— Лютует? — спросил Иона.
— Язва! Проходу не даёт, только бы поиздеваться, — пожаловалась матушка.
— А пристав — это кто? — спросил Иванушка.
— Иван Котов, — отвечал батюшка. — Его Шемяка к нам приставил, дабы следить неотступно.
— И за нами будет следить? — удивился старший княжич.
— Ничего не поделаешь, — вздохнул батюшка, — ить мы пленники.
— А мы сейчас куда едем? В узилище? — в страхе спросил Иванушка, теперь только припоминая это пугающее слово. Он представлял себе узкую-преузкую щель, в которую их станут запихивать вместе с отцом и матерью если и не на весь день, то, во всяком случае, на всю ночь, с вечера до позднего утра.
— Мы в кремль едем, — ответила матушка. — Там жить будем. Там хорошо, как на Москве, терема, палаты, повалуши светлые, еды вдоволь. Лишь поначалу нас почти не кормили, а после Пасхи ничего стало, даже можно сказать — обильно.
— Вот ты какой зывот наела! — засмеялся Юра.
А и вправду, чего это у матушки живот такой? Иванушка, сразу заметил, да всё стеснялся спросить. Может, болеет? Распучило?
— Нет, Юрья, — улыбнулся отец, — это живот у матушки нашей оттого такой, что в нём ваш новый братик сидит. Матушка ему сегодня даже имя придумала — Андрюша.
— Блатик?! — удивился Юра. — Почему он там сидит?
— Маленький ещё, — пояснил Иона. — Боится выходить — вдруг вы, озорники, его обидите. Подрастёт, тогда и выберется на свет Божий, когда за себя постоять будет в силах.
— А это что за речка? — спросил Иванушка.
— Это ручей Каменный, как у нас Неглинная, только малой, — сказал отец. Слёзы уже давно не текли из-под его темны, губы улыбались, Иванушка то и дело поглядывал на златого двуглавого орла, глаз не мог оторвать от него — зело красивый!
— А почему у птицы две головы? — спросил он наконец.
— Это — орёл-птица, — ответила матушка. — Царьградский, потому и о двух головах. Значит, вдвойне зоркий.
— Понятно, — вздохнул Иванушка в восхищении, — А мне монах Фома привёз в Муром мою Марию Египетскую. Он её на пепелище нашёл и вылечил. А кулеврину, которую мне Шемяка подарил, я с корабля в речку выбросил. А Юра свою дудку — нет. И ещё плашки для игры. А Семён Ряполовский мне сребреник князя Владимира подарил, он за него четырнадцать лисиц отдал. Сдуру, конечно. Зато мне тот сребреник очень помог, что я Шемяку не побоялся. Он и теперь при мне, в калите лежит, сейчас покажу. Вот он.
— Ишь ты, — с улыбкой разглядывая сребреник, сказала матушка, а отец, взяв у неё, старательно общупал крупную монету.
— А ещё, — продолжал Иванушка, — ко мне на службу фряги поступили от самого герцога Жуйского. Юноша Андрей, а при нём дядя Бернар был, но его по пути стрелкой убило.
— Стрелкой? — переспросил отец.
— Когда мы по Плещ-озеру плыли, — кивнул Иванушка. — Я стоял, а рядом этот дядя Бернар, тут ка-а-ак — свисть! — и прямо между глаз ему, и наповал. А Андрей остался и ещё двое слуг ихних. Бернара мы в Калягине похоронили, а при нём была красивая черемиска, она так и осталась при могилке. Русалка сказал — это любовь.
— Кто ж его убил? — спросила матушка.
— Неведомо, — ответил Иванушка. — С берега кто-то. Говорят, не то меня хотел убить, не то преосвященного Иону.
— Шальной кто-то, — добавил от себя Иона. — Так и было, как княжич рассказывает.
— А что же ты, сынок, Шемяке ответил? — спросил отец.
Иванушка собрался было пересказать свои слова, сказанные в лицо Шемяке в Переславле, но вдруг понял, что не может в точности их вспомнить.
— Что ж ты молчишь? — удивился отец.
— Запамятовал, должно быть, — улыбнулся Иона. — «Я, — говорит, — куплю вострое кинжало и тебе, Шемяка, очи выколю!»
— Ишь ты! — усмехнулся отец. — Смелый ты у меня, сынок. Это хорошо. И спасибо, что за меня отомстить жаждешь. Да вот только мстить не надобно.
— Как? — удивился Иванушка.
— А вот так, — вздохнул отец. — Одна месть рождает другую, и от возмездия к возмездию только зло плодится. Истинное же возмездие в руце Божьей.
— Золотые слова, — одобрил Иона, — Слушай отца, Иванушка.
— Я, может быть, и сам помирюсь с Шемякою… — промолвил отец в порыве своего поучения, но тотчас осёкся.
— Ты? С Шемякою?! — возмущённо выдохнул Иванушка.
— Не знаю ещё… — замялся отец. — Посмотрим… Ха-ха-ха! Ну точно как в присказке: «Слепой сказал: «Посмотрим»!
— Я с Шемякой мириться не намерен, — твёрдо заявил Иванушка.
— И я, — вякнул Юра.
— А тебя никто не спрашивает, — не выдержав, нагрубил брату брат.
— Приехали, — сказала матушка.
Повозка въезжала в ворота угличского кремля.
— А где узилище? — спросил вновь Иванушка.
— А вот оно и есть, — улыбнулась матушка. — Так только называется, а на самом деле — не узилище, а просто — наше временное жилище.
— Хорошо б, если только временное, — вздохнул Василий.
— Ну а если и постоянное, так Иванушка сделает Углич новою Москвою, — трепля сына по голове, сказала матушка. — Правильно я говорю, Иван Василия?
— Правильно, — кивнул Иванушка.
— Хорошо бы всё же Москву вернуть, — снова вздохнул великий князь, — Вылезаем, что ли, уже?
Потом было вселение в угличский дворец, и Иванушка даже устал удивляться тому, насколько вся здешняя обстановка оказывалась непохожей на тесное узилище, где пленникам приходилось бы несладко. Ничем не хуже, нежели в Муроме. Разве что тут пристав приставлен да всякая прочая охрана, напоминающая о плене, а так — куда хочешь иди, что хочешь делай.
Когда солнце стало клониться к западу, после молебна, отслуженного Ионой в радость о благополучном приплытии, сели за довольно обильный ужин, и пошли рассказы о том о сём, о пятом, о десятом. Княжичей отпустили поиграть в пристенок с местными ребятишками — детьми слуг дворцовых, и Иванушка старался не думать о том, что плашки превосходные, коими и велась игра, подарены ненавистным Шемякою.
Когда играть надоело, вернулись во дворец, где как раз шли разговоры об Иванушкиной помолвке. Отец, усадив Иванушку к себе на колени, спросил:
— Ну что, не против ты жениться на Машутке Тверской?
— Не хочу жениться, — твёрдо ответил Иванушка, откусывая хрустящее яблоко. — Вот ещё!
— Вот те раз! — засмеялся батюшка. — А мы с князь Борисом уже сыр разрезали! Что ж теперь? Прикажешь взыск платить[28]?
— Какой взыск? — насторожился Иванушка.
— Какой-какой! Немалый! — полушутя-полустрого отвечал отец. — Коли отказываешься от невесты, сам плати. У тебя, сказывал, сребреник есть. Да я его даже в руках держал. Вот им и расплачивайся.
— Да за сей сребреник четырнадцать лисиц дают! — возмутился Иванушка, глядя на златого двуглавого орла, вышитого на темне.
— А мне како дело! — хмыкнул двуглавый орёл голосом отца. — Ежели ты Машутку оскорбишь-обидишь, так ты и плати.
— Ладно, женюсь уж, — поморщившись, нехотя согласился Иванушка. — Когда жениться-то?
— Ну, не очень скоро, можешь погулять ещё годков несколько вольным мужчиною, — сказала матушка. — А Маша Тверская — хорошая девочка, и имя приятное — как у меня.
— А главное дело, — вновь вмешался в разговор двуглавый орёл, — не только Машу, но и всю Тверь в жёны себе возьмёшь. И держи её в узде своей крепко. А Шемяка, как прознает, что ты на Маше женился, так и лопнет от злости.
— Лопнет? — спросил Иванушка.
— Право слово, лопнет! — хохотнул двуглавый орёл.
— Ну тогда точно женюсь, — вздохнул Иванушка, утешаясь хоть тем, что Шемяке сей брак поперёк горла.
Потом Русалка затеял песни петь, и Иванушка вместе со всеми подпевал, если знал кое-где слова, но вскоре его стало морить, и Трифон с Ощерою отвели его в покой, где уже вовсю дрых Юра. Сонно раздевшись, старший княжич лёг в постель и мгновенно уснул. И ему снилось, как двуглавый орёл слетел с отцовой темны, кружит над Москвою, его ловят, дабы вновь посадить на бархат, и никак не могут поймать, а всё потому, что Иванушка покамест не вмешался в ловлю.
Оса привязалась, лезла и лезла в усы, и никак Андрей Иванович не мог её отогнать, и прихлопнуть не удавалось; угораздило же его наесться душистого можайского мёду, как ни слизывал его с кончиков усов, всё равно сладкими оставались. И до чего ж она мешала ему насладиться зрелищем вырастающего впереди Кремля! Наконец он прихлопнул её на щеке и вскрикнул от жалкой боли, на смех стоявшего рядом Ивана Вольпы.
— Вот ушкуйница! Кусанула-таки!.. — улыбаясь, сказал Андрей Иванович по-русски.
Иван Вольпа, чьё настоящее имя было Джан-Батиста делла Вольпе, отвечал по-итальянски:
