Влад кивнул, соглашаясь, наконец спросил ломким просительным голосом:
– Ингвар… ты здорово сердишься?
– Из-за детей?
– Да.
– Честно говоря, совсем нет.
Влад вытаращил глаза. Ингвар усмехнулся:
– Ольха тоже сбегала дважды. Так что яблочко от яблони… Это у них в крови, наверное. Да так убегала, что чуть-чуть я сам не отказался искать дальше! А доволен я, что все-таки довел дело до конца. А если бы послушал своих дурней?
Влад вздохнул с немалым облегчением. Посмотрел на Ольху, что сидела у костра в окружении дружинников, посоветовал с беспокойством:
– Все-таки свяжи по рукам и ногам. Так спокойнее.
– Думаешь, не сделаю? – спросил Ингвар серьезно. – Пусть назовут меня трусом, но хочу послезавтра быть в Киеве, а не кормить пиявок. Если честно, то и сейчас не спускаю с нее глаз.
Ночь спустилась темная, беззвездная. От костра веяло живым теплом, угольки потрескивали по-домашнему уютно. Когда подбрасывали в огонь новую охапку хвороста, из темноты выступала пугающе грозная стена деревьев, затем там снова все погружалось в спасительную тьму.
Ингвар сидел рядом с Ольхой. Ей руки были крепко связаны за спиной, чтобы не перегрызла, даже на ноги надели конские путы. Она едва не плакала от стыда и унижения. С такими же путами за деревьями бродили кони, щипали траву и обдирали листья с кустов, фыркали, роняли каштаны.
Она почувствовала, что рус хочет ей сказать что-то, еще до того, как шелохнул губами.
– Мы сейчас ложимся спать. Я советую сходить в кусты.
Голос его был едва слышен, и она поблагодарила богов, что дружинники не обращают на них внимания, заканчивают ужин. И никто не увидел, как краска бросилась ей в лицо.
– Я еще не хочу, – ответила она сердитым шепотом.
– Напрасно, – ответил он все так же тихо. – Среди ночи из-за тебя я вставать не буду. Да еще и поднимать людей.
– Почему надо вставать и тебе?
– А что, отпустить в темный лес одну?
– А что я могу со связанными руками и ногами?
– Если я и дурак, то не настолько. За нами тоже могут идти древляне. Или дулебы. Тут же разрежут путы и помогут скрыться.
Она поникла головой. Он угадал, она надеялась, что и ей помогут, если уже помогли Мстиславику и Твердику. Без слов поднялась, спросила глухо:
– Я могу хоть сама выбрать, где мне укрыться на время?
Он кивнул:
– Можешь. Но мои люди пройдут чуть дальше. Эй, Павка, Боян, Окунь! Вы ее уже упустили дважды. Хотите попробовать еще?
Голос воеводы был зловещим. Дружинники, побелев, похватали голыми руками из костра горящие головни, углубились в лес. Влад, покачав головой, поднял с десяток своих людей, они тоже с факелами и обнаженными мечами углубились в чащу, заглядывали под темные кусты, тыкали копьями в заросли папоротника и терна.
Плача от унижения, Ольха скрылась в кустах ненадолго, на это время с нее сняли путы. Ей казалось, что ее видят десятки глаз, хотя выбрала самый густой куст и влезла в самую середку, где оказался муравейник со злющими кусачими зверями, и выбралась оттуда раньше, чем намеревалась.
Ингвар тут же самолично связал ей руки. На этот раз спереди, ноги связывать не стал. Ольха дивилась, глотая слезы, в мозгу начали появляться новые планы, вспыхнула надежда. Ингвар бросил в двух шагах от костра на землю конскую попону, сказал буднично:
– Ложись.
Ольха легла послушно. В сторонке ложились дружинники, некоторые уже спали. Она заметила, что на поляне поместились не все, многие спят за деревьями в темноте. Впрочем, если не смотреть в сторону костра, глаза быстро ко тьме привыкнут. Можно пробираться в темном лесу, не наступая русам на голову.
Ингвар стянул через голову кольчугу, оставшись в простой рубашке. Ворот был распахнут. Ольха невольно обратила внимание на широкие мышцы груди, покрытые густыми черными волосами.
– Доброй ночи, – сказал он.
Она не успела послать к Ящеру, как он опустился рядом на попону. Она в ужасе отвернулась. Он удовлетворенно хрюкнул, обхватил ее и подтащил к себе. Ее сердце колотилось с такой силой, что едва услышала, как он сказал:
– Ложечкой.
– Что? – вскрикнула она.
– Ложечкой, говорю, заснем, – пробормотал он ей в ухо. – Ты там не мечтай ни о чем… Я устал и буду спать. Но вырваться не мечтай тоже, я сплю чутко, как волк.
Сердце колотилось бешено, кровь шумела в жилах. Она дышала часто, и при каждом вздохе ее грудь касалась его руки. Он подгреб ее под живот, держал крепко, а другую руку подсунул ей под голову. Ее ухо лежало на сгибе его локтя, он мог бы согнуть руку и тогда взял бы ее за… нет, он не посмеет взять ее за грудь! Хотя может сомкнуть руки, чтобы она не выскользнула…
Однако он не двигался, дышал ровно и мощно. Ее напряженное тело, едва не сведенное судорогой, начало расслабляться. Ложечкой, подумала она смятенно. Вот уж поистине лежат как две ложки, одна в другой. Все ее выпуклости укладываются в выемки его крупного тела, и можно бы удивиться, насколько точно она лежит в его объятиях. Как будто ее создавали для его рук!
Она чувствовала, что попала в самую жестокую и нежнейшую тюрьму. Сквозь платье на спине чувствовала мышцы его груди, поясницей ощущала мускулы его рельефного живота. От его тела шел жар, и озноб начал покидать ее так быстро, что она не заметила, как взамен по телу разлилась теплая волна. Она ощутила себя плавающей в теплой прогретой воде лесного озера, где тихо и покойно. Ее тело расслаблялось все больше, теплота достигла ее сердца, она ощутила, как губы невольно раздвинулись в улыбке…
Она все еще улыбалась, когда луч солнца пробился сквозь листву, коснулся ее лица. Пухлые, разогретые во сне губы раздвинулись в счастливой улыбке еще шире. Яркие блики пробивались даже сквозь плотно сомкнутые веки. Она поморщилась, легонько чихнула и тут только ощутила, почему ей так покойно и защищенно. Она лежала согнувшись, как ребенок в утробе, колени едва ли не у подбородка, а спиной вжималась во что-то теплое, как печка, сильные руки держали ее крепко, не давая холодному воздуху вклиниться между ними. Она с ужасом ощутила, что ее голова лежит щекой на его руке, а другой рукой он держит ее за живот, и его ладонь почти касается ее разогретой груди.
Яростно завозившись, она освободилась, хотела вскочить, но сильная рука удержала. Обернувшись, увидела смеющееся лицо и самые пронзительно синие глаза, какие только можно было вообразить. У нее даже дух захватило, но тут же страх и гнев взяли верх. Она вскрикнула:
– Что…
Голос сорвался на писк, она закашлялась от холодного утреннего воздуха.
– Как спалось? – спросил он. И, не дождавшись ответа, заметил насмешливо: – Вижу, все в порядке. Я проснулся не в луже, чего боялся.
Она проглотила колкий ответ. Только сейчас ощутила, как горячо и тяжело в самом низу живота. Возможно, ночью он ощутил своей ладонью, как раздулся ее мочевой пузырь?
– Сейчас тоже пошлешь меня сторожить?
Он оглянулся, голос был задумчивым:
– Нет. Но не задерживайся. Иначе тебя можем потревожить на самом интересном месте.
От костра подошел, потягиваясь, Павка. Он ежился от утренней сырости, чуб на выбритой голове торчал смешно и нелепо. Руки держал под мышками, плечи торчком. Кивнул Ольхе без всякой вражды:
– Как почивалось, княгиня?.. Ингвар, ты не думаешь о граде рутуллов?
– Какие рутуллы? – буркнул Ингвар. – Не по дороге!
– Как раз по дороге, – возразил Павка, и Ольха в который раз подумала, что либо Ингвар – слабый дурак, либо люди его больно своевольны. Перечат почем зря. Но Ингвар не слаб, почему не пригнет их к земле, не заставит говорить уважительно?
– Зачем нам они?
– Влад сказал, типичи послали большое войско. В сторону брода, где нам переходить реку.
Ингвар, морщась, зло пытался развязать узлы на руках Ольхи. За ночь их стянуло еще больше, покрыло росой, пальцы скользили. Разозлившись, он перерезал ножом. Ольха поспешила к кустам, даже не растирала распухшие за ночь кисти.
– Потому мы должны пойти через лес рутуллов?
– Точно, – подтвердил Павка довольно. – Конечно, мы справились бы с типичами… Что нам лапотное войско с рогатинами? Но какой резон свой же скот бить зазря? А так постоят на берегу, хлебалами пощелкают, воды попьют, как лоси рогатые, разойдутся несолоно хлебавши… Мы же за это время рутуллов примучим!
Ольха слышала громкий голос Павки и внезапно поняла: град рутуллов им не взять, а при ней признаться киевский воевода не хочет. Для мужиков очень важно перед бабами распускать хвосты, аки петухи горластые.
Больше не слышала, удалившись за дальние кусты. Правда, еще дальше дружинники седлали коней, но она нырнула под склонившиеся прямо к земле ветки, даже в спешке не проверив, нет ли там муравейника.
