— Этого мы не допускаем. Хотя… Не исключены разные ситуации: как они нас не могут обнаружить, так и мы их. А по поводу стуков… Сейчас нужно очень осторожно спорить, были ли это технические шумы или морзянка. Единственный истинный путь — правительственная комиссия, которую возглавляет вице-премьер.
— А вы доверяете комиссии Клебанова?
— Да, потому что в её ведении все материалы расследования.
— А почему в последнее время такое несогласие между Куроедовым и Клебановым в версиях? Главком придерживается версии столкновения, а Клебанов — взрыва на лодке, что практически подразумевает вину экипажа. Куроедов защищает честь мертвых подводников после того, как сам же их и похоронил?
— Здесь я не имею права оценивать. По моему мнению, правительственная комиссия своевременно информирует журналистов после каждого своего заседания. Выступления членов комиссии я комментировать не уполномочен. Что касается вины экипажа — это… не очень этично с вашей стороны. Экипаж «Курска» проверен в сложнейших условиях боевого патрулирования. По поводу того, кто похоронил экипаж, мое мнение такое — его с самого первого дня трагедии похоронили отдельные СМИ.
— Это не с моей, а со стороны Клебанова неэтично. И, извините, Генпрокуратуры. Она завела уголовное дело по статье, предусматривающей ответственность за нарушение технической безопасности.
— Это всегда делается, при любой аварии или катастрофе… Ну чего мы добьемся этим разговором с вами? Только замутим воду, которая начала вроде бы проясняться.
— Проясняться в каком смысле?
— Версии стали приобретать более реальные очертания. Комиссия постепенно сужает рамки этих версий по мере получения все новых и новых данных.
— Не вижу ясности. Очертания Клебанова или Куроедова? ВМФ настаивает на версии столкновения. Правительственная комиссия эту версию не поддерживает. А нам известна не версия, а безусловная правда: ребята БЫЛИ ЖИВЫ.
— Да. Есть заявление главкома в Видяево. Это заявление базируется на информации правительственной комиссии. Выступления членов правительственной комиссии я комментировать не буду, так как знаю очень мало.
— Вот одного не могу понять. Вы мне от имени всего командования говорили: мол, до последнего надеялись, что на «Курске» есть живые. А все действия так называемой спасательной операции БЫЛИ РАССЧИТАНЫ НА МЕРТВЫХ.
— Категорически нет. Были самые мрачные прогнозы и предположения, но если бы не было даже малейшей надежды, операция бы ТАК не проводилась.
— А КАК проводилась операция?
— Это вопрос вообще святой! Я считаю, что «Молодежная правда» не вправе оценивать эффективность операции.
— Я такой же представитель общества, как и вы. С той лишь разницей, что не выдаю «SOS» за технический шум. Хочу знать: с самого начала понимало ли ваше командование, что ребят они не смогут спасти своими силами?
— Отдельный представитель общественности не может оценивать эффективность спасательной операции. И плохое распознавание звуков в воде — это вопрос, который смогут прояснить только специалисты. Если же мы будем фантазировать и переводить ситуацию в оценочную плоскость, это самое глупое. Потому что правительственная комиссия все скажет. И потом… ни одна страна не стала бы сразу же обращаться за помощью к другим странам.
— Вы очень абстрактно говорите. Есть конкретная страна — Россия. И если нет никаких средств для спасения человеческой жизни, почему нельзя обратиться за помощью? Или власти плевать на 23 человека, которые БЫЛИ ЖИВЫ вопреки официальным данным?
— Первые дни спасательные работы были в высшей степени эффективны. Лежащая на грунте АПЛ «Курск» была найдена в кратчайшие сроки. Были использованы все имеющиеся в распоряжении ВМФ технические средства, в том числе и подводные аппараты. Факт наличия воды в шлюзовой камере спасательного люка не позволил состыковаться с лодкой ни нашим, ни иностранным аппаратам.
— Но ведь на учениях есть точный план маневрирования и местоположения кораблей. Можно постфактум рассекретить и предать гласности: что конкретно делали «Петр Великий» и «Курск», чем и по какой цели велась стрельба…
— План боевых учений очень секретен. Это вам не рыбацкие суда, это корабли с оружием. И по поводу иностранцев… Я уверен: даже если бы помощь была принята в первый день, понадобилось бы время для технических рассчетов с целью выяснить совместимость иностранных спасательных средств с устройствами нашей лодки. Нужно время, чтобы подготовиться, подойти… Об этом неоднократно заявляли члены правительственной комиссии.
— Да, как только норвежцы подошли, они тут же открыли один из люков… Ну да ладно.
— Мне жаль, но вы не хотите нас понять, наоборот, хотите выяснить степень нашей циничности. Меня до глубины души возмущает степень сухости и черствости ваших вопросов! У вас предвзятое отношение и стремление во что бы то ни стало расколоть флот на моряков и адмиралов, которые якобы не имеют морального права ими командовать. Ваш жизненный опыт очень маленький, вы не имеете права обвинять адмирала, который прошел сложный, зачастую рискованный путь от курсанта до офицера. Именно на адмиралах сегодня лежит тяжкий груз заботы о подчиненных.
— Адмиралы рискуют жизнью. А умирают моряки.
— По вашему вопросу видно, что вы далеки даже от представления о флотской службе. Вы не имеете никакого морального права, потому что… А вы готовы покаяться, когда правительственная комиссия примет свое решение, и сказать, что были не правы?
— В чем я не права?
— В том, что витаете в своих фантазиях, ссылаясь на непроверенные источники — прессу, телевидение… У вас есть на руках материалы расследования?
— Нет, естественно, более того, я не верю, что и общественности они будут предоставлены.
— Не все, конечно. Нужно ведь заботиться о национальной безопасности в первую очередь! А подводная лодка в любой стране — это секретный боевой корабль…
— Я думаю, Куроедову с самого начала было ясно, что лодку спасти нашими силами нельзя, что ребята при отношении к трагедии, как к гостайне, обречены.
— Если вы в этом уверены на сто процентов, то мы прекращаем наш разговор.
— Да, я уверена.
— Все. Бог вам судья».
На этом интервью заканчивалось и, отложив газету в сторону, я встал из-за стола.
— Ну что ж… На месте Куроедова я бы тоже лишил её аккредитации. Очень уж она беспринципно ведет себя с ними.
— На то она и Исламова… Сейчас из типографии принесут газету с её последней статьей, посмотришь дома. Впрочем, ты на неё не равняйся, делай материалы, как сам считаешь нужным.
Он позвонил в бухгалтерию, узнал, готовы ли для меня билеты и командировочные, и на этом мы распрощались. Получив минут через сорок деньги, билеты и командировочное удостоверение, я загрузил в дипломат диктофон, фотоаппарат и несколько блокнотов, прихватил только что доставленный номер свежей газеты и покинул редакцию. Прежде, чем возвратиться к Ленке для окончательных сборов в дорогу, я решил заехать на свою квартиру на 3-й Фрунзенской и забрать там кое-что из необходимых мне в предстоящей поездке вещей.
Выйдя из метро на станции «Фрунзенская», я прошелся пешком по Комсомольскому проспекту, благо, декабрь в этом году стоял настолько теплый, что я даже не сменил до сих пор свою шляпу на шапку, и минут через пятнадцать уже был у себя дома.
Такая любимая мною ещё до недавних пор квартира показалась мне почему-то сейчас неуютной и заброшенной. Я открыл форточку и напустил в комнату свежего воздуха, затем вскипятил себе на кухне кофе, пощелкал программами телевизора, полежал минут пять на диване, прислушиваясь к своим ощущениям, но чего-то все равно не хватало.
«Ленкиного присутствия, — догадался я, оглядывая квартиру и видя вокруг себя одни только свои вещи. — Ее голоса, запаха, халата на стуле, стопки школьных тетрадей на краю кухонного стола…»
Открыв шкаф, я отыскал там свой теплый тренировочный костюм и кое-что из других дорожных вещей и покинул квартиру. Не став входить в метро на станции «Фрунзенская», я отправился пешком прямо до «Парка культуры», чтобы уже оттуда, не делая лишней пересадки с Красносельской линии, сразу доехать по Кольцевой до станции метро «Курская» и, перейдя с неё на «Чкаловскую», добраться до «Братиславской».
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — обращаясь явно ко мне, произнесла, стоя возле ограды одного из самых красивых храмов Москвы — Николы в Хамовниках (в котором, по преданию, было впервые провозглашено об отлучении от Церкви писателя Льва Толстого), женщина в темном одеянии и опущенном до самых бровей платке. — Пожертвуйте на строительство церкви во имя иконы Божией Матери «Курская-Коренная». Сегодня как раз её праздник, — и она протянула мне небольшую бумажную иконку с отпечатанным типографским способом изображением Богородицы, на груди Которой был нарисован небольшой круг, из которого, как из иллюминатора подводной лодки, смотрел на меня молодой Иисус Христос.
