Черная тучка на горизонте быстро росла; вскоре закрыла почти все небо. Надвигался грозовой фронт. Ветер стал свежим, прохладным и влажным. Стало сумрачно. Через несколько минут на землю обрушился такой ливень, что в десяти шагах ничего не видно.
Всадники сбросили одежду, скатали и сунули в кожаные мешки; прикрыли ружья и пороховые припасы. Оставшись в шляпах, ехали нагишом. Точно в бане терли себе запыленные лица, шеи, плечи. При разрывах молнии и грома дети суровой природы, точно первобытные огнепоклонники, оглашали почерневшую бушующую степь дикими однозвучными возгласами, в которых звучала и воинственность, и восторженность.
По степным лощинам текли шумные стремительные потоки воды. В одном месте всадники едва переправились через такую объявившуюся реку. Бурная вода сволакивала даже конных.
Буря кончилась так же внезапно, как и началась. Вскоре исчезли бурливые реки. Только в неглубоких оврагах еще грозно шумела стремительная вода.
После дождя поднялся редкий легкий туман, и на горизонте появилось то, что переселенцы назвали – марево. Преломленный свет по воле божества явил картины очень далекого или потустороннего мира, как считали странники Поля.
В мареве выросли диковинные деревья, дворец с колоннами, чудище с клыками и большим хвостом впереди и человеком на спине. А то все исчезло, и над пустыней появился корабль с парусами.
Вожа и Ерали, застав, зачарованно всматривались в чудесные виденья. Ерали даже ущипнул себя. Вожа перекрестился:
– Марево. Прошлое лето дворец видел, но большую лодию с парусами ни разу.
Исчез корабль. Марево стало блекнуть, и вдруг Ерали пальцем показал на еще одно виденье. Светловолосая девица брела по степи, тревожно всматриваясь в даль. Но вот и это видение исчезло.
После дождя поникшая от жары степь ярко зазеленела. В полдень она казалась безжизненной. До того снулые стервятники на курганах с жадностью рвали на куски падаль. Зачирикали большие птицы и малые птахи. Множество дроф, стрепетов, дроздов, уток и разнообразных куликов бегало и летало около низин, залитых водой. Иные, ошалев от бурных перемен, садились на спины тарпанов и по-весеннему пробовали свой голос.
Через день-другой жгучие лучи летнего солнца выпарят влагу и общее оживление в степи пройдет. Откочуют стаи птиц. Жизнь замрет.
Но в этот день грозовой фронт еще раз накатился на степь. Путникам опять пришлось раздеваться и прятать одежду и оружие. А где-то в стороне гремел основной грозовой фронт.
Когда буря стихла и небо прояснилось, всадники неожиданно обнаружили, что оказались вблизи кочевья. В момент из мешков извлечены одежда и оружие.
Кочевье, утомленное бурей, спало. Даже собак не слышно. Приученные кони шли тихо, не выдавая себя ни топотом, ни ржанием, ни храпом.
В полуверсте Ерали сделал зверолову знак: не то кочевье. Всадники обогнули юрты и ушли дальше. Так повторялось еще дважды, с той лишь разницей, что их однажды обнаружили. Попадались и полусонные кочевники, пасущие скот.
– Корабчим[54] лошадей, – увлекся Ерали легкими скакунами.
– Ищи людей, – сказал Вожа.
На короткой ночной стоянке Вожа выпустил из мешка беркута. Полузадохнувшаяся молодая царственная птица расправила крылья, сделала несколько взмахов, дернула еще слабым своим клювом сыромятный ремешок, привязанный к ноге, но от пищи, кусков мяса, уже не отказалась.
– Какой, ц-ц-ц-ц, – Ерали восхищенно защелкал языком.
– Самому бы вырастить, обучить ловчую птицу, – сказал Вожа. – Дорогой бы цены стоила. Да времени нету.
На следующий день всадники отыскали нужное кочевье, с богатой юртой в окружении других, крытых заношенными войлоками.
– Хан Темир, – Ерали указал взглядом на корсака, сидевшего на ковре возле юрты, скрестив ноги. Голову Темира, несмотря на теплый ветерок, покрывала шапка из меха корсака. – Его люди ходили на Сок на баранту[55]. Подъеду первым. Ты следом.
Был ли Темир настоящим ханом, про то Вожа не ведал, но, без сомнения, ордынец в меховой шапке являлся знатным человеком и властелином окрестных кочевий. При виде незнакомых всадников выходили из юрт и стягивались с ближайших пастбищ вооруженные корсаки. Появились любопытные женщины и чумазая ребятня. Заметил Вожа и полоненных русичей, среди которых преобладали женщины.
Хан Темир, несмотря на суету в кочевье, остался в прежней позе. Невозмутимое восточное лицо завершала жиденькая азиатская бородка клинышком. Узкие зоркие глаза обращены к приближающимся всадникам. Одного из них он узнал, хотя и не подал вида. Это ехал тот самый беспутный, дерзкий Ерали. Голодранец, возомнивший себя совсем вольным скотоводом, не признававшим ни старейшин, ни обычаев, по которым за невесту положено платить достойный калым. Ехал Ерали, умыкнувший полюбившуюся дочь уважаемого в кочевье человека. Умыкнувший в тот день, когда другой состоятельный человек уже заплатил калым за невесту. Конечно, не самый тяжкий проступок, степь такого немало видела. Но если уж берешь невесту уволоком, то не попадайся под горячую руку… Ему не дали далеко уйти, догнали. Вместо молодой семьи в кочевье одним воином стало меньше. Выбирая наказанье, учли и дерзость поступка, и нарушение сложившегося порядка, оскорбление, и общее стремление к излишней вольности. Молодому ордынцу подарили всю привольную степь, привязав к хвосту полудикой кобылицы. Отдали во власть судьбы. Либо вернется побитым и поникшим, либо станет добычей волков и стервятников, что чаще случалось. Воином меньше, зато назидание молодым горлопанам. Однако Ерали не вернулся и не сгинул. Зачем приехал, сам скажет. Темир все помнил. Его неморгающие глаза стали изучать второго всадника в войлочной шляпе. Чего ему надо?
Ерали увидел юрты родного кочевья и вспомнил детство, родичей, любимую… Вспомнил и позорящие удары жестокого кнута, и летящую степь, увиденную на уровне конского копыта. Обезумевшая от ударов плетью необъезженная лошадь тащила его волоком бесконечно долго. Последние силы и надежды покидали молодого ордынца, жить уже не хотелось…
Одуревшую от страха кобылицу в поле заарканил Вожа. Зверолов освободил полуживого ордынца и выходил его. В дальнейшем Ерали прибился к другому кочевью и изредка виделся со звероловом, не забывал.
Ерали приблизился к кочевью. Поклонился, не слезая с лошади:
– Мы приехали не с войной. На честный мен.
Все молчали, ждали реакции старейшего. Темир молча кивнул Ерали.
Ерали спешился и указал на подъехавшего Вожу:
– Охотник Беркут хочет с тобой говорить.
Темир кивнул своим женам, и из юрты вынесли новую кошму и коврик, на которые пригласили садиться гостей. Гостеприимные корсаки первым делом накормили приехавших. Женщины из рук потчевали гостей самым изысканным блюдом кочевников. Они порезали тонкими дольками вареную печень и соленое сало. На кусок печени клали кусок сала и так подавали. Запивали съестное очень крепким чаем. По желанию чай еще забеливали молоком.
– Тот ли это охотник, который ловит беркутов? – спросил Темир и, получив утвердительный ответ, сказал: – Слышал о Беркуте. Чего привезли? Чего хотите?
Вожа выпустил из мешка орленка. Среди обступивших кочевников прошел довольный шепот. Вожа выложил на кошму большие гладкие и вышитые платки, женские украшения, мех куницы, изделия ремесленников, купленные в лавке в крепости. В довершение всего, после паузы и с некоторым сожалением, зверолов выложил, редкую и красивую шкуру юлбарса. Провел ладонью по ворсу.
– Юлбарс, юлбарс, – прошелестело среди кочевников.
– Ты и вправду знатный охотник, – сказал Темир. – Бери в обмен моих лошадей.
– Меняю на юзюрень.
– Забирай любого.
– Мне нужны три беленькие девицы.
– Три? – Темир поднял три смуглых корявых пальца. – Ой-ей. Один.
Вожа взглянул на Ерали и понял, что нужно торговаться:
– Три бабы, три мужика, три детенка. Всего девять. Шелк, иглы, бусы, беркут, шкуры… Много товара.
– Девять? – Темир вскочил, изображая изумление и загибая поочередно пальцы на руках. – Девять?! Два и твое ружье.
– Друг, – Вожа похлопал по прикладу ружья, – не продается. Восемь полонников – и в расчете.
Пошел азартный торг, за которым следили десятки глаз. Прислушивались и невольники, сидевшие в отдалении. В конце торга Темир согласился обменять трех невольниц на предложенный товар.
Довольный Вожа пошел среди сидящих невольников отыскивать трех сестер. Но чем больше он ходил, тем сумрачнее становилось его лицо. В кочевье среди сотни невольников разных племен находились калмыки, славяне, туркмен, ногайцы, много синеглазой мордвы, кланяющийся кукольный китаец и даже горбоносый сын кавказских ущелий. Но трех белокурых сестер явно не было.
– Где три девицы? – спросил Вожа рыжую молодку. – Тут были три сестры. Беленькие такие…
– Выбирай любых, – сказал толмач, сопровождавший Темира и Вожу.
