-Это справедливо! Это справедливо!
Томирис повернулась к Арготе, спросила:
-Это твой человек?
-Мой, царица, - Аргота понял, что запираться неразумно.
-Что он делал на сопках тогда, когда всё его племя находилось внизу?
-Я не могу знать, что делает каждый мой воин. У меня их тысячи... Если он повинен в убийстве, то я готов заплатить виру. Я чту обычаи предков и не хочу их нарушать, чтобы не прогневить богов.
-Хорошо, - царица оглядела всех, кто в этот момент окружал царский шатёр. – Лик и ты Палак. Я принимаю ваши претензии к Арготе. Он заплатит штраф за убийство, которое совершил его воин. А он составит, - она на мгновение замолчала. – Три вола, запряжённые в кибитку, получит семья убитой женщины. И дойная кобыла с приплодом отойдёт в царскую казну.
От такой наглости у Арготы потемнело в глазах. За убийство женщины плата была очень высокой, если не сказать чудовищной. Даже если бы погиб воин, то и тогда плата была бы слишком высокой. А жизнь женщины всегда ценилась вполовину того, во что оценивали воина. Аргота понял - царица ему мстит за то, что он на советах иногда выступал наперекор её мнению. Томирис с внутренним ликованием наблюдала за тем, как в душе у Арготы борются два чувства: жадность и страх. Победил страх. Вождь опустил глаза и отступил за спины других военачальников.
-Вы довольны? - спросила она у двух воинов, всё также стоявших перед царским троном.
-Да царица, - оба поклонились.
На этом царский суд закончился. Все остались довольны тем, как распорядилась Томирис. Все, кроме Арготы. Ненависть к царице, тлеющая в его груди, разгорелась с новой силой. Он пожелал себе, что если случится всё так, как они рассчитывают, то лично отрубит ей голову. С такими мыслями он возвращался с царского совета. Даже друг Камасарий, переваливающийся рядом, не мог его успокоить.
В то время как большинство мужчин было на царском суде вождь апасиаков, Канит, обыскался своего воина по имени Тавр. Немой пропал, как будто провалился в подземный мир. Выполняя распоряжение царицы, вождь собирался ещё попытаться выведать у Тавра, что он видел в персидском войске. Может чего и вспомнит. И тут, к своему удивлению, узнал, что Тавра в племени нет. Он послал воинов в разные стороны городища и распорядился привести к нему немого. Но те принесли неутешительные вести. Тавра нигде не было. Только один из вестовых сказал, что последний раз его будто бы видели перед шатром Арготы.
Канит задумался. Тавра, несмотря на то, что тот был простым воином, вождь жалел. Когда пропал дозор, Канит сильно переживал. Хоть и изменчива судьба воина, а горе посетило сердце старого вождя, когда ему доложили, что воины погибли. Ещё сильнее он запереживал, когда узнал, что с ними ушла его дочь Агапия. Канит уже давно замечал, что дочь бросает косые взгляды на Тавра. Но чтобы разрешить им жить в одной кибитке, не могло быть и речи. Она дочь вождя, пусть и одна из многих, а он простой, безродный воин. Пусть даже и удачливый. Но вот не усмотрел, и ушла его дочь в тот злополучный дозор. Ушла и не вернулась. Теперь ещё и Тавр пропал. Неспроста это, ох неспроста.
Канит решил сам разузнать о своём воине и наведаться к Арготе. Он надел свой лучший наряд, взял в руке золоченый посох, увенчанный сверху искусно вырезанной головой какой-то причудливой птицы и в сопровождении двух воинов, направился к Арготе.
Вождя соседнего племени не было. Все свободные люди, собрались на царском суде и он, по-видимому, был там же. Узнав об этом, Канит потоптался на месте, не зная что делать дальше. В этот момент мимо пробегала ватага полуголых ребятишек. Увидев вождя, они шарахнулись в стороны, но одного Канит успел поймать крепкими, ещё не старческими руками за ухо и притянул к себе. Тот запищал, но вырываться не стал. Канит наклонился к нему и прошипел прямо в ухо:
-Не видал здесь чужих воинов? – он покрепче сжал ухо. – А ну отвечай. Иначе отведу к жрецам, а те кинут тебя на жертвенный камень... Ну?
-Видел, - на глазах у отрока показались слёзы. – Вчера ещё... Он всё прятался за телегами. Когда вышел от вождя Лигдам, то и побежал следом.
-А Лигдам это кто?
-Верный человек Арготы-ы-ы... Отпусти больно-о-о...
Канит разжал пальцы, и отрок скакнул в сторону, растирая распухшее ухо.
-Значит Лигдам, - бормотал Канит, возвращаясь к себе. – Надо будет узнать о нём поподробнее.
&&&
В это время Скилур спешил к своей семье. Он чувствовал, что вскоре племя двинется в поход. Удастся ли ещё увидеть свой род или нет – неизвестно. Чутьё, которое ещё ни разу не подводило царского вестового, говорило ему, что вскоре он снова может понадобиться царице.
За два полёта стрелы до родной кибитки, Скилур услышал смех сына. Стоило ему подойти ближе, как навстречу выскочил Скрев, и кинулся отцу на руки. Скилур схватил его под мышки, подбросил над собой. Взвизгнув, сын засмеялся. Скилур нежно прижал к себе комочек родной плоти. Глаза его при этом светились от счастья. Жена стояла рядом и улыбалась.
Она поставила перед мужем большое деревянное блюдо, налила из кувшина чистой воды. Скилур омыл руки и лицо, вытерся поданным женой холщовым полотенцем.
На костре, в котле, уже булькала похлёбка. Жена сняла котелок, налила мужу в деревянную миску, рядом положила большой кусок мяса, подала ложку. Спросила как бы невзначай, мимоходом:
-Ты надолго?
-Не знаю, - Скилур впился молодыми, крепкими зубами в сочное мясо. Только сейчас он почувствовал, что очень голоден. Подумал мельком, что за последние дни и поесть было некогда.
-Скоро в поход? – Жена села напротив, сложив руки на коленях. Вся её поза выдавала тревогу и ожидание.
-Да. Собираются все племена под знамя царицы Томирис. Под наше знамя, - в словах Скилура послышалась гордость. – Не было ещё такого войска в скифской степи. Полетят персидские головы.
Наевшись, Скилур отвалился от стола, сыто икая. После обеда стало клонить ко сну. Сынишка Скрев залез к отцу на руки и, немного повозившись, затих, задремав. Смежив веки, Скилур услышал чужие шаги. Он открыл один глаз и увидел, что к нему направляется Аксай. Товарищ Скилура ещё с тех пор, когда они были не намного старше Скрева. В недавней стычке Аксаю вражеской стрелой перебило обе ноги, и теперь он заметно прихрамывал. Это не мешало ему скакать на коне и разить врагов. Он подошёл, сел рядом. Пощекотал за ухом спящего Скрева. Тот во сне сморщился.
-Я выследил оленье стадо, – сказал Аксай, глядя в пустоту. Скилур знал, что слова обращены к нему. Сон с него моментально слетел. Любой скиф был страстным охотником от рождения. Любил это занятие и отдавал ему всё свободное время, не упуская возможности лишний раз потренировать руку и глаз.
-Далеко? – он заинтересованно посмотрел на товарища.
-Нет. За дальним ручьём, у высохшей балки.
-Хорошо, - Скилур передал спящего сына на руки матери. – Едем.
Скилур взял горит, где было два отделения – одно для лука, а второе для стрел и приладил его с левой стороны. Закончив приготовления, всадники вскочили на коней и поскакали в степь. Первым, показывая дорогу, скакал Аксай. Следом, отстав на полкрупа коня, Скилур.
Стадо было там, где и предполагал Аксай. Завидев его, всадники спешились и стали красться, прячась за конями.
Неожиданно вожак стада поднял голову и нервно задышал, раздувая ноздри. Он видел только двух пасущихся коней, а больше ничего подозрительного ветер не принес. Успокоившись, вожак продолжил трапезу, лишь изредка кося глазами в их сторону. Кони постепенно подходили всё ближе. Наконец вожаку это не понравилось. Он бросил есть и замер, жадно втягивая воздух и поводя головой из стороны в сторону. Ему почудился в весеннем воздухе, сквозь ароматы трав, прелой земли и запаха сородичей едва уловимый конский дух с примесью металла. Металл, в его сознание ассоциировался с человеком и с опасностью. Но не успел он протрубить тревогу, как воздух рассекла стрела. Стадо сорвалось и, набирая скорость, унеслось в степь. Остался лежать лишь молодой олень. Стрела ему пробила шею, задев аорту.
Охотники подбежали к поверженному оленю. Всё вокруг было пропитано вытекающей из раны кровью. Скилур присел, провёл ладонью по ещё тёплой шкуре животного, достал стрелу. Стрела была раскрашена продольными красными и черными полосами, как это принято у скифов. Расцветка и узор говорили о хозяине и роде, к которому он принадлежал. Взяв стрелу обеими руками, Скилур рисовал в воздухе над убитым оленем священный символ: ромб, перечеркнутый крестом и точками по четырем сторонам света. Для пахарей то был символ засеянного поля, плодородия и жизни. Для степняков вся степь и охотничья добыча были символом жизни.
Скилур, положив одну руку на голову оленя, а другую на сердце, проговорил заклинание:
-Благодарим тебя, дух Оленя-отца, старшего в роду, что ты дал нам сегодня в жертву своего младшего сына. Степь даёт твоему роду кров и пищу, ты даёшь её нам, а мы храним степь. Да прибудет так во веки веков и пусть процветает твой род.
