Не задерживаясь больше, генеральская свита двинулась к Андрей-аулу. Эскорт прямо от поста пустился рысью, вырвался вперед, прощупывая дорогу главнокомандующему...
Вновь прибывшие полки и артиллерийские роты все глубже заходили в чужие, нерусские края. Шли по берегам бурных горных речек, поднимались по крутым горным дорогам на перевалы. Спускались вниз, в зеленые сказочные долины, разбивали походные биваки. Стояли солдатские палатки, дымили костры. Драгуны и егеря прочесывали близлежащие лески, прокладывая дорогу пехоте и артиллерии.
Следом за полками шли обозы с продовольствием. Везли в подводах мешки с мукой, горох, крупы разные, мясо вяленое. Гнали скот, скупая его у местных казаков в станицах. К обозам пристраивались торговые люди: больше — маркитанты. Эти везли с собой все, что требовалось войску в дальнем походе — от иголки с ниткой до бутылки с горьким зельем...
Ожил захиревший было Андрей-аул. В слободке и в крепостце «Внезапной», где расположился штаб главнокомандующего, появились торговые лотки, открылся магазин. Зашумел базар. Потянулись сюда из ближних станиц миряне с зерном, овощами и фруктами, с винными бочками. Весело стало в Андрей-ауле.
По вечерам в офицерском клубе, в крепостце, стал играть духовой оркестр. Вольные девки из слободы станками, как бабочки на свет, слетались на музыку. Томно разливались по вольготной степи оркестровые звуки. А когда, на ночь, все вокруг замолкало, зычно разносились на вышках голоса часовых.
По приезде в Андрей-аул командующий сразу развернул бурную деятельность. Во все концы из полевой штаб-квартиры помчались фельдъегерские коляски. Зазвенели колокольцы. Вестовые спешили в Кизляр, дабы ускорить доставку продовольствия, скакали в Астрахань к губернатору Бухарину: снабдил чтобы астраханский голова купечество кораблями. Спешили фельдъегеря и в Андрей-аул отовсюду...
В двадцатых числах июля Ермолов принимал Тарковского шамхала (Шамхал — правитель) Мехти-хана и хана дербентского Мустафу. Подчиненные русским еще с 1806 года, сейчас они на всякий случай приехали в штаб-квартиру засвидетельствовать свою преданность русскому государю-императору. Оба преподнесли богатые подарки: с золотыми рукоятками сабли, каракулевые бурки, персидские ковры. Ермолов благосклонно принял дары, пообещал осенью навестить чертоги обоих ханов, а пока потребовал от них помощь в расквартировке полков. Оба уехали от генерала в добром здравии и с благими намерениями: честно и преданно служить царю...
Еще через несколько дней командующий отдал приказ принять Куринский полк бывшему Кизлярскому городничему, подполковнику Швецову и поселиться полку в дербентской крепости. Куринцам в пору военной страды предписывалось соединиться с отрядами генерала Мадатова. Приказ был послан в Кизляр с фельдъегерем. И, едва военный курьер отбыл, как с той, северной стороны, пришло донесение от флотского офицера лейтенанта Коробки. Моряк сообщал о хищении казенной муки, назначенной для армии, об увозе ее в Баку...
Давно привыкший к подобного рода кражам, Ермолов воспринял это известие внешне хладнокровно. Ему уже не раз сообщали о злоупотреблениях по службе каспийских моряков, и особенно — офицеров бакинской таможни. Он было отбросил письмо в сторону, как вдруг прочел на донесении, что Коробка — бывший капитан корвета «Казань», отправившегося в экспедицию на Вос точный берег.
— Боже мой, — сдавленно выговорил генерал и, задохнувшись от прихлынувшей ярости, выговорил еще раз: — Боже ты мой!
Сидевшие на диване офицеры, тихонько говорившие между собой, сразу замолкли и взглянули на командующего. Ермолов, давя в себе ярость, придвинул письмо Коробки. Прежде чем наложить резолюцию, сказал с усталой злостью:
— Ни Христа, ни государя эти сволочи не почитают..,, На экспедиционном, военном корабле... воровская спекулятивная сделка. В кои времена такое бывало! — Он обмакнул в чернильницу гусиное перо и надписал: «Отправить по сему донесению рапорт в главный штаб с просьбой при сылки комиссии для проверки Бакинской таможни...»
Вечером того же дня прибыл фельдъегерь из Тифлиса. Ермолову положили на стол пакет с надписью: «Совер-шенно секретно». Вскрыв его, командующий сразу узнал почерк начальника штаба Вельяминова:
«Князь Мадатов рапортом от 17 сего месяца донес мне, что он, прибыв в Шекинское ханство, нашел Исмаил-хана в Бумском магале близ деревеньки Ниж, занимающегося приготовлением войск для отправления в Кубу; коих часть уже была собрана, но через два дня Исмаил-хан заболел так трудно, что нет никакой надежды к его выздоровле-нию. Посему кн. Мадатов остановился там дня на два, — единственно для того, чтобы за смертью его, в предохранении народа от волнения мог сделать нужные распоряжения к спокойствию целого ханства.
После такового рапорта я не получил еще от него под-тверждения ни о смерти Исмаил-хана, ни об облегчении его болезни...» (12)
Дочитав донесение до конца, Ермолов набрал полную грудь воздуха и не мог скрыть от присутствующих господ-офицеров торжествующей улыбки. Ему вдруг сделалось смешно, что Вельяминов, кажется, не догадывается — чьих рук дело сие отравление.
— Ну-ка, Воейков, пошли курьера за Ахвердовым, — приказал командующий.
— Генерал Ахвердов — на линии батарей, ваше высокопревосходительство,— отчеканил, прищелкнув каблуками, высокий с залысинами офицер.
— Я знаю, — сказал Ермолов. — Все равно, верни... Чтобы завтра же был здесь!
На другой день вновь пришло донесение Вельяминова, к коему был приложен рапорт пристава Нухи, майора 9-го егерского полка фон Дистерло, датированный 24 июля.
«Сего числа, после восьмидневной болезни, Исмаил-хан помре по полудни в 4-м часу...» (13)
— Вот так-то лучше, — удовлетворенно произнес Ермолов, складывая донесение и обдумывая ответ. — Баба с возу — кобыле легче. Бери бумагу, Николай Павлович, — сказал он Воейкову и начал диктовать:
— На основании Высочайшего трактата, за неимением после умершего хана наследников, ввести в ханстве Российское управление и впредь до точного постановления управлять совершенно в том образе, как управляется Кубинская провинция. Все прочие ханства и области известить прокламацией, у сего препровождаемою...
Ермолов вышел из-за стола, походил по кабинету, подумал и продиктовал опять: ехать генерал-майору Ахвердову и статскому советнику, правителю канцелярии Моги-левскому в Нуху. Там взять под стражу ханского мирзу и ханскую печать. Описать все имущество хана, должное принадлежать казне. Прислугу Исмаил-хана выслать в Персию, написав Аббасу-Мирзе, что слуги сами того пожелали. Мать умершего хана, Шереф-Нисе-ханум — жену покойного Джафар-Кули-хана также не оставлять в ханстве, избрать ей местожительство подалее от Нухи. Полковника Кичик-агу, как человека хитрого и пронырливого, тоже выслать в Персию. Жену умершего Исмаила, дочь слепого Мамед-Хасан-хана (Мамед-Хасан-хан был правителем Шекинского ханства до Джафар-Кули-хана) ни в коем случае не терпеть в ханстве, ибо она будет возбуждать к себе внимание народа, сохранившего привязанность к ее отцу. (14)
Другим распоряжением Ермолов назначил майора фон Дистерло комендантом Нухи, а Могилевскому и Ахвердо-ву повелел взять в казне на предприятие по устройству русской области приличные деньги.
На следующий день генерал Ахвердов с охраной казаков выехал в Тифлис, чтобы оттуда вместе с правителем канцелярии отправиться в Нуху. Командующий проводил Ахвердова за стены крепостцы. Попрощались в чистом поле. Стояли в зеленой траве по колено.
— Ну, Федор Исаевич, желаю удачи,— командующий обнял седого генерала и пообещал. — Справитесь с делом, как полагается, — озолочу и к награде представлю...
— Постараемся, Алексей Петрович... Не извольте беспокоиться, — отозвался Ахвердов и полез в карету,
— Ну, пошли! — крикнул кучеру Ермолов, сдернул папаху, перекрестился, вскочил в седло и поскакал к крепости...
Ночью он собственноручно написал казенную в Петербург, вице-канцлеру Нессельроде о падении еще одного кавказского ханства и учреждении русской области. В главный штаб был подан документ на представление к награде, за особые заслуги, генерал-майора Мадатова.
По ту сторону Аракса, за каменистыми берегами, за взгорьями, в селениях и городах Гиляна каждый день маршировали на площадях полки новой регулярной армии Мирзы-Аббаса. Командовали подтянутые британцы в пробковых шлемах. Сарбазы в белых шальварах и красных мундирах, на ногах крючконосые туфли, на головах — косматые шапки, выделывали экзерциции с новыми английскими штуцерами. Усиленно готовилась к войне и смертоносная персидская конница. Вдоль границы скакали отряды, грозя саблями русским казакам. По-боевому гремели тулумбасы (Тулумбас — большой барабан), настраивая персиян на воинственный лад. Войско со дня на день ждало высочайшего приказа царя-царей Фетх-Али-шаха напасть на русских и отбить ранее потерянные ханства.
