— То–то вы в 55 лет всё генерал–майор, — уколол товарища Драгомиров.
— Пустяки, дослужусь ещё до генерала от инфантерии.
— А меня зато сам Александр Третий жучил за расстегнутый крючок, — с завистью глянул на Троцкого Драгомиров. — А теперь что? Половину ловчих со стрельцами на губу пересажать следует, а никому и дела нет, — в раздражении бросил на стол карты. — Во времена Александра Первого и Николая Первого дисциплина соблюдалась жёстко. Римского—Корсакова исключили из гвардии за то, что позволил за ужином расстегнуть мундир. На представлении об увольнении помета: «Высочайше поведено мундира Корсакову не давать, ибо замечено, что оный его беспокоит. 20 февраля 1821 г.» Так вот было. Потому: дисциплина.
— Самого Лермонтова великий князь Михаил Павлович отправил под арест прямо с бала в Царском Селе, за неформенное шитьё на воротнике и обшлагах вицмундира. Лермонтова-а! — с завистью вздохнул Рубанов. — А я вот ничем таким не прославлен, — загрустил он.
— Как? А булаву нынче кто уронил? — захмыкал Драгомиров и его поддержал Троцкий. — То–то батюшку–царя развеселил… Эй, братец, — остановил пробегающего мимо лакея, — чем народ изволит заниматься?
— Так это, вашвысокопревосходительство. Танцы пока закончились и все гужом двинулись на концерт в Эрмитажный театр.
— Ну, коли так, принеси–ка нам ещё бутылочку… Да прям с подо льда бери.
— Глянул я, сплошной бомонд пришёл, а не нормальные генералы, как мы, — вздохнул Троцкий, ожидая лакея.
— Да-а, кого только на бал не приглашают. Фабрикантов с жёнами даже, — постучал булавой по столу Рубанов, завидя спешащего к ним лакея. — Ты где это, братец, запропал? Будто в девятивёрстный поход ходил, — развеселил Драгомирова.
Отсмеявшись и выпив шампанского, тот продолжил тему:
— Раньше появление так называемых, нестатусных лиц, вызывало огромное негодование высшего света. Помню, в 1884 году, на Большом балу появилась дочь парижского Ротшильда — Ефруссия… Высший свет был в шоке. Кусок рябчика в горло не лез, — хохотнул он, — хотя все знали о контактах Александра Третьего и российского министра финансов с Ротшильдом. Но для русской аристократии он оставался не более как «одесским купцом», — вновь загоготал генерал, стуча ладонями по столу.
«Уроженец Конотопа, хоть и генерал от инфантерии», — добродушно глянул на Михаила Ивановича Рубанов:
— Таинственная сила петербургских салонов, — отхлебнув из бокала, промолвил он. — Даже сам Александр Третий не мог осилить мнение света. Через четыре года после Ротшильда, лорд Черчилль лично просил императора выдать ему с супругой приглашение на бал, но, ярый апологет традиций Александр Третий распорядился допустить их лишь на хоры одной из зал, дабы те могли хотя бы посмотреть на шествие…
— Вот она, волшебная сила высшего света, — от души пригубил из бокала Троцкий. — Братец, — увидел он лакея, нёсшего ещё одну бутылку, — ты, видимо, был отчётливым унтером…
Друзья–генералы согласно покивали головами.
— … Чем там общество занимается? — докончил он мысль.
— Так это… Спектаклю в Павильонном зале глазеют…
— Ну, тогда ещё посидим, — обрадовался Рубанов. — Что же ты, господин унтер–лакей, бездействуешь? — подставил ему свой бокал.
— Как ужинать, это, гужом пойдут.., ты, мил–человек, нам просигналь, — велел служивому Драгомиров.
— Ваши сияси, — вскоре доложил тоже изрядно принявший на «унтерскую» грудь лакей. — Опосля спектакля, сплясав «Русского», гости строем направились ужинать… Столы накрыты в Испанском, Итальянском и Фламандском залах Эрмитажа.
— Молодец! — похвалил героического лакея Драгомиров, поднимаясь из–за карточного стола. — Пора вливаться в сливки общества, — допил из бокала.
— Почему сливки, а не шампанское, — развеселил генералов Рубанов.
После ужина, когда вновь начались танцы, они тихо, по–английски, как учил лорд Черчилль, затерялись в многочисленных залах дворца, с азартом принявшись за карты.
Рубанову катастрофически не везло — проиграл даже булаву.
Через несколько дней давали так называемый Концертный бал.
От гвардии ангажировали 65 офицеров.
— Господа, — собрал в портретном зале подпоручиков Ряснянский. — Вы весьма понравились своим поведением моей знакомой гофмейстерине… Кроме младшего унтер–офицера Рубанова, — подкрутил усы полковник, глядя при этом на Буданова.
— Почему унтер–то, да ещё и младший? — возопил «разжалованный».
— Нарушая все приличия, опережая иногда даже великих князей, вы нагло кружились в танце то с княгиней Зинаидой Юсуповой, — вновь подкрутил усы, — то с самой Елизаветой Фёдоровной, старшей сестрой императрицы.
— Великая княгиня Эллочка, — выставив ногу вперёд, произнёс Рубанов, — сама посылала ко мне офицера, с просьбой пригласить её на танец, — с удовольствием глядел в выпученные полковничьи глаза, с трудом скрывая улыбку.
Не выдержав, закатился смехом. Его радостно поддержали подпоручики. Через секунду рассмеялся и полковник.
— Не–ет, … На Концертный бал вы, сударь, не пойдёте, — вытер он глаза платком. — Чего же больше не гогочете, мистер Рубанов? Я вместо вас пострадаю… Да шучу… Ни в жизнь не променяю знаменитую гренадёрку на шапочку ловчего.
— Сокольничего, — поправил начальство пришедший в себя Рубанов.
— Жаль, дочка великого князя Владимира, Елена, в прошлом году замуж вышла. Вот уж, кто танцевать любила, — мечтательно почесав безусую губу, произнёс Буданов.
— И вы приглашали её? — почтительно поинтересовался Зерендорф.
— Ты ещё слишком молод, чтобы это знать, господин подведомственный, — напустил туману подпоручик.
— Танцы, это хорошо! — подытожил Гороховодатсковский. — Особенно мне понравился придворный оркестр в костюмах трубачей царя Алексея Михайловича. Они так весело жарили мазурку, — привёл в ступор полковника.
— Кого жарили?.. Подпоручик, вы явно посещаете пристанционный буфет вместо ресторана «Донон», — пришёл он к выводу.
____________________________________________
На отлогом склоне горы с редкими елями и соснами, возле трёх упряжек с санями, у небольшого костра расположилась живописная группа охотников.
Жареный заяц много антиресней живого, — рассуждал бородатый рабочий, из горлышка длинной, тёмного стекла бутылки громко прихлёбывая пиво и указывая пальцем на несколько заячьих тушек в санях. — А ежели подрумянить до хрустящей корочки, ску–у–с, чисто лимонад–фиалка, — вновь приложился к бутылке.
Василий Северьянов не слушал его, задумчиво разглядывая раскинувшиеся внизу старинные, одноэтажные улочки Златоуста, города российского булата.
Отсюда, с невысокой горы, хорошо был виден военный завод, где работала расположившаяся у костра дюжина охотников, и двухэтажный с мезонином, каменный дом горного начальника Златоустовского горного округа Анатолия Александровича Зеленцова.
Александр Шотман лениво подкладывал в нещадно чадивший костерок мёрзлые тонкие колючие веточки.
— А ведь, товарищи мои дорогие, власти вновь хотят крепостное право в России возродить…
Охотники непонимающе уставились на произнёсшего эти слова черноволосого молодого парня, года полтора назад устроившегося на завод вместе со своим рыжим, конопатым другом.
— То есть, как это крепостное право? — забыл об «антиресном» зайце бородатый рабочий.
— А вот так, товарищ Филимошкин, — бросив в костёр все ветки, тоже хлебнул из бутылки Шотман. — В новых расчётных книжках, оговаривающих условия найма на работу, ни слова не написано о правах, полученных рабочими после отмены крепостничества…
Нахмурив лбы, охотники с недоумением разглядывали черноволосого парня, обдумывая его слова.
Все они относились к крестьянскому сословию.
— А ведь и взаправду так, — схватился за ружьё сидевший неподалёку от костра нестриженый, весь какой–то неухоженный и помятый, с въевшейся в заскорузлые пальцы и ладони грязью, токарь казённого Златоустовского оружейного завода.
— Рано пока из ружья палить, товарищ Симонов, рано, — легко поднялся на ноги и подошёл к костру Северьянов. — Власти вновь мечтают закабалить народ… Вот и исчезла ссылка на царский манифест 1861 года в новой расчётной книжке, — сел на облучок саней. — Тпр–р–у, — схватив вожжи, осадил встрепенувшуюся лошадь. — Вот так в свои рабочие руки мы должны взять администрацию завода, — натянул он вожжи, задрав лошади голову. — Начальник горного округа и не рыпнется, если мы, рабочие, дружно потребуем вернуться к старым расчётным книжкам, — бросил вожжи на сани.
— Наша партия «Союз народных прав», должна выпустить листовки с этим требованием, — подошёл к другу Шотман и встал рядом. — А если требования не удовлетворят, будем бастовать. Не допустим возрождения крепостного права, — глянул в сторону завода, и широко перекрестился на купола примыкавшего к нему Свято—Троицкого собора, незаметно подмигнув Василию.
