Подобно многим американцам, баснословно разбогатевшим в новый промышленный век, Горэм Доггет открыл для себя прелести Европы. Доггеты предприняли Большое турне по примеру английских аристократов минувшего столетия. Они уже провели месяц во Франции и следующий – в Италии, где Нэнси сделала много эскизов и приобрела поверхностное знание обоих языков. Купили и несколько отличных картин. Теперь была третья остановка, в Лондоне, и мать с дочерью наслаждались местным обществом, а мистер Доггет ненадолго вернулся в Бостон. Но Европа оказалась богата не только искусством.
– Как по-твоему, Сент-Джеймс будет хорошим мужем? – спросила у матери Нэнси. Она успела усвоить, что даже жены именовали аристократов их титулами. – Я стану графиней.
– Смотри на человека, а не на титул, – напомнила мать.
– Но ты же не против его лордства, – кротко заметила Нэнси, и та покраснела.
– Мне кажется, он неплохой человек и наверняка понравится отцу, – ответила миссис Доггет.
– Он еще не объяснился, – чуть грустно произнесла Нэнси. – Может быть, ему вообще нет дела.
Но граф Сент-Джеймс, едва финал «Гондольеров» достиг апофеоза, позволил своей руке легчайшим касанием дотронуться до ее.
Девушка была бы удивлена, увидь она его часом позже.
Нынешний граф отвел гостиную первого этажа в доме у Риджентс-парка под библиотеку и кабинет. В отличие от своих предшественников, он выделялся интеллектом и художественным вкусом. Книги были прекрасно подобраны; он даже владел небольшой коллекцией картин. Сидя за французским бюро, граф печально взирал на фигуру напротив.
– Что же, старушка, – вздохнул он. – Наверное, мне придется жениться на мисс Доггет. – Граф возвел очи и скользнул взглядом по очаровательному пейзажу с Темзой, который недавно купил. – Спасти меня может только Барникель. – Он страдальчески улыбнулся. – Не находишь это забавным?
Догадаться о мыслях Мьюриел всегда было нелегко.
Старый граф, их отец, женился дважды. От первого брака выжила лишь леди Мьюриел; от второго – нынешний граф пятнадцатью годами моложе. Однако при взгляде на стройного красавца-пэра и его единокровную сестру было трудно поверить в их родство. Леди Мьюриел де Кетт была настолько тучна, что едва помещалась в большое кожаное кресло. Она редко открывала рот, не ездила верхом и не любила читать. Зато постоянно ела. Вот и сейчас опустошала большую коробку шоколадных конфет.
– Заметь, она милашка, – покачал головой граф и снова вздохнул. – Мы жили бы припеваючи, если бы не дед.
Леди Мьюриел сунула в рот очередную конфету.
Когда вскоре после Акта о Великой реформе осторожный, консервативный лорд Боктон, получив отцовские деньги, вложил в сельскохозяйственные угодья бо́льшую часть семейного состояния, которое сохранилось бы поныне вопреки даже безумному расточительству его сына Джорджа, родителя нынешнего графа, если бы не железные дороги. Мистер Горэм Доггет подписал смертный приговор многим английским джентльменам, профинансировав железнодорожное сообщение на Среднем Западе. Огромные партии дешевого зерна с американских равнин обрушили стоимость на него в Англии и обесценили значительную часть сельскохозяйственных земель. Вступив в права наследования, нынешний граф был вынужден продать задешево двадцать тысяч акров, чтобы выплатить отцовские долги. Большой лондонский дом и старый боктонский особняк сохранились, но доходы упали. Возможно, что в скором времени предстоит избавиться и от них. Получалось, что если лорд Сент-Джеймс намерен найти себе богатую невесту, то ему лучше поторопиться. Нет, он не собирался вводить кого-либо в заблуждение насчет своих финансовых обстоятельств. Молодой человек не был мошенником. Но лорд, продолжавший владеть красивым домом в Лондоне и родовым поместьем, выглядел привлекательнее и достойнее, чем лорд – пусть даже граф, – ничего этого не имевший.
Лорд Сент-Джеймс поднялся, поискал в жилетном кармане ключи и отворил дверцу шкафа. Внутри стоял маленький сейф, который он бережно отпер и вынул несколько кожаных футляров. Сестра бесстрастно следила за ним, он же отнес их на бюро, любовно откинул крышки и осмотрел заискрившееся содержимое.
– У нас еще кое-что осталось, старушка, – сказал он.
Семейные драгоценности Сент-Джеймсов были прекрасны. Особого внимания заслуживало рубиновое ожерелье, которому надлежало достаться графине Сент-Джеймс, кто бы ею ни стал. Однако для графа они означали еще и выживание. Он любил женщин и имел два долгих романа, но высоко ценил свободу и мог пойти на брак лишь из чувства семейного долга. Без наследника графский род Сент-Джеймс грозил прерваться. Но если бы поиски не увенчались успехом, граф мог, по его расчетам, продать драгоценности, Боктон и жить вполне обеспеченным частным лицом, утонченным джентльменом – каким в значительной мере и был. «Тебя-то, старушка, я не брошу», – обещал он леди Мьюриел, когда подумывал о таком исходе. Он понимал: сестре не приходилось рассчитывать на замужество.
Покончив с инспекцией, он запер драгоценности в сейф и вновь обратился к сестре:
– Забавно, правда? Будь Нэнси Доггет англичанкой, осталась бы без наследства.
У Горэма Доггета, кроме дочери, был еще и сын, но он всегда заявлял, что разделит свое состояние поровну, однако в старых английских семействах такого почти не знали. Поместья переходили к старшему сыну, замужним дочерям часто не доставалось ничего, а незамужние либо получали доверительную семейную собственность, либо оставались жить дома. У леди Мьюриел было лишь то, что давал ей брат.
– Что ж, подержу ее на крючке до Нового года, – вернулся к теме граф. – А дальше все надежды на Барникеля.
Причина, по которой граф не спешил форсировать отношения с Нэнси, находилась в открытом море за десять тысяч миль, и имя ей было «Шарлотта Роуз».
Китайские чайные рейды канули в прошлое. С ними покончило открытие Суэцкого канала, которое состоялось двадцать лет назад и позволило ходить на Дальний Восток сокращенным маршрутом через Средиземноморье. Парусники вытеснились пароходами, обладавшими колоссальной грузоподъемностью и не зависевшими от ветра. Но славное время клиперов еще не прошло, теперь они доставляли шерсть из Австралии. Тончайшее руно, погруженное в Сиднее австралийской весной, когда в Северном полушарии стояла осень, спешило в Лондон, чтобы поспеть к январской распродаже. Подстегиваемые бурными сороковыми широтами, парусные клиперы неслись на восток, бороздя грозные антарктические воды Тихого океана. Они огибали мыс Горн и на пассатах устремлялись в Атлантику. Тут с ними не мог соперничать никакой пароход. За год до смерти покойный граф выкупил четверть доли в новом клипере, быстроходнее даже «Шарлотты», – Барникель назвал его «Шарлотта Роуз». И на нем старый капитан, которому уже давно следовало уйти на покой, осуществлял увлекательные круизы: путь от Австралии в последние три года занимал восемьдесят дней. Выгода была не только коммерческая, но и от ставок. У каждого клипера были свои технические особенности, у каждого капитана – свои достоинства и недостатки. Люди прикидывали шансы. Делали огромные ставки. Но мало кто поставил так крупно и безрассудно, как несколькими месяцами раньше поиздержавшийся граф Сент-Джеймс.
Это было абсолютно логично. Он поставил свой годовой доход при шансах семь к одному – как он счел, превосходных. Проиграет, так разница невелика – все равно распродавать имущество, если не женится. В случае же победы он мог протянуть еще пять лет до следующего кризиса. А кто знает, что случится за этот срок? Через шесть недель, коли «Шарлотта Роуз» вернется из Австралии первой, лорду Сент-Джеймсу будет незачем жениться на Нэнси Доггет. Он не хотел ее ранить, а потому решил подогревать интерес, не заходя при этом слишком далеко, чтобы в нужный момент либо сделать рывок, либо со всеми приличиями показать спину.
– «Шарлотту Роуз» перестроили. Побить ее может только одно судно, и Барникель, если поднимет все паруса, обойдет и его. Такие дела, старушка, – усмехнулся он сестре. – Нам всего-то и нужно обогнать «Катти Сарк»!
В последнее время Мэри Энн сомневалась, что способна ужиться в одних стенах со своей дочерью Вайолет. Ни три ее сына, ни две сестры Вайолет не причиняли ей столько хлопот. Но хуже всего было то, что из-за нее неизменно расстраивался отец.
– Ты вылитый папаша, – пеняла Мэри Энн дочери. – С тобой невозможны никакие компромиссы. Все либо черное, либо белое!
Однако, по мнению Булла, беда заключалась в избыточном сходстве Вайолет с матерью. Строптивица!
– Но я никогда не была безрассудной, – парировала Мэри Энн.
Вайолет раздражала всегда. Мэри Энн помнила случай, когда застала ее еще крохой за примеркой своих платьев. И негодницу, конечно, отшлепали. Несколько лет назад, когда Вайолет было шестнадцать, Мэри Энн заметила ее чрезмерное сближение с отцом. Вайолет кудахтала над ним, приносила трубку и вообще липла как банный лист. Буллу это вроде как нравилось, но Мэри Энн отвела ее в сторонку и жестко внушила: «Я его жена, а ты дочь и просто ребенок. Будь добра вести себя прилично».
