Ингвар, сохраняя серьезное лицо, кивнул:
– Этот бог, говорят, там стоит выше самой высокой сосны. А высечен целиком из драгоценного камня. Не то нефрит, не то алатырь-камень. Прямо целую гору взяли и секли. Есть еще статуи целиком из злата, серебра, меди… Тоже с горы размером. А это вроде оберегов, каждый носит на шее. Вон дырочки для веревочки. Наверное, лыковой.
Войт осматривал бережно, суровые складки на грубом лице разгладились. Толстые корявые пальцы касались нефрита так нежно, будто страшилка был из крыльев бабочки.
– Бери женщину, – прошептал он, глаза его были прикованы к фигурке из зеленого камня. – Хоть что бери… Хошь, еще дюжину дам?
Грудь Ингвара поднялась и опустилась. Сведенные напряжением мышцы впервые расслабились. Все это время он ощущал, как остроги входят в его плоть, рвут мясо, дробят кости, и кровь начинала медленнее течь в его жилах.
Он в задумчивости посмотрел на бледную древлянку. Она ответила ему яростным взглядом.
– Дюжину, говоришь? Хорошо бы… Впрочем, нам с этой хлопот хватило. Спасибо, не надо.
– Говоришь, – спросил Карп с надеждой, – там, далеко за лесами, за горами, – наш народ?
– За лесами, за горами, за морями, – уточнил Ингвар. Ему даже стало жаль этого старого воина, так внезапно выказавшего смятение, недостойное мужчин. – Огромная страна! Неслыханные города, невиданные звери, самоходные повозки из чистого злата и яхонтов… Это и понятно. Всяк, кто встал с печи и хотя бы обошел вокруг хаты, уже умнее того, кто так и не слез с печи. А ваш народ забрался так далеко. Наверняка проходили другие земли, тоже богатые. Но у него хватило духа дойти до края мира! И все, что там имеют, они получили по заслугам.
Он внезапно ухватил Ольху, швырнул ее с помоста. Павка запоздало растопырил руки. Там был визг, а брызги гнилой воды взлетели до помоста. Ингвар соскользнул по столбу, теплая вода с готовностью поднялась до груди. Под ногами что-то шевельнулось, попыталось вывернуться. Ингвар с гадливым чувством поспешил выйти из-под навеса. Гадят и мочатся прямо с помоста, а вода в болотах совсем не проточная.
Он догнал Ольху уже на берегу. Ее выводили из болота, держа за руки, Павка и Боян. Павка с восхищением покрутил головой:
– Здорово ты ее…
А Боян вовсе раскрыл рот.
– Но как ты учуял?
Ольха тоже косилась круглым глазом, как рассерженная птица. Ингвар хмурился, как-то унизительно признаться, что все его чувства были обострены до предела не из-за опасности, а из страха не найти эту женщину. И потому ему сперва почудилось, что среди плотной вони из гниющих рыбьих внутренностей и нечистот снизу донесся едва слышный аромат лесных цветов, а потом уверился, что она где-то рядом, тайно слушает, а то и видит его, ее преследователя.
Да, тогда его взгляд упал на плетеную стену. Она могла затаиться там, прильнуть к щелочке! Оставалось только притвориться, что пьян и путает правую и левую руку.
– Ты в самом деле осталась бы в этом болоте? – спросил он со злой насмешкой.
– Зачем? – отпарировала она. – Я знаю обратно дорогу.
– Так бы тебя и отпустили! Если великого князя не страшатся, то что им далекие древляне?
Она промолчала, не желая соглашаться с лютым врагом. Иначе недалеко и до признания, что она, поняв, что ей грозит, не так уж и старалась затаиться. И не одно любопытство заставило ее прильнуть к щелочке, рассматривать его, такого надменного, сурового, непривычно высокого среди мелкорослой дрягвы. Ей даже показалось, что на нем все еще следы волн северного моря, хотя, по некоторым слухам, он родился уже здесь, вдали от родных мест.
Выйдя на берег, он вернулся к завалу, где двое ждали с конями, посадил ее на Ракшана впереди себя. Слишком измученная, чтобы сопротивляться, Ольха лишь закусила губу. Ничего, дикая жизнь в лесу научила и затаиваться. Она сумеет ударить, сумеет стереть победную ухмылку с ненавистной рожи!
– Вперед! – велел Ингвар звучным голосом. – Нас заждались в Киеве!
Кони сразу перешли в галоп. Павка по своей привычке понесся впереди, остальные дружинники скакали в хвосте, прикрывая воеводу с пленницей. Ингвар ощутил, как худенькое тело в его руках начало вздрагивать. В схватке коса расплелась, волосы закрывали ее лицо, теперь он понимал, что Ольха позволила ей расплестись намеренно. За таким занавесом беззвучно плачет, сотрясаясь от рыданий.
«Ящер меня возьми, – подумал он бессильно. – Сама же виновата, змея подколодная». Не сопротивлялась бы, люди не погибли бы ни с ее стороны, ни с его. И осталась бы… Да, забрали бы заложниками только ее младших братьев. Так, на всякий случай. А она правила бы почти как и раньше, всего лишь признав Олега верховным князем примученных к дани племен, князем над князьями.
Руки его начали сближаться. Он с великим трудом заставил себя скакать, как будто не слышит ее молчаливого плача. Кожа горела как в огне, так хотелось прижать ее к груди, погладить по голове, успокоить.
Скорее бы Киев, взмолился он. Никогда не жаждал так очутиться в городе. Сдать ее князю Олегу, пусть сам расхлебывает. А она наконец-то убедится, что Киев – не такое уж и кровавое место. И что там вовсе не враги.
Он вспомнил ее лицо, ее глаза. Да, ей долго не придется ждать, когда кто-то возьмет ее в жены. Отбоя не будет! Возьмут и будут счастливы. Даже не ради ее земель, а ради ее самой. И каждый вечер она будет кому-то снимать сапоги, стелить постель…
Он скривился и сам не понял, почему одна только мысль, что она станет чьей-то женой, подняла волосы на затылке, а по коже пробежали мерзкие пупырышки, будто после ядовитой многоножки. Да, она приживется в Киеве, потому что назад дороги не будет. Он сам отрезал ей все дороги.
– Плачь, – сказал он сочувствующе, – плачь сейчас. Мне мама говорила, что лучше выплакаться сразу.
Ее голос был едва слышен:
– Кто сказал, что я плачу?
– Мне показалось.
– Пусть не кажется… Женщины нашего племени не плачут в руках врага. Княгиня не будет плакать тем более.
Он чувствовал, как она глубоко вздохнула, стараясь выровнять дыхание и прекратить тихий безнадежный плач. Она враг, беспощадный враг, но он чувствовал уважение к ее стойкости. Если бы родилась мужчиной, она бы водила дружины в походы. Возможно, сама бы огнем и мечом соединяла племена в одно крепкое государство.
– Скоро Киев, – сказал он. – Ты увидишь другую жизнь.
Ее голос стал тверже, он почувствовал в нем мощь, словно она вложила в него всю жизнь:
– Сварог, взгляни на землю!.. Перун, мой бог, я ли не приносила тебе кровавые жертвы? Меня хотят отдать под власть коварного пришельца из-за моря, ненавистного князя русов Олега! Помоги, а я клянусь, что не успокоюсь, пока не убью и не брошу собакам его кровавого пса – Ингвара Северного.
Его потрясла не сама клятва, а та страстность, с какой она ее произнесла. С холодком по спине понял, что древлянская княгиня в самом деле не успокоится, пока не выполнит клятву. Неважно, дала ее богам, родителям или себе.
Он ехал молча, покачиваясь в седле в такт шагов Ракшана. Чувствовал себя так, будто его окунули в прорубь и там оставили. С ним едет его смерть, а он бережно держит ее в руках.
Дорога иногда выныривала на опушку, и тогда слева тянулись распаханные поля, виднелись избушки. Потом кони снова мчались, почти задевая боками деревья. Ингвар видел следы рубки деревьев, хворост весь выбран, здесь в лес ходят как в свой задний двор.
Он насторожился, ладонь опустил на рукоять меча, что торчала слева у седла, но коня не придерживал. Впереди между деревьями молодой здоровенный парень в рубахе до коленей тащил двухколесную тележку. В ней сидели, держась за борта, седой как лунь старик и такая же старая женщина. Ольхе было достаточно беглого взгляда, чтобы понять все.
Ингвар загородил дорогу, раздраженно смотрел на парня, потом на стариков. Такое лицо у него становилось, когда чего-то не понимал. Старики были очень похожи, так бывает даже не у брата с сестрой, у них с годами сходство теряется, а у мужа и жены, проживших вместе многие годы, вырастивших детей и поднявших внуков.
Старики прервали неспешный разговор, смотрели на воеводу русов без страха и любопытства. Лица у них были в мелких морщинках, как печеные яблоки, глаза выцвели от старости.
Ингвар бросил озадаченно:
– Эй, ответствуй! Куда везешь таких немощных? Они не годны на сборе ягод, там и малец уморится. Им и сучья собирать трудно. Аль бортничать? Но их пчелы забьют.
Парень смотрел исподлобья:
– Воевода, мы дань платим исправно. Чего тебе еще?
– Да я просто любопытствую.
– Мы дань платим, – повторил парень упрямо. – А в наши обычаи тебе лезть незачем. Там не будет прибыли.
В его словах прозвучала затаенная угроза. Ингвар чуть подал коня вперед, тот напер на парня грудью. Да, с чужими богами лучше не спорить. Прибыли не будет, а беду накликать легко.
