и в дело вступили лучники-тольтеки. Били они точно, одна результат был не лучше моего. Не обращая внимания на обстрел, чичимеки с ревом понеслись на нас, быстро набирая скорость.
Рукоять сабли нагрелась за день. Клинок в ярком солнечном свете казался золотисто-черным. Я отбил щитом копье довольно рослого чичимека с искривленным лицом, остекленевшими темно-карими глазами и белой пеной на почти черных губах. Такие же морды были у берсерков. И, как у них, ни шлема, ни доспехов, ни щита. Сабля запросто рассекла темно-коричневую шею. Кровь из нее хлынула алая, как у всех. Дальше я закрывался щитом и рубил всё, что попадало под руку, не шибко выцеливая. Мясник за работой. Чичимеки перли без страха и упрека, не обращая внимания на потери. Казалось, что они все-таки сомнут нас. Краем глаз я видел, как под их давлением загибаются наши фланги. Мичтланцы и прочие тольтеки норовили взять врага в плен, а не убить, из-за чего погибали сами. Деваться мне все равно уже некуда, потому что убежать в доспехах не смогу, и я рубился так же безрассудно, как чичимеки.
Они дрогнули первыми. Видимо, мы выкосили самых отважных, а остальные выбрали жизнь. Сотни две или чуть больше побежали в ущелье. Военная удача — девка ветреная. Чичимеки не учли, что среди их врагов окажется русский, воюя с которыми надо помнить: когда решишь, что победил, вдруг окажется, что русские только начали воевать.
Вдогонку удирающим врагам полетели стрелы, а потом погнались наши воины, стоявшие сзади. У тех, кто сражался, сил не осталось. Я поставил потяжелевший вдруг щит нижним концом на сухую коричневую землю, придерживая левой рукой, и облегченно выдохнул. В правой руке все еще была сабля, с которой капали тяжелые, тягучие, красные капли. Они бесшумно расплескивались о твердую почву и быстро темнели. В крови был и щит, и кольчуга, и поручи, и даже поножи. Такое впечатление, что меня передом макнули в чан с нею. Вокруг меня лежали в несколько слоев трупы врагов, посеченных саблей, повреждения от которой не перепутаешь с нанесенными оружием индейцев. Эти кучи еще шевелилась. Видимо, внизу лежали раненые.
Я повернулся, чтобы позвать Гуаму. Тело было мокрым от пота, хотелось побыстрее снять доспехи. Соратники смотрели на меня с мистическим ужасом. Наверное, так по их представлению выглядит бог войны — весь в кровище и при этом целый и невредимый. Тут они, конечно, ошибаются. Кровоточащих ран у меня нет, но в нескольких местах тело сильно болит. Досталось мне от чичимекских булав. Они двух типов: в камень с дыркой вставлено рукоятку или камень с впадиной прихвачен к ней веревкой. Оба бьют больно. Но я об этом молчу. Пусть думают, что неуязвим. Меньше шансов, что вздумают напасть. Гуама, быстрее меня выучивший язык уастеков, рассказывал им, что случилось с отрядом таино. Скорее всего, считали, что парень врёт, как сивый (меринов здесь нет) енот. Теперь увидели собственными глазами и прониклись.
21
Мы взяли по меркам мичтланцев очень богатую добычу. Большую ее часть составляли украшения, доспехи и оружие погибших тольтеков и их конфедератов. Поделили по-индейски: каждый получил согласно своему рангу. Мне предлагали большую кучу всякого барахла, но я взял только бирюзовые бусы погибшего командира нашей трети армии и все бобы какао, а также деревянный шлем, ватные доспехи и хорошее копье для Гуамы. Пусть и у него всё будет, как у взрослых. Юноша очень обрадовался.
Тольтеки, уастеки и майя сжигают покойников, а кости кладут в кувшин и закапывают под своим домом или рядом с ним. В ущелье и поблизости деревьев было мало, а трупов слишком много. Да и задерживаться надолго в этом месте никто не хотел, потому что духи погибших врагов могут напасть с наступлением темноты. Мичтланцы и тольтеки перетащили в ложбину убитых земляков, сотни полторы, закидали их сухими ветками и травой и теми трофеями, которые не могли унести, и подожгли, после чего мы отправились к тому месту, где провели предыдущую ночь. Там на склоне горы был небольшой лесок, по которому протекал ручей.
Вместе с присоединившимися к нам тольтеками в отряде было около трех сотен воинов, более половины из которых раненые. Я теперь шел впереди, хотя командир мичтланского отряда был жив, почти здоров и имел право считаться захватившим в плен пять врагов. За мной шагал Гуама и нёс только моё и свое оружие и доспехи. Остальное распределил между воинами отряда. Каждый счел это большой честью, хотя были нагружены собственными трофеями под завязку. Бывший помощник моего раба умудрился догнать, оглушить и связать удирающего чичимека, а пленных их хозяева вели в хвосте колонны. К моему удивлению, мичтланцы и тольтеки пленили двадцать два врага. Большую часть взяли после боя, догнав раненых чичимеков.
До места стоянки добрались ночью, благо первая часть ее была лунная, светлая. Караулы не выставляли, положившись на собак, которые во время боя неплохо подзаправились: у всех морды были в крови. Может, просто лизали ее, а может, человеченки отведали. Я помылся в ручье, наскоро перекусил двумя плодами питаи и улегся на шкуру ягуара, частично завернувшись в нее. Больше никто не удивлялся, что так святотатствую. Уастеки теперь называют меня Ваксаклахун Убах Кан, что переводится, как Змей Войны, которому можно всё, что не позволено обычным смертным. Заснул я не сразу из-за стонов раненых. Приснился мне Нингирсу, бог войны шумерского Лагоша, который, улыбаясь, грозил мне булавой с двумя львиными мордами.
Утром сожгли шесть человек, умерших от ран, и двинулись в том направлении, где должна быть главная часть нашей армии. К полудню добрались до ее следов, ведущих на север. Это была заброшенная стоянка возле небольшого озерца, заросшего тростником и расположенного на удалении от горных отрогов. Там мы и встали на якорь. Три сотни воинов — это слишком мало, чтобы шляться по незнакомой, вражеской территории. Я послал пятерых тольтеков с докладом о произошедшей стычке и сообщением, что мы подождем основные силы здесь, залечим раны.
У тольтеков кактусы — их всё: и едят, и лечатся ими, и краску делают из них, и стройматериал, и топливо, и изгороди… Несколько воинов, опытных в лечебном деле, нашли нужные растения и изготовили снадобья для раненых соратников, благодаря чему больше никто не умер из моего отряда. Впрочем, народ сейчас крепкий, без лечения выкарабкивается. Хилые отсеиваются еще в детском возрасте.
Чтобы раненые быстрее выздоровели, я обеспечил их хорошим питанием. По утрам я примерно с третью отряда уходил на охоту. Нашей целью
