— Хорошо, доживем до утра, — ободряюще сказал ему Бельд при встрече. Волх видел: сакс о чем-то договаривался с Клянчей. Но это все пустое. Если дело дойдет до расправы, то горстка верных людей его не спасет. И все-таки надо дожить до утра.
Ночь тянулась мучительно долго. Волх бродил у себя в покоях, как зверь взаперти. Он то комкал в руках льняную вышивку — материн подарок, то хватался за меч. За окном он слышал шаги. Бельду и Клянче удалось-таки собрать семь человек, готовых любой ценой защищать князя. Но эти приготовления только злили и раздражали Волха. Он был уверен, что не сомкнет глаз всю ночь, а потом все же уснул. Сидя на полу, прислонившись к лавке спиной, с рукой на рукоятке меча.
Крадущиеся шаги оглушительно ворвались в его сон. Еще до конца не проснувшись, Волх вскочил, выставив перед собой клинок.
— Тише, тише, — усмехнулся знакомый голос.
Ночь скрывала силуэт Ильмери. Но даже в кромешной тьме Волх узнал бы ее дыхание, ее запах…
— Сейчас ко мне приходил Кулема, — без обиняков сообщила она. — Сказал, что останки послов преданы огню. Со всеми почестями и жертвоприношениями. А еще сказал, что твоя подружка Сайми собиралась показать ему какие-то следы, якобы важное доказательство. Но так и не сумела их найти. Бежать тебе надо.
Волх вглядывался в темное пятно, которое должно было быть лицом Ильмери. Он не понял и половины из ее слов — кроме того, что она пришла ему помочь. Больше всего ему хотелось сейчас упасть к ее ногам, прижаться щекой к ее коленям, стать мальчишкой, беспомощным в первой любви… Но на такой смелый поступок решиться он не мог.
— Ценю твою преданность, — сказал он очень надменно. — Впрочем, челядь должна быть благодарна своему господину. Я кормлю тебя, даю тебе кров. Боги карают неблагодарных.
Ильмерь издала звук, похожий на рычание. Она уже проклинала себя за то, что пришла.
— Завтра Кулема будет требовать для тебя смерти, — не без злорадства сказала она. — Он просил меня его поддержать. Любой голос может стать решающим, даже голос челяди.
— И как же ты поступишь? — ровным голосом спросил Волх.
— Кары богов я давно не боюсь, — заявила Ильмерь.
— Понятно. Значит, я все-таки угадал, сделав тебя из княгини челядью. Тут тебе самое место. Душа-то у тебя подленькая, холопья.
От Ильмери словно полыхнуло жаром.
— Ты… — прошипела она. — Я хотела помочь тебе, потому что не хочу видеть, как толпа разорвет в клочья сына моего мужа… — моего навсегда любимого мужа, — добавила она с вызовом. — Но ты ему действительно не сын. Ты выродок! Надеюсь, завтра мне удастся плюнуть в твои мертвые глаза раньше, чем их выклюют вороны!
— Пошла прочь! — процедил Волх. Его начинала душить холодная ярость. Ильмерь хлестко взметнула волосами и вылетела за дверь. Едва не сбив на пороге Сайми.
Увидев чудянку, Волх не удивился. Мелькнула только ленивая мысль: совсем его уже за князя не считают, если даже эта не постеснялась заявиться к нему посреди ночи.
— Ну, а ты, — усмехнулся Волх, — за что отдашь свой бесценный голос? За жизнь мою или за смерть?
Сайми не поняла его иронии. Растерянным, дрожащим голосом она прошептала:
— Я не знаю, куда делись следы. Я сама с факелом облазила всю поляну, но их не было! Прости меня, пожалуйста…
Волху вдруг стало все равно. Пусть приходит утро, пусть они кричат: Смерть! Смерть ему! Пусть хохочет Ильмерь, пусть друзья погибают в тщетной попытке его защитить. Только бы сейчас его оставили в покое. Дали подремать еще пару часов.
— Пошла прочь, — велел он Сайми. — С чего ты вообще взяла, что можешь врываться сюда, как к себе домой?
— Ты что, не понял? — всхлипнула Сайми. — Тебе надо бежать из города. Тебя убьют!
— Хорошо, красавица, только не надо плакать, — рядом с Сайми появился Бельд. — Иди домой, князю нужно отдохнутль.
— Но…
— Идем, идем…
Волх удивился, что Бельд ничего ему не сказал — просто увел Сайми. Похоже, его не то что за князя — за живого здесь уже не считают. Но обида быстро сменилась прежней апатией. Волх снова опустился на пол и задремал.
— Смерть! Смерть ему! Обманщик! Убийца! Колдун!
Новгородцы, высыпавшие на площадь, взорвались, когда Волх закончил свой рассказ.
— Вот что сообщили мне волки и вот что я видел своими глазами.
— Ложь! Не было там никаких следов!
Под десятками злых взглядов Волх чувствовал себя голым на снегу. Словен никогда не устраивал народного судилища. Все решал сам князь, старшие дружинники, а совещательный голос оставался за старейшинами. Но в Новгороде обстоятельства сложились иначе. Испытания, выпавшие на долю отряда Волха по дороге и в бою за город, уравняли дружинников с их слугами. Теперь все они были новгородцы, ровесники, жители города молодых. Новгород возник вне закона — и потому создавал свои законы. Именно по этим законам вершился сейчас суд над Волхом.
— Хватит орать! Слушайте меня! — гаркнул Кулема. Волх с ненавистью вгляделся в его веснушчатое лицо с белесыми ресницами и подумал, что парень этот сам метит на княжеское место. Добиться бы права на поединок! Пара ударов мечом доказала бы всем, кто здесь князь.
— Пусть те, кто согласен со мной и желает обманщику Волху смерти, встанут по мою правую руку, — распоряжался Кулема. — А те, кто против, — по левую.
Толпа загудела, но разделяться не спешила. В душе Волха родилась надежда — но такая жалкая, что самому стало за нее стыдно.
— Кулема, как-то это… все не так… — выразил кто-то общее сомнение. — Волх наш князь. Мы не можем его судить.
Кулема набрал в грудь побольше воздуху, как будто только и ждал этого вопроса.
— А почему именно он наш князь?
— Ну как же… Сами же его назвали…
— А почему мы его назвали князем? По какому праву?
— По праву крови, — неуверенно ответил кто-то.
— Верно! — торжествовал Кулема. — Мы считали его княжичем — сыном князя Словена. Но Волх сам сто раз повторял, что Словен ему не отец. И это правда: от человека, даже от князя, не может родиться колдун. Так что Волх правил нами, пока мы сами этого хотели. Но хотим ли мы этого теперь, когда знаем о его преступлении? Решайте!
Кулема поднял правую руку. И толпа дрогнула. На правую сторону от Кулемы сначала перетекли самые решительные, с суровыми лицами, сжатыми в гневном укоре губами. Их пример придал храбрости сомневающимся. Опуская глаза, они тоже встали по правую руку от Кулемы. Толпа редела, пока слева не остались только Бельд, Клянча и верные семеро. К ним с гордо поднятым подбородком присоединилась Сайми. Посреди площади, как бы в раздумье, остались две женщины — Ялгава и Ильмерь.
Ялгава, прижимая хнычущую девочку к груди, озиралась на свой высокий терем. Еще недавно он казался ей таким надежным… Но если эти звереныши готовы убить своего князя, то чего ожидать ей, чудянке, бывшей жене Тумантая? Ее единственный шанс — снова сдаться на милость победителя. И Ялгава быстро засеменила поближе к Кулеме.
— Ну, а ты, княгиня? — спросил он Ильмерь. — Чего задумалась?
Та пожала плечами:
— Была княгиня, а стала челядь… Не мне решать, где мое место…
И она тихо отошла в левую сторону — к крыльцу. Волх с вызовом посмотрел на нее: мол, на мою благодарность не рассчитывай. Она в ответ зло полыхнула глазами: мол, только спроси, почему я так сделала! Вот только спроси!
— Хе! Почти три сотни, не считая баб, против десятерых, — сказал Клянча, поглаживая бороду. — Да еще со своими же ребятами рубиться… Вот непруха!
— Нас не десять, а одиннадцать! — обиделась Сайми.
Волх смерил ее уничтожающим взглядом, а Клянче свирепо заявил:
— Тебя не просят ни с кем рубиться! Убирайтесь вы к лешему, дурачье! Мне защитники не нужны! Жил один — и умирать буду один! Прочь пошли!
— Ну, молодец, Волх Словенич, — обиженно пробасил Клянча. — Бей своих, значит, чтобы чужие боялись.
А Волх действительно готов был броситься и на своих, и на чужих — сам, первым, грудью попереть на мечи. От него волнами била бешеная ярость. Дружина знала, что их князь, невысокий и худой, в бою стоит трех богатырей. Они боялись именно его, а не его защитников, и потому не спешили делать первый, непоправимый шаг.
— Погоди, не горячись, — Бельд положил ему руку на плечо и едва не отдернул: так били током напряженные нервы. — Смотри: разговор еще не закончен.
На площадь, опираясь на палку, приковылял Мичура. За ним, причитая, шла Паруша. Мичура досадливо отстранил ее и поклонился Волху. Тот тоже холодно наклонил голову.
— Хорошо, вот и свидетель, — удовлетворенно объявил Бельд. — Кулема, надо выслушать Мичуру. Он лучше нас всех знает, что произошло на той поляне.
Кулема промолчал. У него на лице застыло упрямое, совершенно бычье выражение. «Этому уже хоть кол на голове теши, — подумал Бельд. — Да и пес с ним. Главное, ребят убедить».
