случилось?
Он ответил не сразу.
– Вы должны быть готовы к тому, что вашего отца там может не оказаться.
У Евы внезапно пересохло в горле. Она отвернулась:
– Конечно, он там. Где же еще ему быть?
– Его могли депортировать. Или… – голос Реми сорвался.
Ева вытянула вперед руки, растопырив пальцы, словно хотела отгородиться от его слов.
– Какая глупость. Мы сегодня же найдем его там и увезем вместе с нами в Ориньон.
Реми кивнул:
– В любом случае я поеду с вами.
Он протянул ей руку, и она взяла ее после того, как аккуратно сложила бумаги для освобождения отца и убрала их в сумочку.
Внизу, в комнате, куда прошлой ночью один за другим заходили немцы, возле большого стола, слонялись без дела два десятка женщин в шелковых пеньюарах.
– Доброе утро, дамы, – приветствовал их как ни в чем не бывало Реми, таща за собой упирающуюся Еву.
Некоторые женщины подняли глаза и посмотрели на них со скучающим видом, другие даже не прервали своих разговоров. Мадам Гремийон тяжелой поступью вышла из кухни. В руках у нее был большой поднос. Она кивнула им. При ярком дневном свете и без толстого слоя макияжа она выглядела еще старше.
– Вы как раз вовремя, – сказала она Еве. – Мои девочки, может, и трахаются, как крольчихи, но едят, как лошади. Возьмите себе немного еды, пока она еще есть.
Ева не хотела изменять своим принципам, но в этот момент мимо нее проплыл поднос со свежим хлебом, глянцевыми апельсинами, сосисками и большими треугольными кусками сыра. От удивления она даже открыла рот.
– Но откуда?.. – начала было она.
– Немцы любят баловать девочек, – усмехнулась мадам Гремийон в ответ на вопрос, который крутился на языке у Евы. – Сытый желудок – залог хорошей…
– О, боюсь, у нас сегодня нет времени для уроков анатомии, – перебил ее Реми. – Простите, мадам Гремийон, но мы не можем здесь задерживаться. Возьмем с собой немного в дорогу.
Пожилая женщина презрительно фыркнула:
– Вечно ты брезгуешь пообедать с нами.
– Ну что вы, мадам Гремийон! Просто мне нужно в одно место. – Он взял несколько ломтей хлеба, кусок сыра и толстую сосиску. – Спасибо вам за гостеприимство.
Мадам Гремийон посмотрела на него неодобрительно и обратилась к Еве:
– Не понимаю, как такая хорошенькая молодая женщина могла влюбиться в человека с такими манерами?
Ева почувствовала, как зарделись ее щеки.
– Но я не… он не…
Реми схватил ее за руку и смачно поцеловал в щеку.
– Она хотела сказать, что уже слишком поздно. Она уже вышла за меня замуж.
Несколько девушек за столом уставились на них.
– Нет, я… – возразила Ева.
– Пойдем, дорогая. Не то опоздаем на поезд. До скорой встречи, дамы! – Прижимая одной рукой к груди еду, а второй по-прежнему крепко держа Еву за руку, Реми потащил ее из комнаты к черному ходу, ни разу даже на нее не взглянув.
– Вы, наверное, считаете себя очень забавным, – заметила Ева, с жадностью откусывая большой кусок хлеба, когда несколько минут спустя они быстрым шагом шли в сторону авеню Жана Жореса в Девятнадцатом округе. Реми договорился о встрече там с одним знакомым, у которого была машина – он обещал отвезти их в Дранси.
– Обычно люди находят меня очаровательным. А теперь пойдемте, и, кстати, вы что, пытаетесь оставить о себе след на улицах столицы? Как будто мы Гензель и Гретель?
Ева оглянулась и поняла, что Реми был прав; она с такой жадностью засовывала в рот хлеб, что разбросала крошки по всему бульвару Осман. Она слегка улыбнулась.
– Похоже, моя манера вести себя за столом оставляет желать лучшего. Или я просто очень проголодалась.
Ева стала отставать от него, и Реми, замедлив шаг, протянул ей большой кусок сыра: твердый и покрытый воском.
– Здесь нет стола, и я совсем не осуждаю вас.
Она хотела сказать ему, что тоже не осуждает его, но это было неправдой. Она к нему не испытывала никакой симпатии с момента их первой встречи. И, возможно, совсем незаслуженно.
Им потребовалось около часа, чтобы преодолеть тринадцать километров до Дранси – мрачного и безрадостного места к северу от Парижа. Изрытую снарядами дорогу буквально наводнили французские полицейские; они покуривали, прислонившись к своим патрульным машинам, в то время как мимо них проносились грузовики с пересмеивающимися молодыми немецкими солдатами. Реми представил Еве их водителя: Тибо Брюн. Когда они садились в его старый грузовик, он лишь что-то проворчал вместо приветствия. Ева и Реми сидели на пассажирском сиденье, прижавшись друг к дружке бедрами, им было неудобно и тесно, а Брюн за всю дорогу не проронил ни слова. Однако складывалось впечатление, что он знал почти всех полицейских, мимо которых они проезжали: одним махал рукой, другим – кивал.
– Приехали, – пробурчал он, затормозив на обочине в безликом жилом квартале. – Я вас подожду, но постарайтесь уложиться за час. И половину суммы я хочу получить сейчас.
Реми молча протянул водителю пачку наличных и, бесцеремонно подтолкнув Еву к выходу, выпрыгнул из машины следом за ней. Когда они зашагали прочь, Брюн принялся пересчитывать купюры, а его грузовик тем временем продолжал изрыгать выхлопные газы, наполняя воздух ароматом протухших яиц.
– А у вас интересные друзья, – проворчала себе под нос Ева, пока они шли по темной мрачной улице, где даже в разгар дня было на удивление тихо.
– Брюн мне не друг. Он – контактное лицо, – уточнил Реми.
– Где вы взяли деньги?
– Это имеет значение?
Ева замялась:
– Нет. И спасибо вам.
Реми кивнул и просунул руку ей под локоть.
– Думаю, вам сейчас лучше задержать дыхание.
– О чем вы… – Ева не успела закончить фразу, как на нее обрушился – словно удар наотмашь по лицу – запах человеческих испражнений; его ни с чем не спутаешь. Он обволакивал их, смешиваясь с солоноватым запахом человеческой плоти и грязи. Она стала судорожно хватать ртом воздух, пытаясь сдержать рвотные позывы, и споткнулась, но Реми успел подхватить ее, прежде чем она упала.
– Как вы? – И, не дождавшись ответа, добавил еле слышно: – Идем дальше. Ваша реакция может вызвать подозрения.
– Боже, – только и смогла выдавить из себя Ева. Ее глаза стали влажными от слез, когда они дошли до конца квартала и свернули за угол. – Что это?
– Боюсь, что это Дранси.
Ева смотрела вдаль и снова чуть не споткнулась, когда перед ней вырос огромный депортационный лагерь. Над обвитой колючей проволокой оградой летали тучи мух. Сами строения напоминали современные многоквартирные дома: три длинных, правильной формы прямоугольника, образующих букву П. В каждом – по шесть этажей. Казалось, эти дома были выстроены для того, чтобы разместить здесь несколько сотен семей, но в центре обширного двора толпились тысячи человек. Они теснились, как скот в товарном вагоне, некоторые плакали, другие – кричали, но большинство были безучастны, будто уже смирились со своей участью. Замызганные дети, кричащие младенцы, изможденные высохшие старухи, плачущие старики… Над толпой грозно возвышались сторожевые вышки, а французские полицейские с бесстрастными лицами патрулировали периметр
