком, напуганный и со злыми слезами на глазах.
— Коня, псы! Такого коня… — твердил он, забывая отирать сыпавшиеся слезы.
Явившись в сени к княжичам, он, всхлипывая, рассказал:
— До города скоро добежал. В переулке узком встречный муж руку поднял: стой, мол. Остановился я: чего надо? А он — за повод. Я его плетью. А тут мне кто-то сзади палкой по голове. В очах потемнело. Очнулся, ни коня, ни мужа.
— Понятно, съели уж твоего каурого, — сказал Федор Данилович. — Благодари бога, что сам в брашно не угодил.
— Как? — кривился Ратмир. — Моего коня в брашно? Да ведь… Не может быть. Да как же…
Александр сочувственно смотрел на слугу, искренне переживавшего потерю коня.
— Ладно. Приищем тебе каурого же, еще лучше.
— Нет такого уж… — Ратмир махнул рукой и, чтобы не разрыдаться на людях, выбежал из сеней.
Федор Данилович переглянулся с княжичами.
— Вельми привязчив отрок, то добрый знак. Цени таких, Ярославич. Цени.
Но вскоре грянули события, заставившие забыть случай с конем Ратмира.
Из Переяславля прискакал Миша Звонец с воинами. Едва явившись, Миша заперся с княжичами в сенях, допустив туда лишь Федора Даниловича и Якима.
К ночи посыпал снежок, что очень благоприятствовало незаметному отъезду. По приказу Миши воины вытащили во двор все сани разом и тут же впрягли в них по паре сильных коней. Все делалось без единого возгласа. Потом воины вывели своих отдохнувших коней с ладно пригнанными и полными тороками. Миша послал одного отрока за княжичами. Тот явился в их покои и, ни слова не говоря, только кивнул Александру. Княжич понял и тут же приказал Ратмиру:
— Одевайся теплее и мигом в седло. Слышь?
Ратмир не приучен был допытываться и тут же, схватив кожушок с шапкой, выбежал из покоев.
Миша сам встретил княжичей: Александру сунул повод его вороного, а Федора, схватив за рукав, молча потянул к саням. Усадив, укутал ему ноги огромной шубой, шепнул на ухо:
— Ехать будешь как в раю.
Александр начал закидывать повод за гриву коня и тут услышал за спиной голос Ратмира:
— Ногу, князь.
И вот уж Александр в седле и чувствует, как становится центром отряда дружинников, сердце его переполняется гордостью и радостью. Он готов скакать хоть на край света. Рядом преданный Ратмир, все еще не знающий о причине такой спешки. И этот немой вопрос в глазах его тоже веселит княжича.
— Ратмирка, скачем на поганых, — предлагает Александр.
— Скачем, князь, — радостно соглашается тот. — Скачем на окаянных.
В самый последний миг, когда Александр уже хотел сказать «С богом» и тронуть коня, подбежал и схватил его за стремя Темир.
— Ярославич, — взмолился татарин. — Дай Темирка конь! Дай конь!
Он понял: княжичи уезжают совсем. Кому он будет нужен здесь, в этом голодном, умирающем городе?
— Дай конь, дай конь, — твердил Темир, и уж слезы бежали у него по щекам.
Подъехал Миша, спросил негромко:
— Что стряслось, Ярославич?
— Да вот Темир с нами хочет ехать. Коня просит.
— A-а, черт! — выругался Миша. — Дай ему плетью.
— Ты что?! — сверкнул на Мишу очами княжич. — Сам хочешь? — и шевельнул плетью.
Миша понял: княжич, чего доброго, и впрямь перетянет его плетью, да еще при народе. Все может статься. Миша наклонился, протянул Темиру руку.
— Иди сюда, нехристь.
Держа татарина за руку, он подъехал к саням Федора, кивнул на коренника.
— Лезь на коня! Живо!
— Ай, спаси бог, ай, спаси бог, — лепетал Темир, влезая на коня.
Чтобы показать поганому, что едет он его милостью, Миша сунул ему под нос плетку и пригрозил:
— Башку сверну, коли что с княжичем случится. Слышь? Сверну башку.
Но Темир так радовался, что посадили-таки его на коня, хотя и неоседланного, что кивал и твердил, смеясь и плача:
— Башка свертай… Спаси бог, башка свертай…
— Ну, с богом, — молвил наконец Александр и направил коня к воротам и далее в темноту зимней ночи.
Впереди лежал путь в родной и милый Переяславль, о котором стосковалось его сердце.
Из Новгорода в Переяславль к Ярославу прискакал тайно Федор Яневич — сын тысяцкого, сторонника его. Князь понимал, чего стоило ему проскакать такой путь по лесам, и поэтому принял его ласково и одарил щедро. В присутствии княжичей Яневич рассказал обо всем, что интересовало князя:
— Как уехали княжичи, едва ли не три месяца Новгород без князя был. Первых послов, которых бояре направили к Михаилу звать его на стол, перехватил князь смоленский. Лишь вторые добрались до Брыни, где обретался тогда Михаил. Князь прибыл в Новгород вместе с сыном Ростиславом в конце апреля.
— Сколь лет отроку? — поинтересовался Ярослав.
— Княжич о семи годах. А что?
— А ничего. Сказывай далее.
— Далее, врать не хочу, князь, Михаилу новгородцы уж так обрадовались.
— Еще бы, сам ангел небесный, — желчно заметил князь. — Небось манной небесной осыпал дураков.
— Ты угадал, Ярослав Всеволодич. Он дал им грамоту, в которой объявлена свобода смердам от податей на пять лет.
Услыхав это, Ярослав гулко хлопнул ладонью о стол.
— Ну не дурак ли? — вскричал он гневно. — Вот уж истина: смерд глуп — то не горе, князь глуп — горе с море. И долго он думает усидеть так на столе?
— Но, батюшка, — вмешался Александр. — Им платить ныне нечем. Я знаю, нечем.
Князь резко обернулся к сыну, вступившемуся вдруг за новгородцев. Хотел осадить его, прикрикнуть даже, но вспомнил, что растит князя — не холопа, а на князя кричать никто не смеет.
— Стало быть, платить нечем? — переспросил как можно спокойнее.
