— Что, отец действительно подписывал этот договор?
— Да нет. Тогда за царей бояре подписывали.
— А если узнают они?
— Откуда? Почитай, дело сорок лет тому было, уж быльем поросло. Цари, помазанники Божьи, до подписи не опускались, для того бояр хватало.
— Ну спасибо, Прокофий Богданович.
— За что, государь?
— Как «за что»? Просветил и мой интерес блюдешь, да хитро вельми.
— У них учусь, государь. Ай забыл, как нас в Вене за нос водили?
— Молодец. Хороший ученик, — похвалил Петр. — С датчанами секретный договор ты будешь подписывать.
— Как велишь, Петр Алексеевич. Велишь с нечистым, и с ним подпишу.
— Неужто с чертом подпишешь? — засмеялся Петр. — Грех ведь.
— А чего? Перекрещусь, да и подпишу. А нечистый-то креста боится, не к ночи будь помянут, — сплюнув, перекрестился Возницын, а Петр расхохотался:
— Ну, Прокофий! Ну, отчебучил!
Встречу, назначенную с саксонцами на завтра, пришлось отложить еще на день из-за перевода мемориала на русский язык, а также и проекта договора. Шафиров потратил на это весь день. И перевод мемориала и проекта договора представил царю уже поздно вечером.
— Точно перевел? — спросил Петр.
— Точно, государь.
Петр читал мемориал, часто хмыкая и качая головой.
— Хитер наш дорогой друг. Хитер. Но и мы ж не лыком шиты.
Просмотрел и договор, что-то подчеркнул. Сказал:
— Ну что ж, Петр Павлович, завтра к обеду пригласи их опять в Преображенское. Оговорим проект.
На следующий день при встрече с саксонскими представителями Петр, взяв в руки мемориал, заявил твердо:
— Здесь король, призывая нас вступить в войну со шведами, пишет, что «теперь или никогда». Я не согласен с такой постановкой. И поэтому настаиваю в тринадцатую статью договора включить следующую оговорку: Россия в войну вступит только после заключения мира с Турцией. А не в декабре, как настаивает ваш король.
— Ваше величество, а если вам не удастся заключить мир с Турцией? — спросил Карлович. — Ведь может же такое случиться.
— Если не удастся заключить мир с Турцией, то я буду всячески содействовать Августу в заключении мира со Швецией.
— Но король хочет начать войну немедленно и рассчитывает на скорую победу.
— Я буду только рад его успехам, — сказал царь. — В конце концов, как бы ни сложились обстоятельства, я останусь верен нашему союзу. Вот с моими поправками переписывайте договор набело, и я подпишу его, повторяю, с условием, что он пока остается в тайне.
— Ваше величество, вы зря беспокоитесь о сохранении в тайне договора, особенно от шведов, мы заинтересованы не менее вас. Выступление короля Августа должно быть внезапным, чтоб захватить противника врасплох.
Тринадцатого октября великий государь России принял послов Швеции со всей пышностью прошлых царствований, о которых Петр уже позабыл. По пути следования послов к Кремлю были выстроены войска, гремела музыка. Правда, в Столовой палате, где состоялся прием, послов поразило более чем скромное одеяние царя — простой кафтан, какой можно увидеть на Красной площади в любой лавке. И особенно удивило то, что, когда посол начал приветствовать, перечисляя все титулы царя, тот перебил:
— Короче, пожалуйста.
Затем думным дьяком было зачитано Слово государево о согласии подтвердить грамотой статью 27-ю Кардисского договора об обмене посольствами между Москвой и Стокгольмом. В том Слове высказано было и удивление о непочтении шведской стороны к персоне его царского величества при проезде государя через Ригу, выразившемся в оскорблении Великого посольства в 1697 году, за что не было шведской стороной принесено извинение ни в тот год, ни в последующие. А сия забывчивость никак не способствует укреплению дружбы меж высокодоговаривающимися сторонами.
Слово государево, зачитанное Возницыным шведским послам, было сочинено самим Петром не столько для подтверждения договора, сколько из-за последних строчек, в которых он завуалировал одну из причин грядущего объявления войны Швеции — оскорбление Великого посольства и лично самого государя.
Глава первая
ПОРА НАЧИНАТЬ
Новые союзники царя оказались столь нетерпеливыми и воинственными, что не стали дожидаться его вступления в войну.
— Мой друг, — говорил король Август своему главнокомандующему графу Флемингу, — пока царь раздумывает, мы должны захватить Ливонию. Для начала ступай и возьми Ригу. Сделай мне подарок к Рождеству.
Подталкивал короля к войне и его новый советник полковник Паткуль, у которого в Ливонии остались поместья, он надеялся вернуть их с помощью саксонцев.
Однако, взяв какой-то незначительный городок на Даугаве, оставив армию, Флеминг поскакал домой в Саксонию жениться. Надо думать, хорошо гульнули они со своим коронованным другом по такому случаю. Весь январь пропьянствовали. А армия, которой давно уже не платили содержания, оставшись без главнокомандующего, жила за счет местного населения. В феврале наконец прибыл Флеминг, а вскоре, с наступлением тепла, явился и король Август. Саксонцы подступили к Риге. Король послал рижанам грозное предупреждение: «Сдайте город, или я сровняю его с землей!» Испуганные рижане предложили Августу полтора миллиона талеров {117} откупных. Король деньги взял и снял осаду.
Царь Петр, узнав о столь «блистательном» начале войны Августом, заметил:
— Как бы этот король не заключил сепаратного мира и не бросил своих союзников, впутав их в войну.
— Да, мин херц, хреновый оказался у нас союзник, — согласился Меншиков. — Одна надежа на датского короля.
Действительно, король датский Фредерик IV, напав на своего заклятого врага герцога Голштейн-Готторпского Фридриха, вынудил его бежать в Швецию к Карлу XII, своему родственнику и другу юности. Не много прошло времени с тех пор, когда они с герцогом, приезжавшим сватать его сестру, забавлялись прямо во дворце, отрубая головы телятам, которых в день до десятка пригоняли скотники.
Конечно, в рубке телячьих голов король был сильнее, он, как правило, срубал голову с одного удара, говоря при этом:
— Учись, Фриц.
— Куда мне до тебя, — признавал герцог свое поражение, чем льстил Карлу.
И теперь, когда родственник попал в беду, Карл его успокоил:
— Я скорее лишусь короны, чем оставлю тебя в беде.
Карл XII был молод, ему едва исполнилось восемнадцать лет, и он даже был рад, что наконец-то предстоит настоящая драка, настоящий бой за справедливость, что приспело время рубить и человеческие головы.
Попрощавшись с бабушкой и сестрами, сказав им, что едет повеселиться во дворец Кунгсер, он отправился на войну, с которой ему не суждено было скоро воротиться и увидеть свою бабушку живой.
С пятнадцатитысячным войском он высадился в Дании и подошел под Копенгаген. Под угрозой разрушения своей столицы Фридрих IV капитулировал. Более того, по Травендальскому договору Дания обязалась выплатить 260 тысяч талеров Голштинии, уважать ее независимость и более никогда не выступать против Швеции.
Но, как говорится, пришла беда — отворяй ворота. Пошли упорные слухи, что Турция готовится к войне с Россией. Переговоры Украинцева то и дело заходили в тупик. Разногласия были в вопросе о Черном море и побережье. Русскому посланцу было заявлено: «Оттоманская Порта бережет Черное море, как чистую и непорочную девицу, к которой никто прикасаться не смеет».
Уже 11 февраля 1700 года Петр отправился в Воронеж, где три месяца с топором в руках и сам строил, и других подгонял, наращивая мощь молодого флота. Он понимал, что только этим может удержать Порту от воинственных поползновений.
Ночью, ворочаясь под полушубком, говорил Меншикову:
— Как бы не пришлось с норда опять на зюйд поворачивать.
— Да, обидно будет, — соглашался Меншиков. — Черное море не трогай, к Балтийскому не подходи. Что там Пембрук-то натворил в Стамбуле?
— Да, напившись с гостями, решил ночью салют устроить, начал палить из корабельных пушек, и султана и весь гарем перепугал.
— Представляю переполох бабий, — засмеялся Меншиков.
— Пришлось Украинцеву утром туркам свои извинения приносить. А с Пембрука как с гуся вода, говорит: я гостей чествовал.
— Лихой капитан, ничего не скажешь. Этот в бою не оплошает.
— Да лучше б того боя не было.
— А зачем же строим, мин херц, вооружаемся?
— Чтоб султан лучше к миру наклонялся. Сколько ж тебе говорить можно! Чем мощнее будет наш флот, тем он сговорчивее станет.
Воротившись из Воронежа, Петр призвал к себе стольника князя Трубецкого {118}:
— Юрий Юрьевич, еще в девяносто седьмом году, когда Великое посольство было в Бранденбурге, тамошний курфюрст Фридрих {119} очень настойчиво предлагал мне союз против Швеции. Тогда об этом говорить было рано, ныне приспело время. Поезжай, брат, вези вот два экземпляра договора, один на русском, другой на немецком, я и подписи свои поставил.
