Наблюдал через монитор и лежащие на дне части тела — руки, ноги, элементы обшивки, резиновую оболочку носовой части субмарины. Все лежит недвижимо: на этой глубине течения почти нет.
В столкновение с другой подлодкой не верю абсолютно! Не тот характер разрушений, даже тот след на правом борту, вероятнее всего, появился в результате удара о грунт, о подводный камень… Разумеется, никаких, даже мельчайших обломков иностранной субмарины мы не видели, и о якобы найденном там ограждении рубки — все вранье! Судя по картине разрушений — это был внутренний взрыв, причем произошел он не на грунте, а на плаву: траекторию движения лодки можно проследить по лежащим на дне обломкам…»
Другой её материал назывался «Военно-тупиковый роман» и касался материальной стороны жизни подводников в последние годы. «…Выдав Президенту справку о среднем денежном доходе офицеров флота в 6000 рублей, его, мягко говоря, обманули, — писала она. — Вот данные о соотношении денежного довольствия (ДД) офицеров с уровнем прожиточного минимума (ПМ) с учетом всех единовременных выплат на 1 декабря 2000 года: оклад лейтенанта, командира взвода равняется 1973 рубля, прожиточный минимум на семью из трех человек — 3252 рубля, таким образом соотношение ДД и ПМ составляет цифру — 0,61. Командир полка, полковник, с учетом его ДД — 4276 рублей и ПМ на семью из 4 человек в 4336 рублей это соотношение равняется 0,99. Жены служивых людей в основном не работают (откуда в военных городках возьмутся свободные рабочие места для „перелетных“ птиц?), поэтому сегодняшние офицеры Российской армии и их семьи в подавляющем большинстве живут за чертой бедности. Чтобы бедолаге с ружьем элементарно свести концы с концами, он вынужден попирать Закон о прохождении воинской службы, запрещающий ему заниматься другой работой, и где-нибудь подрабатывать. Сегодня работа охранниками, сторожами, грузчиками стала обычным явлением в офицерской среде. Подрабатывают даже слушатели академии Генерального штаба!
Об обещанном Президентом повышении денежного содержания с 1 декабря на 20 процентов военнослужащие не хотят даже говорить, так как оно ровным счетом ничего не решает. Тем более, что с 1 января все категории военных уже будут облагаться подоходным налогом. Компенсация, вопрос о которой все ещё находится в стадии решения, тоже вряд ли спасет военных от нищеты. Нужно повышение денежного содержания как минимум в 2 раза, чтобы оклад офицера хотя бы сравнялся с окладом уборщицы из Центробанка… Но и это не решит основных проблем нашей армии, в которой сегодня служит 93 тысячи 700 бесквартирных кадровых офицеров…»
Еще в одном номере был помещен небольшой материал Исламовой под названием «Недокомплект», в котором академик Михаил Иванович Руденко говорил ей:
«…Есть ещё один момент, который, на мой взгляд, тоже имеет прямое отношение к трагедии в Баренцевом море. Нам говорят, что на „Курске“ был опытнейший экипаж, недавно с блеском выполнивший в автономке какую-то сложную боевую задачу. Но позвольте: тот экипаж вернулся из плавания осенью прошлого года. А на момент выхода на учения картина была совершенно противоположная: командиру „Курска“ Лячину пришлось выходить в море со „сборной“ командой, да и ту не удалось как следует укомплектовать. Из-за этого и „плясала“ в первые дни после трагедии цифра о числе погибших: то 107 человек, то 130, потом дали „среднюю арифметическую“ — 118.
Дело в том, что лодка «Курск» относится к третьему поколению АПЛ с крылатыми ракетами. Существуют две модификации подобных субмарин — проект 949 и 949-А.
Комплектация экипажа проекта 949 — 107 человек, а проекта 949-А — 130. АПЛ «Курск» относится к проекту 949-А, и полный экипаж составляют, соответственно, 130 человек. Причем лишних, запасных на подводной лодке не бывает — каждый по боевому расписанию выполняет определенные обязанности на своем посту. А если в море пошло всего 118 человек, да ещё двое из них — представители завода «Дагдизель» и пять человек — из штаба флота, то, выходит, что на «Курске» на момент аварии 19 боевых постов оказались без специалистов. Еще десять боевых постов были «закрыты» моряками, спешно набранными из других экипажей — скорее всего, молодыми матросами без достаточного опыта службы. Итого — 29 «дыр». В экстремальной обстановке это могло иметь решающее значение…»
— Да-а, — кивнул я, прочитав этот материал, — такие публикации руководству ВМФ, конечно, не должны были понравиться, ведь это делает виновными в гибели «Курска» не кого-нибудь, а именно их.
— Это ещё ничего матерьялец, а ты вон её интервью с Дыгало прочитай, там она на них уж совсем откровенно наезжает… — и он кивнул на лежащий передо мной номер газеты.
Машкино интервью с пресс-секретарем ВМФ Игорем Дыгало носило красноречивое название «Дно национальной безопасности» и имело подзаголовок: «Оттуда не поднимут никого». Начала она свой разговор с пресс-секретарем с рассказа о норвежском священнике Скауте, который был потрясен, узнав, что объявленные нашим руководством «погибшими в первые секунды взрыва» русские подводники оставались живыми ещё почти трое суток, и таким образом он молился за упокой души ещё живых моряков.
«— …Скажите, легко хоронить живых? — спрашивала она, откровенно ища скандала.
— Вы задаете вопрос, который предопределен вашим уже сложившимся убеждением. Меня больше всего в этой трагедии поразил момент, когда плачущей жене Колесникова журналисты совали в лицо микрофон. Грязный прием…
— Вы приводите для справки мерзость ещё большую? Но я обращаюсь не к родственникам — к вам. Такое ощущение, что нашей власти ребята были нужны только мертвыми. Путин дал президентское слово ПОДНЯТЬ ТЕЛА, а не СПАСТИ ЖИВЫХ… Говорят, о записке Колесникова стало известно лишь потому, что из-за нелетной погоды тела не смогли переправить в охраняемый спецслужбами патолого-анатомический центр в Североморске.
— Это ваше предположение. Я же думаю, что решение приняло мое командование, поскольку в записке ценная информация, и она войдет в число материалов следственной комиссии. В вопросе вы употребляете недопустимое лично для меня слово «говорят». Опять ссылки на какие-то источники. Не надо делать из погибших подводников разменную монету в политических спорах.
— То есть для вас эта записка всего лишь документ?
— Меня поразило, что человек, находящийся в таких условиях, смог найти в себе мужество написать эту записку.
— Этот человек носил такую же форму, что и вы… Совсем недавно вы мне вполне искренне говорили, что до последнего надежда была. И вот, они были живы до последнего. Но вы даже их «SOS» назвали «техническим шумом, похожим на Морзе».
— О том, какие звуки были слышны, каков их характер, скажет в выводах правительственная комиссия. В дни трагедии журналистам предоставляли информацию непосредственно из района спасательной операции. Именно она озвучивалась в прессе и на телевидении. Сейчас не время рассуждать и строить предположения по поводу того, что содержится в записке Колесникова. Во-первых, я не специалист, во-вторых, об этом смогут сказать только те лица, которые подробно исследовали эту записку, то есть эксперты.
— Вы боитесь сказать что-либо, не согласованное с вашим командованием?
— Это не страх. Мое убеждение — информация военного ведомства не терпит отсебятины. Военное ведомство должно иметь жесткое право предоставлять информацию только такого характера, который не навредит системе безопасности.
— Судя по вашим словам, мы не можем всеми нашими гидроакустическими средствами ВМФ супердержавы отличить технический шум от морзянки?
— Это не всегда отчетливо можно услышать. Вы представьте, люди находятся в прочном корпусе. Между ними и водой целое межкорпусное пространство и легкий корпус. Соответственно, стуки должны пробить всю эту толщу.
— Безнадежно, вы хотите сказать?
— Я, как противолодочник, занимался задачами поиска и обнаружения подлодок. Я выходил в море неоднократно. Бывает так — акустик докладывает: установлен контакт с подводной лодкой, а через час мы устанавливаем, что этот контакт ложный. Какие-то шумы.
— А иностранную подводную лодку наша хилая гидроакустика может обнаружить?
— Наша акустика далеко не хилая. Может.
— А на этих учениях кого-нибудь обнаружили?
— Любые учения, будь то Северного, Балтийского, Черноморского или Тихоокеанского флотов, всегда вызывают повышенный интерес военно-морских сил иностранных государств. Они наблюдают за ними. Это стало, по сути, негласной традицией.
— Негласная традиция — если они просто наблюдают, а не шныряют между кораблями «недружественной» державы, как «летучие голландцы».
— Этого мы не допускаем. Хотя… Не исключены разные ситуации: как они нас не могут обнаружить, так и мы их. А по поводу стуков… Сейчас нужно очень осторожно спорить, были ли это технические шумы или морзянка. Единственный истинный путь — правительственная комиссия, которую возглавляет вице-премьер.
