И вот она прибыла… Это была священная галера. Недалеко от Эвбеи она выдержала жестокую битву с двумя сиракузскими судами, которые успели узнать о случившемся и спешили преградить путь к Афинам.
На следующий день народ, созываемый глашатаями, устремился по улицам, которые вели к агоре. Восходящее солнце освещало строгие линии Парфенона. Высоко в воздухе, горел золоченый шлем богини, персидские щиты, — свидетельство прежних побед, сверкали на фронтоне. Гнездившиеся в расщелинах скал вороны, которых спугнула проходившая толпа, с криками улетали прочь. Их черные блестящие крылья отливали розовым цветом при первых лучах восходящего утра. Со всех сторон, взбираясь по крутым склонам, по обрывистым тропинкам, народ спешил к цитадели.
Над портиком возвышалась гигантская статуя Афины. Фидий создал ее из одного громадного куска черного мрамора. Она была строга, ее глаза были устремлены в расстилавшуюся внизу морскую даль. В правой руке она держала копье; левая опиралась на тяжелый щит.
У ее ног помещался каменный жертвенник, к которому вели три ступени. Толпа расположилась вокруг статуи и устремила умоляющие взоры на строгое лицо богини.
Длинная процессия жрецов вышла из храма. Они вели жертвенных животных: овцу черную, как Эреб, телицу с золочеными рогами. Иерофант в пурпурной одежде, в окружении жриц, подошел к жертвеннику и подал знак. Эринна взошла на священный треножник. Она окинула взглядом окружавшую ее толпу и медленно торжественным голосом произнесла:
— Счастливы те, что умерли молодыми в то время, как их страна наслаждалась благоденствием. Они не увидят дней смуты, печальных дней, которые мы переживаем теперь. Они не увидят тех мрачных годов, которые, точно змеи в траве, подкрадываются к нам!
Кровь черной овцы, заколотой на жертвеннике, падала капля за каплей в каменную чашу, блестя на ярком солнце. Синий дым поднимался вокруг статуи, ветер с моря доносил его аромат к склоненным головам молящихся.
Прорицатели рассмотрели внутренности жертвенного животного и удалились, покачивая головами. Стоявшие в первых рядах сообщили об этом. Дурная весть распространялась все дальше и дальше. Скоро весь собравшийся на Акрополе народ уже знал, что первая жертва не была принята.
Бледная, с глазами полными веры, жрица подняла к Афине свои руки и вскричала:
— Прости им, богиня, они молят тебя у ног твоих. Они не знали твоего могущества, они смеялись над тобой, покровительница. Прости им, они раскаиваются. Прости твоему согрешившему народу. Прости! Все твои дети умоляют тебя: прости своим детям афинянам! Я посвящаю себя тебе, богиня, я посвящаю себя тебе! Я приношу в жертву у твоих ног все надежды моего сердца, о которых я говорила только тебе. Я никогда не покину твоего храма. Спаси и защити нас! Смилуйся над нами! Спаси Афины, которые без тебя погибнут!
И весь народ повторил за ней:
— Спаси Афины, которые без тебя погибнут.
В то время, как жрецы надевали кожаную маску на голову телицы и располагали вокруг нее гирлянды и венки из живых цветов, Эринна снова стала призывать богиню. По обычаю, она распустила волосы, сложила руки и дрожавшим от волнения голосом, запела гимн, сложенный некогда Солоном:
«Богиня в золоченом шлеме, выйди из своего безмолвия, которое леденит нас ужасом. Ты, опрокидывающая горы и любящая гром оружия и колесниц, защити наши укрепления и навсегда сохрани нашим сынам наследство Даная.
Атенайя, Атенайя, зачем ты покинула свой город! Выйди из своего безмолвия, которое леденит нас ужасом. Разве ты не видишь дорогих твоему сердцу девушек, окружающих твой жертвенник?
Молодые девушки, молодые девушки! Не плачьте больше о ваших женихах. Их последние мысли были о вас. Пусть и ваши последние мысли будут об отечестве. Посвятите богине, вместе с вашей печалью, ваши песни и ваши мольбы.
Посвятите вашу печаль строгой богине, ревнивой ко всякой человеческой радости. Посвятите себя деве покровительнице и защитнице. Молодые девушки, мои подруги, отдадим ей наше сердце!
О, Афина Паллада, зачем ты допустила это оскорбление нашей славы? Неужели ты хочешь видеть разрушенным твой город и афинских девушек страдающими в плену на берегах Эврота?!
О, Афина Паллада, скажи нам, что это сон и что для нас занимается новая заря. Скажи нам, что Афины еще сильны и велики. Что они гнутся сегодня, как дуб во время грозы, чтобы, как и он, поднять потом гордо свою вершину еще выше в лучах сияющего солнца!»
Иерофантида умолкла и покрыла себе голову. Жрецы начали петь священные гимны. Народ повторял припев. Снова дым кадильниц заволок подножие статуи. Но, когда жрецы бросили на огонь влажные внутренности жертвы, огонь внезапно потух. Три раза зажигали рабы огонь и три раза невидимый ветер тушил начинавшее было разгораться пламя. Вопль отчаяния вырвался у народа при виде этого…
Афина не удостоила принять жертвы и осталась глуха к мольбам.
Толпа вдруг стихла. Опустив голову, молча пошли все обратно в город. Всем уже казалось, что они видят на горизонте паруса вражеского флота Лизандра.
Несколько дней спустя пелопонесские галеры блокировали все три гавани. Ни одно судно не могло выйти из Афин. Спартанцы завладели Аттикой и опустошали окрестности города. Масличные деревья были вырублены, источники засыпаны, хлеб на полях сожжен. Дома, в предместье города, были разграблены и разрушены.
Все население Афин вышло на стены защищать родной город. Железные цепи, протянутые между молами, преграждали вход в гавани. Лизандр, потеряв несколько кораблей, оставил попытки прорвать эту преграду, расположил свой флот на рейде, готовясь к длительной осаде.
Афины продержались целых четыре месяца. Затем, голод и болезни восторжествовали и пришлось согласиться на все условия поставленные безжалостными победителями. Своими собственными руками афиняне разрушили десять стадий стен и сожгли свои последние корабли. Лизандр, увенчанный цветами, принес жертву Тезею, взошел на Пникс, и эхо в холмах повторило звуки грубого дорийского наречия, раздававшегося на трибуне.
После войны, окончившейся так бесславно, последовали события еще более печальные. Опираясь на спартанские копья, власть захватила олигархия[29]. Ужасный шквал войны гражданской пронесся над побежденным городом. Быстрее, чем голод и чума, тридцать тиранов превратили Афины в пустыню.
В эти мрачные дни Эринна жила в безмолвном и пустом храме. Некоторое время спустя после падения города, Леуциппа удалился вместе с семьей в Коринф. Но жрица не согласилась последовать за ними, как ни была сильна опасность служить богам, когда враг разрушал всюду их алтари. В своей тесной келии она укрывала Ренайю и ее сына. Гиппарх, приговоренный к смерти, должен был бежать, ему чудом удалось ускользнуть от тиранов. Он отправился к Тразивулу в Фивы.
Однажды вечером, молодые женщины, стоя на парапете пропилеев, смотрели, как садится солнце, равнодушное к тому, что совершается на земле. Они вспоминали прошлое, вспоминали все то, что могло напомнить им минувшие счастливые дни…
— Я ходила туда, — говорила Ренайя, — вскоре после того, как войско Агия ушло от города. Деревья срублены, одно из них, самое красивое, упало на рухнувшую крышу; стены разрушены. Всюду следы пожара. Из мастерской шел невыносимый запах. Я вошла туда и под грудой разбитых статуй увидела ужасные, распухшие ноги трупа. Шнурки сандалий глубоко врезались во вздувшуюся кожу. Бедная кормилица!.. Я бросила несколько оболов на кучу мрамора туда, где, как я предполагала, было ее лицо. Но запах был так силен, обломки так тяжелы, что я не смогла вложить ей в рот монету, чтобы заплатить за переправу. Может быть, ей все-таки удалось перебраться через огненную реку…
Ренайя умолкла, рыдая.
— Милая, — сказала Эринна, — я не хочу, чтобы ты предавалась так слезам и отчаянию. Гиппарх жив, и ты снова увидишь его. Вы вновь отстроите свой опустошенный дом. Не плачь, время, которое я предсказываю тебе, близко.
— О! Эринна, — отвечала молодая женщина, — какая ты сильная, я восхищаюсь тобой. Как бы хотелось мне иметь такое же мужественное сердце!
Необычный шум заставил их поднять голову. На Акрополь легла тень гигантской птицы. Ренайя в испуге прижалась к подруге.
— Не бойся, — сказала Эринна, закрывая ее своей рукой. — Это время, может быть, еще ближе, чем предполагает верховный жрец.
Гигантская птица кружила над Парфеноном. Она опускалась, все более и более суживая свои круги, и сложив крылья, села на самом верху фронтона.
— Пойдем, — сказала Эринна, — не надо пугать ее.
Она взяла Ренайю за руку и, направилась к дому верховного жреца.
— Отец, — сказала она, — птица опять прилетела. Это тот самый большой аист с черными крыльями, который возвестил нам о поражении.
